Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима

Поверьте старому рыбаку, это очень скучно — вытаскивать из ручья одну форель за другой. Если же повезет вдруг наткнуться на хороший косяк мерланга или макрели, будет еще зануднее!

Ночная ловля тортони не сильно отличалась в этом отношении. Свет карбидной лампы привлекал морских обитателей, и они с бездумной опрометчивостью устремлялись к нашей лодке, где их уже поджидала ловушка.

Нам же оставалось только терпеливо снимать несчастных рыбин с крючка — и так продолжалось час за часом.

Мы распевали на два голоса «О соле мио», причем делали это достаточно громко, но даже наше немузыкальное пение не отпугивало глупых тварей. Я обратил внимание, что все они были различного цвета. Мы вытаскивали белых, голубых, серебряных, золотых, красных, зеленых и пестрых тортони до тех пор, пока на дне лодки не собралась огромная куча разноцветных призматических созданий. Объединяла их всех одна общая черта — склонность неожиданно чихать на воздухе.

— Сегодня ничего, кроме тортони, — констатировал и без того очевидный факт Сальваторе. — Море здесь слишком спокойное. Там, подальше, наверняка ловится меч-рыба.

— И как долго рыбаки остаются в море? — спросил я.

— Всю ночь, — ответил старик. — Затем спят целый день, а их женщины продают рыбу на рынке.

В какой-то момент мы прошли совсем близко от другой лодки, и услышали голоса — тамошние рыбаки тоже пели песни. Я вспомнил другую рыбалку — в холодных негостеприимных водах Абердина, Гримсби или Милфорд-Хэйвена, — там вместо песен слышался зубовный скрежет.

Луна уже побледнела и превратилась в едва заметный узкий серп, когда мы наконец причалили к пустынной набережной. Вода была по-летнему теплой, и нам не составило особого труда вытащить груженую лодку на берег. Я оглянулся на Салернский залив и увидел десятки далеких огоньков, похожих на блуждающие звезды. Там все еще продолжалась ночная рыбалка.

Вокзал Виктория

Ничто так не подогревает чувство собственного достоинства англичанина (и одновременно не подрывает основы интернационализма), как те незабываемые минуты, когда пульмановский вагон прибывает в Дувр. Стоит ли удивляться? Ведь вы столько времени провели на чужбине, так долго поглощали непривычную иностранную пищу и расплачивались нереальными иностранными купюрами, так настрадались от мелочных придирок таможенных чиновников и циничных подозрений паспортной службы, что вам все это порядком надоело. И вот наконец паром медленно входит в спокойные воды Дуврской гавани, и привычные английские носильщики спешат вам навстречу. Ура, вы снова дома!

Подозреваю, что многие из нас склонны переоценивать сам факт возвращения на родину. В наших мечтах данное событие рисуется нам куда более радостным, чем на самом деле. И это тоже понятно: разлука, как известно, подогревает чувства. И родина кажется нам всего милее и краше, когда мы находимся на приличном расстоянии от нее. Что поделать, все мы склонны идеализировать предмет своей страсти. Мне не раз доводилось наблюдать, как приезжают в Англию колониальные чинов-ники. Эти люди долгие годы провели вдалеке от родины и наверняка тосковали по ней, растравляя душу воспоминаниями. И вот наконец им предоставляется возможность ненадолго съездить домой. Казалось бы, сбылась заветная мечта! Но отчего-то они чувствуют себя обманутыми в своих лучших ожиданиях. Я видел, как эти люди растерянно бродят по Лондону (их легко отличить по южному загару и благоприобретенному акценту), и на лицах их читаются обида и разочарование. Выясняется, что дом совсем уж не тот, каким был прежде (да и был ли вообще, усомнится иной циник). Увы, такова цена, которую приходится платить за разрыв между фантазией и действительностью.

Слава богу, есть на свете то, что нас никогда не разочаровывает. И к таковым относится портовый город Дувр и поезд, который доставляет нас на вокзал Виктория. Это поистине идеальный мир, и, находясь в нем, мы по крайней мере на протяжении двух часов ограждены от травмирующего вторжения реальности. Если допустить, что в душе каждого человека живет любовь к родной стране, то как же высоко воспаряет это чувство при виде привычной рутины английской жизни. Как греют сердце добродушные голоса наших носильщиков, и как льстит внимание проводников пульмановского поезда! Человек испытывает законную гордость при мысли о своей принадлежности к стране, в которой не считают нужным привязывать щеточку для ногтей к умывальнику. Какое счастье — после того, как вы достаточно долго мирились с чужеземной антисанитарией (а мне порой казалось, что в этих странах всем заправляют напрочь безумные сантехники… или же, возможно, сантехники с извращенным чувством юмора) — так вот, какое счастье после этого оказаться в родной Англии, где все всегда работает.

Вы сидите в своем чистеньком удобном купе и наслаждаетесь видом лондонских пригородов, которые нескончаемой чередой проносятся за окном. И вот наконец поезд грохочет по мосту, перекинутому через Темзу, и сердце ваше сжимается в сладостном предвкушении. О, милая старушка Темза, которая все так же невозмутимо катит свои серые воды в Северное море! В тот миг вы не вспоминаете, с какой радостью покидали Лондон несколько месяцев назад. Вы уже не помните, с каким облегчением тогда забились в свое купе и даже не пожелали бросить прощальный взгляд на удаляющийся вокзал Виктория. Вас греет мысль о том, что вы возвращаетесь домой, и лондонские огни кажутся вам ярче и соблазнительнее, нежели огни любого другого города. Да, друзья мои, все именно так. Если, приближаясь к Парижу, вы чувствовали себя взволнованным, то встреча с Лондоном дарит ощущение подлинного счастья. Все здесь ласкает ваш взгляд, все выглядит таким надежным и рациональным! Толпа горожан, возвращающихся после рабочего дня в Бекенхэм и прочие пригороды, радует обилием приятных мужских лиц. О женщинах и вовсе говорить не приходится — все они, как подбор, кажутся красавицами! Вам становится стыдно за свое долгое отсутствие, вы ощущаете себя чуть ли не предателем. Даже в мрачном безразличии водителя такси вы видите проявление дружеского участия и душевности. Какой отличный парень, думаете вы, настоящий англичанин!

В такой эйфории вы пребываете день или два. Затем все возвращается на круги своя, но в этот краткий период душа ваша согрета радостью и любовью. И если, не дай бог, случится новая война и в прессе снова появятся знакомые лозунги «за Англию, за дом родной и за красу», то я, как и все, выступлю на защиту своей страны. Пойду на фронт, буду сидеть в грязном окопе и мучительно перебирать в памяти все те дорогие моему сердцу ценности, за которые я, собственно, и сражаюсь. И я нисколько не сомневаюсь, что в числе их окажется и набережная Дуврского порта, и лицо услужливого проводника из пульмановского экспресса, который всегда помнил мое имя.

О МУЖЧИНАХ В гостях у военно-морского флота

Флот на якоре

1

Раз в год пишущей братии дозволяется посетить Атлантический флот (или, как его теперь называют, Флот метрополии) — объект сугубо изолированный и в обычных условиях широкой публике недоступный. Очевидно, лорды адмиралтейства полагают, что рядовой налогоплательщик имеет право хотя бы изредка получать информацию о военно-морском флоте. Итак, люди с блокнотами и карандашами «перемещаются» в расположения флота, где их встречают со всем возможным радушием.

Надо признать, что сама эта формулировка — «перемещаться куда-либо» — обычно вызывает у гражданских лиц тревожные и тягостные ассоциации. Для нас «перемещение», как правило, связано с малоприятными изменениями в жизни. Мальчики перемещаются в новую школу, солдаты — в свое воинское подразделение, заключенные (еще того хуже!) в новую тюрьму. И все мы вместе таким образом осуществляем закономерное перемещение от колыбели к могиле. Фактически это официальное, сугубо серьезное определение нашего продвижения по жизни. Посему нетрудно себе представить, с какими чувствами я садился на шотландский поезд — меня одолевали неопределенно мрачные предчувствия. Что поделать, успокаивал я себя, в вооруженных силах так заведено: там никто и никуда не «ходит» (разве только в увольнительную) — все исключительно «перемещаются». В конце концов у меня в кармане лежит записка из адмиралтейства, удостоверяющая, что мне надлежит «переместиться» в шотландский город Инвергордон для посещения британского военного корабля под названием «Импенитрейбл».

Дорога оказалась достаточно утомительной, но, как бы то ни было, восемнадцать часов спустя я, бледный и невыспавшийся, стоял на железнодорожной платформе Инвергордона. По правде сказать, я понятия не имел, что мне делать и куда идти. Не мог же я обратиться к первому встречному с дурацким вопросом: «Не подскажете, как пройти на „Импенитрейбл“»? Я сам себе напоминал несчастного провинциала, спрашивающего дорогу к Британскому музею. Оглядевшись по сторонам, я не обнаружил никаких следов британского военно-морского флота, в состав которого входил злосчастный «Импенитрейбл». Перрон был пустынным, на заднем фоне виднелись мрачные холмы, над которыми гулял промозглый ветер. Правда, в воздухе ощущалась некая соленая свежесть, свидетельствовавшая о близости моря, но это служило слабым утешением.