Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара

Я решил не обращать внимания на жару и отправился бродить в поисках впечатлений. Много интересного я увидел, слоняясь по улицам и благоразумно держась теневой стороны. Известная достопримечательность города — вокзал, откуда огромные черные локомотивы уезжают, пуская клубы дыма, на запад, к Бадахосу и португальской границе, по аркам римского акведука, а аисты задумчиво смотрят на них свысока. Они напоминают железнодорожных чиновников, сверяющих время прибытия и отправления поездов, и их совершенно не беспокоят клубы пара и облака дыма. Неподалеку прекраснейший римский мост в Испании протянулся на полмили через Гуадиану чередой великолепных арок. Лето иссушило реку, и она разделилась на два рукава, приближаясь к мосту, и оставила посреди своего ложа островки, где стайки иссиня-черных эстремадурских свиней деловито обнюхивают речные камни. От воды я посмотрел сквозь одну из арок и увидел за ней обрамленные античными постройками и отраженные в воде стены с башенками римского castrum [57] , превращенного маврами в алькасар, а рыцарями ордена Святого Яго после Реконкисты — в монастырь. Вид на редкость древний и романтичный; умей я рисовать, я бы выбрал момент, когда несколько свиней, гонимых маленьким босоногим мальчиком, заняли передний план, а группа погонщиков мулов, проштрихованная алыми лучами, пересекала мост наверху.

57

Военный лагерь ( лат.).

Я часто ходил посидеть в римском амфитеатре, одном из наиболее сохранившихся из тех, что я видел. Сектор сидений, разделенных по семь, не поврежден почти до верхних рядов, а просцениум с величественными колоннами и статуями практически совершенно цел. Мы считаем наш век чрезмерно стандартизованным, но города в Римской империи были похожи друг на друга почти как станки с одной фабрики. Одинаковость римской городской архитектуры наверняка вызывала скуку, повторяемая с неумолимой монотонностью от провинции к провинции. Однако приятно представлять, что, возможно, Адриан или Траян и наверняка Сенека и Марциал (все — римские испанцы) могли когда-то сидеть в амфитеатре Мериды. Я где-то прочитал, что первым городом вне Италии, принявшим римское право и язык, стал Кадис, который римляне знали как Гадес. Танцовщицы из Гадеса славились в Риме — и везде, где были Тримальхионы, задававшие пиры; некоторые, в том числе и эрудит Форд, полагают, что память об их топоте и позах до сих обнаруживается в танцах андалусийских цыган.

В нескольких шагах от театра находится цирк, где проводились бои гладиаторов. Также арену использовали для потешных водных сражений, и приспособления для этого хорошо сохранились. Многие полагают, что такие представления проходили на искусственных озерах, на которых галеры могли свободно маневрировать и создавать впечатление морской битвы, но в провинциальных цирках зрелище было куда менее впечатляющим, чем в Риме. В Meриде можно увидеть, как вода заполняла каналы, и, видимо, именно по этим каналам двигались корабли — почти как ялики, ожидающие прохода через шлюз. Очевидно, сражение было главным действом представления. Еще более интересны подземные клетки, в которых держали диких зверей, прежде чем поднять их на арену. Двери узилищ открывались в тяжелую сетчатую клетку, которую затем поднимали до арены с помощью лебедки. По достижении уровня арены крышка клетки откидывалась, и львы и тигры выскакивали наружу. За исключением формы, продолговатой, а не круглой, этот римский цирк выглядит точно так же, как любая арена для боя быков в Испании — и имеет примерно такой же размер.

Но самый, пожалуй, необычный пережиток языческих времен я увидел в Мериде в апсиде маленькой церкви святой Евлалии, которая стоит на одной из главных улиц. У стены построена открытая часовня, выглядящая в точности как маленький римский храм: колонны, архитрав и камни — все с развалин римского города. Особенно примечательно то, что часовня увешана женскими волосами. Впечатление такое, будто остригли дюжину школ для девочек и развесили косы, черные, каштановые и золотистые, вокруг образа юной святой. Здесь есть и локоны, покрытые дорожной пылью; некоторые длинные и кудрявые, другие тонкие и безжизненные. Можно ли представить более языческий обычай из сохранившихся, чем жертвование своих волос божеству?

Святая Евлалия — девица примерно двенадцати лет, чьи родители были богатыми гражданами римской Эметрии. Она жила во времена той прискорбной главы в истории мученичества при Диоклетиане, когда христиане совершали самоубийства в стремлении стать святыми. Они публично оскорбляли императора, богов и законы, пока городским властям, не желавшим того, но исчерпавшим терпение, не приходилось их казнить; и христиане шли на самую лютую смерть, распевая гимны. Позже церковь постановила, что эти люди, пусть бесстрашные и искренние в вере, все же недопустимо испытывали благосклонность небес. Юная Евлалия была полна решимости принять смерть и грубо обошлась с наместником, который пытался спасти ее от самой себя. Пруденций, испанец, живший в четвертом веке и писавший о мучениках, оставил в своем третьем «Венце» («Перистефанон») рассказ о ней. Описав попытку игемона утихомирить девочку, он говорит:

Ни слова ему не молвила Та мученица младая, Но лишь зарычала, гневная, И плюнула прямо в очи Тирану, пред ней сидящему, Всех идолов растолкала И, наземь швырнув курильницы, Отпнула с своей дороги.

Евлалию сожгли заживо, и часовня, как считается, стоит на месте печи, в которой казнили девочку.

После нескольких дней жары я проснулся с головной болью и, чувствуя головокружение и чрезвычайную слабость, понял, что получил честно заслуженный солнечный удар. Слишком слабый, чтобы читать, я провалялся весь день в жаркой темной комнате в parador, с кружкой ледяного лимонада на прикроватном столике. У меня было много времени, чтобы поразмыслить над вопросом, который озадачивает немногих путешественников в Испании: судьбой трупов еретиков. Здесь не принято кремировать, и до новейших времен протестантов хоронили на берегу в полосе прилива. Что происходило во внутренних землях, я не знаю. Форд рассказывает, что в его время было всего три протестантских кладбища: в Мадриде, Малаге и Кадисе. Также он говорит о прибрежных захоронениях: «Даже эти уступки оскорбляли католических испанских рыбаков, которые, боясь, что может заразиться камбала, выкапывали тела ночью и вывозили их на глубину, на корм акулам». Во многих книгах о путешествиях я натыкался на рассказы о том, как в Испании к еретику на смертном одре приходит священник, делающий все возможное, чтобы вырвать его душу из адского огня.

Пухленькая юная горничная — я смутно опознал в ней девушку, которой улыбался на лестничных площадках, — вошла в мою жизнь с тарелкой супа. Чтобы не задеть ее чувства, я проковылял в ванную и вылил суп, как только она отвернулась; удача не покинула меня, когда горничная принесла бифштекс — поскольку в этот момент под окном случайно проходила собака, которой выпало стать самой довольной псиной в Испании. Я развеселился, заметив, как постепенно росло в девушке ощущение владычества, пока она взбивала мне подушку, разглаживала простыни — и обращалась со мной так, словно мне было от силы лет восемь. Типичная крестьянка с пышным бюстом, плотно сложенная, невысокого роста, прямая наследница тех женщин, что век за веком носили на головах кувшины с водой. Она не ходила, а скользила, как скользят женщины вдоль дорог Конго с невообразимых размеров корзинами на головах. Она не была красавицей, но обладала грацией и спокойствием своей нации. Также в ней присутствовала та уверенность в себе, которая приходит к женщинам в стране, где считается, что все они красивы. Меня, больного, насмешило, как большинство женщин любой национальности радуются возможности опекать беспомощного мужчину. Когда мне стало лучше, горничная привела свою подругу посмотреть на «американо» — я был слишком изможден, чтобы возражать, — которого она своими заботами вернула к жизни; и восхитительно было наблюдать, как они болтают, так быстро, что я не поспевал за ними. Затем медленно, словно маленькому ребенку, они рассказали мне о новостях parador. Французская семья из Марокко привезла машину и едет через Испанию во Францию. Жена кладет слишком много помады, а дочери — здесь девушки чуть не лопнули от смеха — носят голубые штаны! А еще знатный португалец со взрослой семьей — они остановились здесь на пару дней по пути на большую corridaв Севилью. Они богачи — миллионеры! Жена — красивая бразильянка, но ее спальня! Надо видеть ее спальню, где ничего не убирают и все валяется прямо на полу! Вы бы никогда не поверили, увидев ее в дорогом черном платье за обедом, такую красивую неряху. Девушки вновь рассмеялись, и одна сказала: «Хотела б я такое богатство, чтоб быть неряхой».

В один из дней мне принесли восхитительный холодный суп gazpacho— это специфическое блюдо Андалусии, которое, впрочем, обнаруживается в большинстве районов Испании в жаркую погоду. Он делается из процеженного томатного сока, загущается кусочками хлеба, приправляется чесноком и подается холодным, с маленькими тарелками нарубленной ветчины, сосисок, огурцов, перчиков чили — да почти со всем, чего вам захочется; их вы высыпаете в холодный суп в любой угодной пропорции. Gazpacho, описанный Фордом, состоял из оливкового масла, уксуса и воды, в которых плавали овощи и другие добавки. Форд утверждает, что это и была знаменитая posca [58] входившая в рацион римской армии, — возможно, тот самый «уксус», предложенный римским стражником Спасителю на кресте.

58

Поска ( лат.) — напиток из воды, уксуса и взбитых яиц, входивший в обязательный рацион римского легионера.

Я поднялся с одра болезни как раз вовремя, чтобы увидеть отъезд богатой португальской семьи на огромном «кадиллаке». Жена действительно оказалась элегантной и яркой женщиной, но у нее был усталый и брюзгливый вид человека, который держит природу в узде с помощью строгой диеты. Все вышли посмотреть, как они уезжают на бой быков; дама отбыла с бледной улыбкой, похожая на отощавшую темнокожую королеву.

Моя первая прогулка привела меня на окраину города, где призрак римского цирка стоит на широкой полосе пустой земли. Ярусы сидений исчезли, а камни давным-давно вывезены на тачках — на постройку домов и церквей; но высокая земляная насыпь все еще окружает огромный овальный стадион, и даже центральная spina [59] , где разворачивались колесницы, отмечена земляным валом в несколько футов высотой. В тени дерева сидели сержант и около двадцати молодых солдат, все они напряженно наблюдали за ареной. Вдруг вдалеке появились четыре крошечных фигурки, которые скоро превратились в четырех мотоциклистов, едущих в ряд, совсем как колесницы, запряженные четверками, подъезжали сюда в стародавние времена. Приблизившись к нам, солдаты в высшей степени осторожно изменили позы, медленно поднялись с сидений мотоциклов и, установив равновесие, подняли левую ногу в воздух, как цирковые мотоциклисты, и докатились до финишного столба — все, кроме одного, который опасно зашатался и отстал. При виде этого сержант вскочил на ноги и, сбежав вниз — к тому, что в римские времена, должно быть, служило оградой бельэтажа, — проорал слова, которые я перевел, исходя из тона, каким они произносились, как: «Какого дьявола, что ты делаешь, номер четыре? Ты похож на мартышку на палочке! Вытягивай носок левой ноги полностью, голову прямо и держи руль ровно, ты, баба бестолковая!..»

59

Спина — невысокий барьер посередине арены римского цирка, которую на состязаниях огибали колесницы.

Четыре новых наездника сбежали в амфитеатр и унеслись к старту; а я подумал, что это великолепное зрелище: римская трасса для состязаний, все еще использующаяся для тех же целей, для каких ее построили столь давно.

Я описал увиденное испанцу, завернувшему в монастырь — поскольку paradorкогда-то был монастырем, — очаровательному молодому человеку, который говорил на прекрасном английском и прожил несколько лет в Лондоне. Он хорошо знал Мериду, у него были здесь родственники. «Если вы интересуетесь римскими древностями, — сказал он, — то вам нужно взглянуть на то, что я считаю самым экстраординарным из всех наших реликтов. Это Casa del Conde de los Corbos [60] , старинный дворец, построенный вокруг римского храма. Были там? Я отведу вас и представлю владельцу, очень богатому старику, а по дороге расскажу его историю».

60

Дворец графов Корбо.

Был уже вечер, и paseoтолько начинался на главной улице Мериды, очаровательном месте для гуляния, по которому запрещен проезд транспорта, как и во многих других городах Испании. Пока мы шли, мой знакомец рассказывал, что владелец римского храма начал жизнь бедняком, путешествующим из города в город, но разбогател; теперь он банкир и промышленник — и все, что к этому прилагается. «Вы сами увидите», — закончил он.

Мы поднимались по узкой, запруженной толпой улочке, а прямо перед нами шли два маленьких мальчика, похожие на пажей, несущих знамена: они держали щиты, рекламирующие фильм, который шел в Мериде на этой неделе. Он назывался «El Final de Una Leyenda» — «Конец легенды». Мы следовали за ними по улице и пришли наконец к внушительному зданию: утопленный в фасад ряд коринфских колонн около сорока футов высотой. Дом стоял на возвышении храма, и к нему вела двойная старинная каменная лестница. Нас остановила молчаливая и внимающая толпа, и мы как раз успели подивиться происходящему, когда из дверей дома показались люди в черном, несущие завешенный покровом гроб. Колокол на церкви напротив начал бить, и все в толпе перекрестились.