Прогулки по...

– Открой бардачок, - сказала Маруся.

В бардачке лежали пистолет и розовая продолговатая коробочка с кнопками.

– Это тазер, электрошокер, пятнадцать миллионов вольт, - сказала Маруся, не отрывая глаз от дороги.
– И красивенький. А пистолет - фантом, травматика. Я хорошо стреляю.

– Давай только по-быстрому чего-нибудь пожрем, прежде чем ехать, - сказала Олька, откидываясь на сиденье.
– Тебе нельзя долго голодной.

Маруся расслабилась, складочка между ее бровями разошлась. Она чуть улыбнулась, кивнула.

– Зачем тебе такой арсенал?
– спросила Олька.

– Я - жертва детского насилия, - пожала плечами Маруся.
– Лолита-переросток. Повышенное стремление к самообороне. Когда до меня дотрагиваются против моей воли, планочка падает.

Олька потянулась и сжала ее руку. Маруся сняла другую с руля и ответила на пожатие.

М

Меня зовут Маруся Поронина.

Я веду машину со скоростью 90 км/час в сторону коттеджного поселка Солнечная поляна - мы уже проехали Лебяжью поляну, а на указателях видели Белую Поляну и Дворянскую Поляну. Если повторить слово "поляна" много раз, оно теряет смысл, разваливается на корявые кусочки. Если вмешать букву Д, получится "подляна". Я думаю, именно это нас там и ждет.

Рядом со мною сидит Оля, которую я знаю всего лишь сутки, а до этого о ней целый год думала. Санина жена. Она рассматривает кнопки на моем тазере, щурит серые глаза, лицо у нее решительное.

Интересно, какого цвета будут глаза у Девочки? Та только что перестала икать - целых полчаса живот дергался и подпрыгивал, толкая вверх тяжелые груди. Мне очень неудобно сидеть за рулем, я большая, как слониха, неловкая - а учитывая, зачем мы мчимся по дороге через нагретую степь, это нам не в плюс.

Я знаю, что Саня жив - если он умрет, я почувствую. Как всё в природе чувствует, когда солнце заходит за тучку. Или когда выходит - так и я будто согрелась и ожила, когда его полюбила. Его голос, его смех, его мысли, как он на мир смотрит, как шепчет мое имя, как относится к детям, животным, деньгам, возможностям встречи с инопланетянами и существования божественного. Если провел всю жизнь в холодном сумраке, а потом вдруг согрелся, узнал, что такое солнечный свет - как принять то, что он может снова исчезнуть, навсегда? Что его заберет, жадно сцапает кто-то чужой, холодный, злой? Горе, горе, крокодил наше солнце проглотил. Я накупила книжек и игрушек для Девочки. Чуковского ей читаю, они же все слышат уже. И Саня читал.

Торможу в конце улицы - за перекрестком ухоженный сквер, а за ним высокий решетчатый забор в обе стороны, насколько хватает глаз. Над воротами - красивые металлические буквы "Ранчо ВЕСЕЛАЯ ОХОТА".

Ранчо, прости господи.

– Сейчас, - говорит Оля, достает телефон.
– У меня подруга тут, кажется, бывала с боссом своим, его приглашали, а она с ним спит. Ну чего ты, подумаешь...

Я проверяю пистолет, смотрю в окно. За забором - длинный въезд, лужайка. Здание трехэтажное, с угловатой современной архитектурой, я плохо разбираюсь, но красивое.

– Леночка!
– говорит Оля в телефон, - Нормально, спасибо. С какой тварью?
– она кидает на меня виноватый взгляд. Я усмехаюсь.
– Да неважно, потом. Слушай - ты говорила, что на Новый год ездила с Полищуком своим на ранчо... Ага... Ага... А на втором этаже? А ты в клинику поднималась? Слушай, ну серьезно прям, а с охраной там как? Ага. Ну спасибо, дорогая. Потом расскажу, зачем. Да, беги. Пока-пока.

– На первом - баня, бассейн, спортзал, банкетное всякое, - говорит Оля, расстегивая верхние пуговицы на блузке.
– На втором - комнаты для гостей, десятка два. На третьем - частная клиника "Жизнь" - контракты с лучшими врачами города, оборудования выше крыши, все, что можно купить за деньги... А за деньги, похоже, можно купить вообще всё...

Она достает помаду, прячет в сумочку тазер. Я смотрю.

– Иди приляг на заднем сиденьи, - говорит она, - Ключи давай. Вожу я хреново, но двести метров как-нибудь проеду...

– Приветики, - ослепительно улыбается она в интерком пять минут спустя. Я лежу под пледом, выглядываю. Если бы я в двадцать лет не испугалась и не пошла с крыши прыгать, у меня могла бы быть вот такая Оля - красивая, смелая, добрая. Я испугалась. Но теперь у меня есть Девочка, и я больше не боюсь.

– Мне дали адрес, - Оля надувает губы в камеру.
– Познакомилась с парнем на сайте. Он говорит - приезжай, тут бассейн и баня шикарная. Я ехала больше часа, а теперь что-то засомневалась - у вас тут прям дворец... Миша Дронов зовут. Да я звонила, у него не отвечает телефон. Не, вживую еще не общались... Не, не обязательно именно с ним париться, если есть симпатичные... альтернативы. Ну ладно, заезжаю, познакомимся.

Ворота, дрогнув, расходятся в стороны. Двигатель ревет - ну кто так резко педаль топит?

– Жди здесь, - шепчет Оля, хлопает дверью. Я лежу, слушаю, как ноет спина - устала за рулем, и вчера весь день на ногах. Тянет, потом чуть отпустит и опять. Оля возвращается, открывает мою дверь.

– Выходи, - говорит.
– Тазер - отличная вещица, даже страшно. Хотя поделом ему, похоть - грех, говорят. И не зря я смотрела все эти сериалы про маньяков - могу упаковать человека рулоном скотча. Да дышит он, дышит, не волнуйся, я знаю, что надо нос открытым оставлять...

Заходим потихоньку, дальше холла не заглядываем - наверняка тут еще персонал есть. Нам-то наверх, в клинику "Жизнь". Или кому жизнь, а кому как. Двери лифта открываются бесшумно, внутри много места, две каталки можно в ряд поставить. Едем на третий, я прислоняюсь к стене, морщусь.

– Спину тянет, - объясняю Оле, она смотрит тревожно, хмурится.

Выходим в коридор, он пахнет больницей, лекарствами, децинфекцией, линолеумом. Откуда-то доносится писк оборудования, свистящий звук насоса, тихие голоса. Оля дотрагивается до моей руки, я слышу ее мысли. Она хочет поскорее найти Саню и позвонить капитану Федотову, ей страшно и истерически весело, "да гори всё синим пламенем".

Скольжу рукой по стене и дотрагиваюсь до стены у лифта. И чувствую, как тут стоял Саня, на что-то опирался, очень страдал и боялся. Надеялся. Слушаю его эхо, потом показываю Оле на дверь в конце коридора. Мы крадемся тихо-тихо, две неслышные тени, ниндзя, пантеры на охоте. Одна, правда, с размером и грацией бегемота, но умудряемся проскочить. Открываем дверь и вцепляемся друг в друга, хочется завыть тоненько, по-бабьи, броситься к любимому, обнять, вытащить, а потом разнести тут все вокруг нахер из гранатомета.

Саня лежит на боку, голый, в полной отключке, подпертый валиком, а на спине у него набухают свежей кровью повязки. Обхожу, не чувствуя под собою ног, вижу швы, трубки, дотрагиваюсь до его плеча - и меня накрывает черной волной страдания - уже прошедшего, запертого в нем сейчас и обещанного ему на будущее. Не продохнуть, я прислоняюсь к стене. Спина болит и тянет все сильнее. Я плачу, не могу сдержаться, стараюсь потише, но получается навзрыд. У Оли лицо как каменная маска, губы сжаты. Она обходит Саню со всех сторон, снимает телефоном, подносит ближе, фотографирует швы на груди, лицо. Моргает, маска дрожит, вот-вот пойдет трещинами, но Оля ее удерживает, продолжает смотреть только на экран.