Прогулки по чужим ночам

— Лиза!

Я молча отворачиваюсь к окну. Меня больше не волнует его присутствие. Он мне безразличен. Вот в эту самую минуту я наконец поняла: он безразличен мне, мы существуем в параллельных мирах и я ничего не хочу менять в данном раскладе.

6

Когда-то давно судьба свела нас под одной крышей — интернат в паршивом городишке Березань. И Павел Семенович, который заведовал интернатом и всем нам заменил отца, мы называли его — Старик. Все это было давно — и вот снова догнало меня, хватая за подол...

— Лизка, скорее, долго ты будешь копаться?! — Рыжий даже подпрыгивает от нетерпения.

— Сейчас. Вот только соберу портфель на завтра. Чего ты дергаешься, успеем.

— Мы всегда опаздываем.

— Ну и что?

Некуда спешить, да и не люблю я эти танцевальные занятия, глупость затеял Старик. Ну зачем нам учиться танцевать такие старомодные танцы, как вальс или танго? К тому же всем поголовно? Ведь сейчас их уже не танцуют.

Но у Старика по этому поводу свои соображения: «То, что вы умеете, вам за плечами не носить». И приходится каждый день тащиться в танцкласс, а я не люблю чему-то обучаться прилюдно. Вот Ирка — у нее все получается с первой минуты, а мне надо час отрабатывать каждое движение, и у меня все равно не получится так, как у нее — легко и естественно. Это потому, что я слишком высокая. Хорошо, что Рыжий тоже сильно вырос, и у меня есть пара, но выглядим мы, наверное, смешно. Так что если мы и вовсе не попадем на эти дурацкие занятия, то я горевать не стану.

— Давай лучше сбежим за территорию и пойдем на речку.

— А Старик потом что скажет?

— Черт! Ладно, идем...

— Не понимаю, чем тебе не нравятся танцы, а по мне, так нормально.

Может, и мне было бы нормально, если б не Стас. Из мелкого неприметного пацана он прошлым летом вырос в высокого гибкого парня, уже и усы пробиваются, черный чуб волнами падает на лоб, а глаза... И я должна прямо у него на глазах двигаться, как корова на льду! А оттого, что он где-то рядом, руки и ноги у меня становятся ватными. Может, кто-то и попробовал бы строить насмешки, но Ирка совсем психованная — способна и глаза выцарапать, были случаи... Неважно, что она на два года младше, но боевая, настырная и упрямая. Всегда мне хотелось иметь такую сестренку.

— О, наша прима-балерина все-таки пришла!

Танька Петрова, тварь, ненавижу! Когда-то давно, только появившись в интернате, я хорошенько отбила ей печенки, но она, похоже, забыла урок. Выросла Танька толстой, коротконогой, на удивление злобной и неряшливой до ужаса.

— Ну кто бы говорил! Сопли утри, вша недоделанная! — говорю я.

— Что ты сказала?

— Так ты еще и глухая? Или уши грязью заросли? Попроси у Ефимовны мыла и вымойся как следует, несет от тебя, как от скотобойни.

Я и не думала, что она такая обидчивая: лицо ее запылало, потом враз побледнело, глаза сузились.

— Девочки, успокойтесь! Это некрасиво!

Милая учительница танцев Любовь Юрьевна, грациозная статуэтка, что она может сделать? Тем более что Танька, похоже, слетела с нарезки, ведь я специально раздразнила ее — больше танцевать я не хочу, а после драки меня точно вышибут из группы. Танькин кулак промахнулся — я отклонилась, а тем временем ударила ее ногой в колено, потом в живот. Так учил ребят тренер, а Рыжий потом научил меня. Это как раз у меня получалось.

Танька еще не поняла, что произошло, а я уже достала ногой ее дубовую голову. Закатив глаза, она рухнула на пол. Теперь никто не станет заставлять меня танцевать.

— Лизка, ты спятила, что ли?!

Верный Рыжий перехватил мою руку.

— Сейчас придет Старик, что ты ему скажешь?

— Она первая начала...

Знакомый кабинет, уютное кресло. Только оно стало не такое просторное, потому что я выросла. Между бровями Старика появилась знакомая морщина — он расстроен.

— Ну что мне тебе говорить? Учишься ты хорошо.

– Да.

— В коллективе авторитет имеешь...

– Да.

— Растешь красивой, нравишься мальчикам.

— Не думаю.

— Но все проблемы решаешь кулаками.

— Она первая начала.

— Тебе так нравится Стасик?

Он всех нас видит насквозь. Не знаю, как у него это получается. Может, потому, что он любит всех ребят и у него за нас болит душа? И что я ему скажу? Я никогда не лгала ему, потому что он подарил мне Дом.

— Нравится...

— Лиза, я не буду тебя заставлять. Не хочешь танцевать — не надо, могла бы мне сказать, понимаешь?

— У меня ничего не выходит, а все смотрят...

И Стас смотрит, пойми же!

— Ладно. Иди.

Я вижу, что он сердится, но он простит, я уверена. Вот только — что же теперь будет?

— Лизка, ну как ты ее! Как Чак Норрис! — Стас и Рыжий ждут меня в коридоре. — Старик сердится?

— Ага...

— Да хрен с ними, с танцами этими. Давай на реку!

Там есть шалаш, мы там жжем костры и печем на прутиках хлеб, а если повезет раздобыть картошки, то и вовсе праздник получается! Картошка в золе — райская пища!

Ирка любит петь, а я — просто посидеть вместе, потому что дома мы все в разных спальнях, а в общей гостиной не посидишь, думая о чем угодно и ощущая нашу общность. Не хватает только Кука, он то приходит, то снова идет бродяжничать. Старик разговаривает с ним о жизни, но Кук ничего с собой не может поделать — его тянет путешествовать. Он скучает на одном месте, и мы его понимаем. Старик, наверное, тоже понимает, потому что всякий раз принимает его обратно.

— Привет, улитки!

— О, Кук! Вернулся! Ты откуда? — Рыжий подвигается, и приятель садится рядом, обдав всех запахом табака.

— Издалека. Есть что пожевать?

Мы угощаем его печеным хлебом и ситро «Буратино». Кук старше нас, ему уже шестнадцать. У него круглое лицо, круглые голубые глаза, приветливые и немного хитроватые, крупный рот и курносый нос. Есть в нем что-то, что вызывает симпатию. А еще он умный, хватает все на лету, вот только его отвращение к пенатам сводит на нет все усилия учителей сделать из него образованного человека. Кук, собственно, и не стремится ни к какому образованию. Единственная книжка, которую он читал и которая оставила неизгладимое впечатление в его душе, — это засаленный томик без обложки и начала, повествующий о путешествиях какого-то капитана Кука. Отсюда и кличка, намертво прилепившаяся к нему давным-давно.

— Мир такой большой, улитки! Некогда сохнуть в школе, не всем же быть учеными.

Мы слушаем его рассказы о том, где он побывал и что повидал. В этом году у Кука новые впечатления — девушки. Он пытается рассказать нам, гордясь собой, какой он молодец, а мне становится противно. Это совсем не похоже на нашего Кука, и потому я встаю, чтобы уйти. Хочется им гадости слушать — их дело, а я не стану. Это Танька любит о таком, может, и сама уже пробовала, а я не хочу.

— Лизка, ты что? — Кук хватает меня за руку. — Ну что ты?! Если ты такая неженка и недотрога, то я не буду.