Проходные дворы

Постоянно бывали в баре ребята, которых я знал еще по «Броду» – так в пятидесятые называлась улица Горького: Юрка Тарасов, когда-то элегантный широкий «золотишник», работавший у скупки на Петровке, и приблатненный Вова Усков. У него был полный набор страшных рассказов о блатной жизни, о побегах, гопстопах и расстрельная статья.

По молодости, в далеком 51-м, он с подельником украл чемодан у иностранца, отсидел положенное и с той поры свято верил, что он «вор в законе».

Володька всегда носил с собой нож-выкидуху, которым пугал сопляков, заглянувших в бар. Но парень он был компанейский и неплохой. Приходил сюда не просто выпить, закусить и «посмолить косячок» – он приходил играть.

В «Яме» собирались московские каталы «зарядить в железку». Играли с открытия до окончания работы бара. У игроков были свои столы, за которыми и происходили баталии.

Здесь собирался цвет игровой Москвы: Боря Кулик, Сеня Фридман, Боря Крест, Бондо Месхи. Всех перечислить невозможно. Они приходили, «заряжали», угадывали или «попадали». Потом уезжали на бега и снова возвращались за своим эфемерным счастьем.

«Яма» была, пожалуй, единственным местом в Москве, где позволяли отыгрываться в долг. Но правила были жестокие: не принес деньги вовремя – можешь ответить кровью.

Постепенно круг игроков распадался. «Железка» – вещь заразная: если попрет, за вечер можно было снять несколько тысяч. Ну а если не попрет…

Я наблюдал, как зажимались в кулаках купюры, как тихо над столами говорились короткие фразы:

– Три первых… Две последних и первая…

Маленькие цифры на государственных банкнотах за минуту делали человека богатым или нищим.

Здесь текла особая жизнь, малопонятная непосвященному человеку.

Конечно, бывал здесь и солидняк. Тот же Павлик Кот, фарцовщик, торговавший «розочками», что на обычном языке именовалось драгоценными камнями. Он специализировался на сапфирах. В «Яме» назначал свидания клиентам. Он не боялся, что здесь его «кинут»: к Павлику в подвале хорошо относились и всегда могли оказать физическую поддержку, ну а милиция сюда не заглядывала.

Бар был нашпигован агентурой, но Павлик тоже был не фраер.

Сюда приходил странный, тщательно одетый человек, без возраста, с пустыми белесыми глазами, смотревшими мимо тебя. Имени его, чем он занимается, никто не знал. Знали только кличку – «Лангуст». Он аккуратно садился за стол, тщательно вытирал его бумажной салфеткой, заказывал пиво и креветки и закуривал трубку.

Лангуст частенько предлагал зажиточным посетителям приобрести у него любопытные вещи. То какие-то необыкновенные, вороненой стали наручные часы, сделанные в 15-м году, то плоскую широкую серебряную цепочку, то немецкий «Знак восточных народов», которым награждали власовцев и полицаев, то старый Устав РККА. Мне иногда казалось, что у него где-то есть подпольная мелочная лавочка.

Однажды он подошел ко мне и предложил купить за пятерку книжный раритет. На стол легла книга в коричневом переплете – тоненькая, практически брошюра, в солидном твердом переплете. Выпустило ее издательство «Заря Востока», расположенное в Тбилиси.

Это была пьеса «Инженер Сергеев», обошедшая во время войны и после победы практически все театры страны. Написал ее некто Всеволод Рокк. Судя по авторской ремарке в конце пьесы, драматург закончил ее в декабре 1941 года в Краснодаре.

Я начал перелистывать книгу и увидел фотографию комнаты, видимо гостиной, дорого обставленной по моде 50-х годов. Немецкая тяжелая мебель, ковры, картины, на полированной подставке в углу – большой самовар с накладным двуглавым серебряным орлом, у которого была обломана царская корона.

– Стоп, – Лангуст вырвал у меня фотографию, – это не продается.

Но мне уже не нужны были его разъяснения: я увидел самовар и понял, кто автор этой пьесы…

Когда-то, в далеком 47-м, мы, пацаны, бегали в магазин «Филателия» на Кузнецкий Мост. Рядом в антикварной комиссионке стояли на витрине две вещи, повергавшие нас в трепет: огромный орел из неизвестного металла с красными, как выяснилось, рубиновыми глазами и желтый самовар с накладным российским гербом.

Я хорошо запомнил этот герб: некогда венчавшая орла императорская корона была выломана. Позже мне рассказали, что самовар сей был из чистого золота.

Во время обмена денег, в том же 47-м, в московских комиссионках скупили все подчистую. Исчез красноглазый орел, пропал самовар с остатками упраздненного герба.

Потом след самовара обнаружился в протоколах обыска у известного в те годы драматурга Всеволода Рокка.

Правда, кроме драматургии, у автора этого сочинения было и другое занятие. Именно его сменил на посту министра МГБ генерал-полковник Абакумов, а литератор возглавил не менее звучное ведомство – Министерство госконтроля.

Подлинная фамилия человека, прикрывшегося звучным псевдонимом, была Меркулов, и имел он звание комиссара госбезопасности первого ранга. Его, несмотря на литературные заслуги, расстреляли в 1953 году по делу Берия.

Много позже, работая с материалами Московской ЧК, я наткнулся на любопытный документ. Некто, пламенный большевик Васильев, занял высокий пост в Сокольниках. Начал он с того, что выселил из особняка владельца ткацкой фабрики Николаева с семьей, естественно, унаследовал его имущество, в том числе и золотой самовар с двуглавым орлом.

Группа МЧК по борьбе с уголовной преступностью, возглавляемая Мартыновым, проверив жалобу Николаева, довела до сведения начальника МЧК Манцева, что Васильев, позоря высокое звание большевика, пьет, устраивает оргии и берет взятки у обывателей.

Тогда с этим злом боролись оперативно, и красивую жизнь номенклатурного работника оборвала пуля в 1918 году. Не правда ли, странное совпадение?

В 1959 году я работал в пресс-центре первого Московского международного кинофестиваля.

Вся элитная киножизнь проходила в гостинице «Москва». Столичных тусовщиков особенно привлекал пресс-бар, дислоцированный в ресторане на седьмом этаже. Вполне естественно, что не было отбоя от желающих попасть в этот оазис красивой жизни.

В администрации фестиваля оказалось много друзей, и они всегда помогали мне с пропусками для знакомых.

Однажды мой товарищ привел своих друзей. Мы весело провели время, затем поехали на Сретенку, в дом наших гостей – Коли и Жанны. И там я вновь увидел золотой самовар, совершенно случайно, когда изрядно принявший на грудь хозяин пригласил меня в другую комнату похвастаться необычайной красоты старинными часами «Нортон». А потом я узнал, что Коля был крупнейшим московским цеховиком.

Больше мы не виделись: Коля загремел «за хищение в особо крупных размерах». За год до этого он развелся с женой, разменял квартиру, продал дачу. Тогда так поступали, чтобы избежать конфискации, которая неумолимо шла за осуждением.

Но Колю не отправили в «солнечную» Коми – его расстреляли. Так уж сложилась его жизнь на конец эпохи Хрущева. Отмечено это время не только борьбой с абстракционизмом, но и серией высшей меры наказания. Причем стреляли не бандитов типа Рогожина или Асланова, а именно хозяйственников. И что любопытно: судили их в закрытых заседаниях, словно шпионов. Видимо, уже в те годы кто-то крепко боялся, что всплывут данные о взятках и дорогих подношениях тогдашней номенклатуре.

Получилось так, что все владельцы золотого самовара закончили свою жизнь трагически. Я уже говорил о странной цепочке совпадений. Некоторое время назад я семь дней прожил в элегантном курортном городке Хихон в Испании. Там проходила так называемая «черная неделя», а если проще – международная неделя детектива. Это был веселый карнавал, весь город словно стал огромной ареной детективного действа.