Проходные дворы
Шрифт:
– Смотри, парень, тебе жить.
Позже, когда я стал журналистом и начал писать о боевых буднях «людей в синих шинелях», я подружился с операми из «сто восьмого» и они частенько бросали камушек в мое окошко, выходившее как раз на отделение.
Жил я в бельэтаже, подходил к окну и видел, как ребята щелкают себя по шее, приглашая составить компанию для вечерней беседы. Они приходили ко мне, мы слушали Окуджаву, пили водку и говорили «за жизнь».
Потом отделение переехало на Большую Бронную; и я часто бывал там – и просто потрепаться с ребятами, и с корыстной целью. Все дело в том, что на их территории находился самый модный
Среди ночи я шел на Бронную, благо улица Москвина была совсем рядом, и выручал своих дружков или их товарищей.
В 1986 году по моему сценарию делали фильм «Последняя осень», заключительную сцену мы снимали в дежурной части 108-го отделения милиции.
И вот снова, через восемь лет, мы подъехали к новому четырехэтажному зданию в Палашевском переулке, куда переехало это отделение. У входа остановился кинообоз, и из него начали выгружать игровые костюмы на длинных вешалках, штативы, коробки, кинокамеру в элегантном заграничном ящике.
Из автобуса вылезали киноработники в вытертых джинсах и потрепанных куртках.
Милиционеры в форме помогали нам затаскивать съемочное барахло в двери отделения.
На все это с нескрываемым удовольствием посматривало местное население.
– Спекулянтов поймали, – сказала дама с сигаретой в зубах, – видишь, сколько костюмов навезли.
– Не спекулянтов, а воров, которые в Малом Козихинском квартиру ограбили.
– И точно, рожи-то у них бандитские.
Надо сказать, что нам крупно повезло. Мы снимали фильм на бюджетные копейки. Ежедневная инфляция съедала нашу смету. Строить декорацию отделения в павильоне студии было делом непосильным. И, как всегда, «сто восьмое» пришло мне на помощь. Начальник отделения Владимир Колокольцев пригрел нищих киношников: без его помощи мы никогда бы не сняли четыре серии фильма «На углу у Патриарших». Он помог не только помещением, но всем, без чего нельзя обойтись, делая фильм о милиции.
С тех не столь далеких дней, когда мы на Бронной снимали заключительную серию «Последней осени», на самом деле прошла целая историческая эпоха. И если тогда только начиналась перестройка, то в Палашевский переулок мы приехали в самый разгар демократических реформ.
Мы делали фильм, а вернее, как говорится в договоре, «многосерийный кинороман о Москве», но показывали город через призму одного центрового отделения. Мы рассказывали о «земле», на которой работают сыщики.
«Землей» на профессиональном сленге ментов называется все: мостовые и тротуар, дома, квартиры и скверы, подвалы и магазины, рестораны, гостиницы, театры и ночные клубы, подпольные публичные дома и здание Государственной Думы. Это зона ответственности 108-го отделения милиции, кусок города от Охотного Ряда до Триумфальной площади.
На этой «земле» полный набор всех видов преступлений, ведь центр всегда притягивал к себе карманников, лохотронщиков, грабителей и сексуальных извращенцев.
Вместе с опером Колей Вешняковым я отправляюсь в путешествие по ночной «земле».
«Пушка», то есть, в переводе на общедоступный язык, Пушкинская площадь, забита иномарками. В подземном переходе тусуется куча молодых людей – странно одетые девчонки и пацаны. Они обвешаны цепями, на которых на дачах держат
собак, в ушах болтаются серьги, сделанные, как мне показалось, из деталей списанных самосвалов. Они пьют пиво, играют на гитаре, говорят на каком-то странном птичьем языке.– Панки или черт знает кто. Это с виду они странные, а так ребята с криминалом не связаны.
Увидев Колю Вешнякова, трое парней бегом бросаются к выходу на Тверскую.
– Пушеры, сволочь. Или глухонемые, или косят под них, – объясняет Коля, – мы их берем, а они молчат, только ручонками машут. Вызывали переводчика из общества глухих, он начинает руками махать, те не понимают, показывают молдавский или украинский флажок: мол, мы там учились языку жестов.
– Ну а потом?
– Потом начинают говорить на чисто русском, – смеется Коля. – Их задержать трудно. На кармане у них одна доза или вообще пусто. Дурь в тайниках держат.
Пушкинская площадь, Тверская, примыкающие переулки живут своей особой, непонятной и опасной жизнью.
Мимо нас проходят два пацана лет по пятнадцати – стройные, длинные светлые волосы почти до плеч. В желтом свете фонарей их покрытые гримом лица кажутся мертвенными. Они одеты в дорогие лайковые куртки и такие же брюки.
– Голубые, – говорит Коля, – работают только за валюту, по-крупному. Местные звезды мужской проституции.
– Сколько им лет?
– Одному пятнадцать, другому четырнадцать. Сейчас их снимут. Из-за них чуть не каждый день драки.
На секунду я потерял пацанов из виду, и они исчезли, только от «Макдоналдса» отъехал светлый «мерседес».
– Все, – говорит Коля, – сняли красавцев.
А мы продолжаем нашу прогулку по Тверской, по бывшему моему любимому Бродвею. С Колей почтительно здороваются солидные дамы – мамки, веселые проститутки кричат ему:
– Начальник, бери своего папика, пошли с нами, не пожалеешь!
Коля говорит:
– Ничего с ними сделать нельзя. Забираем каждый вечер «ночных бабочек», целый автобус набиваем. Штрафуем, заводим карточку, и все. Нет в УК статьи за проституцию. Демократия говенная. Этим правозащитникам на «земле» бы поработать…
Мы идем дальше. Мимо итальянского кафе, мимо ночного клуба «Найт Флайт», мимо еще каких-то шалманов.
Стремительно пробегают по улице одинокие прохожие, случайно оказавшиеся в самом центре ночных развлечений, на углах сбиваются в кучу молодые пустоглазые люди в кожаных куртках.
Вся криминальная Москва съезжается сюда на тусовки.
А мы снимаем милицейскую киножизнь. Наши герои – опера Игорь Ливанов, Саша Берда, Игорь Петров – под руководством начальника отделения, народного артиста Николая Кузнецова, – успешно борются с главным мафиозо – народным артистом Алексеем Шейниным. На площадке у нас все идет по сценарию: кого нужно – задерживают, кого нужно – убивают, кого нужно – допрашивают.
На наш этаж поднимаются оперативники отделения посмотреть, как делается кино.
– Ну что, ребята, – спрашиваю я, – похоже?
– В общем, да, – отвечает мне опер Саша Долгушин.
– Непохоже? – подходит режиссер, – давайте будем снимать иначе.
– Не надо, – говорит Саша, – пусть нас увидят такими, как на этих съемках.
Александр Долгушин окончил МАИ, работал на заводе, потом в НИИ. В милицию ушел добровольно.
– Почему? – спрашиваю я его.
– Работа нравится.