Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!

Сегодня, когда показывают документальные кадры прошлых расстрелов "изменников родины, предателей, трусов, паникёров, мародёров и прочих "вражеских элементов", то готов согласиться только по единому пункту: да, всё верно в кадрах, не врут: документальные они!

— В ваших "документальных" кадрах и дубли бывали.

— И сцены расстрелов дублировали?

— Что-то иное — да, дублировали, но расстрелы всегда шли в "живую".

Почти у всех убиваемых ноги подламываются. В коленях. Кроме моментов, когда сила порохового заряда патрона убиваемого отбрасывает в яму, им вырытую. Хороша в сбрасывании винтовка системы Мосина образца 186…/30 года: только она способна сбросить в яму вчерашнего "товарища" без подламывания колен… О других орудиях убийства ничего положительного, как о винтовке Мосина, сказать не могу.

— Самое весёлое в художественной литературе о войне — это места, где о герое писано так: "он стал медленно оседать…" — далее следует подробное и художественное описание "оседания" героя.

— Как иначе выразить "физическую и духовную" силы героя? Писать о герое: "он свалился, как мешок с картошкой"? Кто и когда так писал о героях!?

"Описание" говорит об одном: "оседающий" герой тяжело ранен, но не убит. Убитый не оседает, а всегда падает, и тот стрелок, что выпустил пулю казнимому — говно стрелок, "мазила"! Не убил, а ранил, заставил мучиться изменника родины, или предателя! Плохо выполнил приказ "вышестоящих командиров"! — но колени убитых складываются одинаково как у героя, так и его противоположности.

И ничем нельзя заблокировать ужасную информацию в памяти, ничем нельзя вытравить увиденное и остаётся одно: жить с ним. Никакому психоаналитику не по силам стереть из памяти картины войны, но посмотреть на них по-иному — могу и без помощи "психов".

Правда, с участием "психов" "реабилитация" будет происходить лучше, быстрее, но дороже.

Хотел бы сегодня очистить "оперативную" память от прошлого? Иногда появляется желание очиститься, но через какое-то время оно исчезает. Почему такое случается — и это можно упомянуть в кандидатской работе будущего великого психиатра.

Всё, что рассказал с помощью беса выше — пример из лёгкой фантастики, любимой лёгкой фантастики.

После экзекуции со смертельным исходом, в монастыре пошли разговоры, но дальше стен монастыря. Если бы оккупанты расстреливали аборигенов за работу длинными языками, то девяносто процентов обитателей монастыря не увидели конца войны:

— Он пленным танкистом был!

— Какой танкист!? Партизан! — и откуда всё и всегда знаете, мать вашу!?

— Дык "земля слухом полнится"…

— Точно! А заодно и вашими, "грамотными" скелетами!

— Бес, знаешь, как расстрелянный попал к врагам?

— Знаю. Я же бес. Попал он к врагам "шутя", "играючи", "ненавязчиво", "походя", "между делом". С помощью вашего любимого "просто так". Взяли его в монастыре? В монастыре! Где его расстреляли? Там же! Что из этого следует? Помнишь лицо расстрелянного?

— Не очень, но сегодня могу сказать, что оно было безразличным. Скорее расстрелянный был не совсем здоров психически. Если так, то какую опасность мог представлять для германской армии больной человек? Никакой, и всё же свинопасы с винтовками убили его! Разве здоровый, нормальный человек ходил открыто в форме танкиста советской армии по

занятому врагами городу? В заметной, выделяющейся одежде?

Впечатление от прошлого расстрела такое, будто жизнью того человека распоряжался вражеский офицер и больше никто!

— Кто из монастырских обитателей его выдал!? Знаешь?

— Знаю. Предлагаю три версии, решай, какая из них подходящая.

— Давай.

— Первая: могли не поделить монастырские женщины, а что может наделать отверженная и разгневанная баба — говорить нет нужды.

Второй: "вёл активную агитацию против захватчиков и призывал на борьбу с ними, основательно надоел и его выдали врагам. Выдали неумышленно, "длинными языками". Третий: мог "провалиться" без помощи соотечественников.

— Но почему был в комбинезоне!? Почему не в другой одежде? Ходить на оккупированной территории в спецодежде танкиста враждующей армии — что это? Безумие? Глупость? Лицо у него не было разбито, не били враги на допросах.

После ужасного события с расстрелом, у большей части женского населения монастыря хватило терпения "держать язык за зубами" только до вечера. До сбора на лавочках на "вечернюю политинформацию".

Разговоры начинались шёпотом и со страхом в глазах:

— Он был партизаном! Его выдали! — упоминать фамилию выдавшего дураков не было потому, что доподлинно никто и ничего не знал.

Что расстрелянный был партизаном — выяснилось у стенки часовни, когда конвоиры поставили убиваемого и офицер дал команду:

— Фойер! — но кто его выдал врагам — нет, этого мы не знаем!

— Милое, великое и непобедимое племя дураков! В каких газетах вычитали, что расстрелянный был партизаном? Какое радио и каким сообщением нагадило на мозги ваши, что убитый "партизанил" в городе? "Сарафанное радио оповестило!? Плюс длинные языки к ним и полное отсутствие ума в нужный момент? — вот он, вечный источник ваших бедствий на "многая лета"! Как в "мирное" время, так и в военное! Вас за длинные языки убивали "свои", теперь шлёпают чужие! И как долго это будет продолжаться — никому не дано знать.

… и ныне, когда летний день высоко вверху затянут тонким слоем облаков, земные декорации матово освещены и не дают теней — знаю: где-то близко случится умерщвление одного "двуногого и прямоходящего из отряда высших приматов" точно таким представителем "животного мира"

Дни с "матовым" освещением не проходят без насильственных смертей, но откуда такая моя уверенность — не знаю…

— Почему "необъяснимая? Не знать объяснения предстоящим событиям — не означает их миновать — убивал бес логикой…

Через год был ещё день, и тогда было матовое освещение декораций, и тогда могло произойти убийство, но не случилось. И было то в Польше. И тогда был всего лишь зрителем потому, что от участия в событии, как всегда, что-то удержало. Но это другая история и о ней — в другом месте.

Глава 89.

Зимние прогулки по монастырю.

Монастырь — пусть и "христианская", но "коммуна". Не дано нам талантов изобретать что-то иное помимо "коммуны". Чтобы ни начинали стоить — всё и всегда у нас заканчивается "коммуной".

Большевики, создавая "первое в мире государство рабочих и крестьян", по скудости ума, ничего нового не изобретали, а всего лишь повторили чужое, но на "свой манер". Но, казалось бы: копия, если её повторить, обязана быть лучше подлинника: в копии ошибок подлинника повторять не следует, в копии проще избегать "недоделок, ошибок, недосмотров и просчётов" подлинника. Но почему-то копии у нас получаются хуже подлинников. Феномен бес назвал "секретом копий".