Проходные дворы
Шрифт:
«Отдых» был местом поверженных. Здесь утешали себя коньяком те, чьи картины были закрыты и ложились на полку. Именно здесь прощались с постановочными и перспективами дальнейшей работы.
В те годы наш кинематограф выпускал в год всего двенадцать фильмов.
Об этом печальном кафе прекрасно написал в своем романе «Землетрясение» Лазарь Карелин.
У гастронома, который все называли «Кишка», можно было не задерживаться, у «Академкниги» – тоже, а там уже и самое модное место гуляющей Москвы – «Коктейль-холл», или просто «Кок».
Удивительное дело: когда в стране началась знаменитая кампания борьбы с «безродными космополитами» и низкопоклонством
Поэтому в футболе форварды стали нападающими, в боксе раунды – трехминутками, французские булки – городскими.
Покойный Илья Григорьевич Эренбург со смехом рассказывал мне, что его друзья объявили негласный конкурс на лучшее название для «Коктейль-холла» в духе последних указаний партии. Победу одержал человек, который придумал наименование «Ерш-изба». И все же красные электрические буквы, сложившиеся в космополитическое название, продолжали победно светиться на главной улице Москвы.
Здесь пили пунши и шампань-коблеры, «Маяк» и «Ковбой», «Флип ванильный» и «Карнавал». Играл на втором этаже маленький оркестр, руководил им высокий усатый красавец-скрипач, которого все звали Мопассан. Он же – будущий прекрасный композитор Ян Абрамович Френкель.
Через много лет в Ленинграде, где по моему сценарию снимали фильм, а Ян Абрамович писал для него музыку, мы почти всю ночь проговорили о славном «Коке». Увенчанный славой композитор вспоминал о нем с тоской и нежностью.
И публика была здесь особая: писатели, актеры, известные спортсмены и, конечно, артельщики – специфическая категория московских жителей.
Несколько лет назад один новоявленный экономист доказывал мне до хрипоты, что теневая экономика появилась у нас вместе с перестройкой. Он обвинил Горбачева, Ельцина, Силаева, Гайдара, Черномырдина и многих других в том, что они породили теневую экономику. Прав он только в том, что раньше такого термина в официальных бумагах ОБХСС не было. Но подпольная экономика существовала с первых лет советской власти, породившей в стране дефицит товаров. Тогда эти люди именовались артельщиками.
Существовала такая структура – Промкооперация. Ее артели, густо разбросанные по Москве и области, выпускали все, что необходимо человеку: бритвы, ручки, рубашки, шапки, белье и так далее – до бесконечности. Но люди в них состояли ушлые. За счет экономии сырья и левых поставок они выпускали неучтенный дефицитный товар, который с ходу расходился в небольших магазинчиках.
Понятно, что поставка непланового сырья и реализация продукции не могли обходиться без поддержки чиновников разного ранга. Свою долю имели руководители Промкооперации, Министерства местной промышленности, крупные чиновники из исполкомов и райкомов и, конечно, шаловливые опера из БХСС.
Сейчас мы это все именуем коррупцией, тогда, в протоколах, об этом говорилось: «…вступив в преступный сговор…» Так что всегда это было у нас. Как говорили урки: «Где капуста – там жди козла». Тем не менее граждане страны поголовного дефицита носили дешевые рубашки из парашютного шелка, летние брюки из бумажного габардина, меховые шапки из белки и кролика, пальто из драп-велюра…
Никита Сергеевич Хрущев, борясь за чистоту рядов и нравственность, прикрыл Промкооперацию. Вот тогда появилось более страшное явление – подпольные цеховики. Денег у них стало больше, и покупали они начальников выше рангом. Но об их делах я расскажу в следующий раз.
Московские артельщики были детьми упраздненного
Сталиным нэпа. Это был новый класс – предприниматели. Естественно, что они тоже любили пройтись по московскому Бродвею.Куда девались синие вытертые галифе, хромовые сапоги и френчи-сталинки! По улице шли солидные люди в дорогих костюмах из «жатки» (был в ту пору у нас такой модный материал), пошитых у Зингера или Замирки, а может быть, у самого Лосева. Они не просто гуляли, они показывали себя и своих дам вечерней столичной публике.
Потом шли в «Аврору», самый модный по тем временам ресторан, отдохнуть и послушать джаз знаменитого Лаце Олаха. Они всегда занимали левую сторону. Это была богатая, «купеческая» сторона.
Артельщики той поры, естественно, не ездили на «мерседесах» и «ягуарах». Они даже 401-й «Москвич» боялись себе купить. Они жили странной двойной жизнью. После широкой гульбы в ресторанах уезжали на снятую «конспиративную» квартиру и там переодевались в старые галифе и френчи. Они смертельно боялись соседей и уполномоченных по подъезду (был такой «общественный институт» помощников МГБ).
Они жарили на кухне дешевые котлеты, а запершись в комнате на электроплитке разогревали полуфабрикаты из «Националя». Никто не должен был знать об их деньгах, дорогих костюмах, часах и бриллиантах. Но именно они, в отличие от нынешних дельцов, поставляли в магазины качественные и, что очень важно, дешевые товары.
Ах, московский Бродвей! Элегантный, денежный, праздничный, он звал к себе людей. И они шли. Многие, вырвавшись из коммуналок, выходили на эту улицу-реку. Словно стремительные корабли, проносились по ней ЗИС-110 с правительственными кукушками на радиаторе.
Но были минуты, когда эта река-улица словно замирала. И все расступались, освобождая дорогу одному человеку.
Этот человек…
Он часто ходил пешком по «Броду». Высокий, интересный, чуть сутуловатый. Я хорошо помню его в серой пижонистой кепке из букле, какие умели шить только в Столешниковом, и американском плаще цвета маренго.
Он шел не спеша, разглядывая толпу, улыбаясь приветливо кивал завсегдатаям «Брода». И от кивка и улыбки этого человека пробирал холодок.
Сам Абакумов, сам Виктор Семенович, генерал-полковник, могущественный министр самого главного ведомства страны сталинской империи, совершал свой вечерний моцион. Он шел спокойно, без охраны. Шел мужественно, ничего не боясь: ни «кровавой клики Тито – Ранковича», ни многочисленных террористов, ни крутых заговорщиков.
Шеф МГБ не боялся, поскольку точно знал, что их выдумали его сценаристы – специальная группа, которая, словно увлекательные романы, создавала сюжеты заговоров. Многие из них с интересом «читал» Великий вождь, и не просто «читал», но, когда считал нужным, пускал их в ход, а некоторые, как заговор маршала Жукова и присвоение никем не виденной короны из Норвегии (кстати, до сего времени хранящейся в королевском дворце в Осло), до поры до времени ложились на полку, чтобы возникнуть в свой час.
Поэтому Абакумов и не страшился ходить вечером по улице с одним адъютантом, семенящим сзади.
Нет, забыл я. На улице-то Горького так же, как и на Арбате, через каждые пятьдесят метров «в зоне визуального контакта» стояли одинаково одетые люди. Они осуществляли охрану правительственной трассы.
Прогулки Абакумова закончились в июле 1951 года.
Он был арестован и вскоре расстрелян.
Один из старых контрразведчиков рассказал мне, что кличка у Абакумова в «конторе» была «Витька Фокстротист».