Проходящий сквозь стены

— Ну-ну, не дуйтесь, Жерар, лучше выпейте. Это знаменитая «Африканская икона», незаменимая вещь для поднятия настроения.

Лобызания возобновились и, кажется, даже обрели новую силу.

Я с независимым видом отвернулся (впрочем, на мой вид последовательницам Сапфо было откровенно начхать) и наклонился к орхидее.

— Сизиф на вахте, — тихо сказал я прямо в цветок.

Мсье Кракен слушал меня рассеянно, попыхивал пахитоской и, казалось, следил не за ходом рассуждений, а за эволюциями дымных клубов. Когда я замолчал, он еще некоторое время задумчиво курил, потом спохватился:

— Вы закончили?

— В общем, да, — сказал я.

Он вполне дружелюбно улыбнулся и сказал, что мысли мои занятны. Занятненьки и любопытненьки… Значит, сказал он, предостерегаете… Подозреваю, сказал он, в своих рассуждениях вы руководствовались вовсе не горячей любовью к нашей расе и ко мне лично. Однако должен признать, заметил он, выглядят сии рассуждения достаточно убедительными и непротиворечивыми. Но!..

После такого «но», как нетрудно догадаться, начался методичный разгром наших с Жераром логических построений. Для сметания бастионов мсье Кракен не жалел красок и аллегорий. Мне постоянно хотелось воскликнуть: «Аркадий, не говори красиво!» — но я, помня про опасные остроты, жабры и кислород, помалкивал. Кракен же поучал.

— Вы допустили целый ряд просчетов. Например, сочли команду — мою команду, специально подобранную и подготовленную для работы в чуждом окружении! — сборищем легкомысленных энтузиастов. Глупейшая ошибка. Если первыми, случается, и ступают на вновь открытый материк удачливые авантюристы, то приводят в цивилизованное состояние диких туземцев все-таки солдаты. Профессионалы, готовые к жесткой, даже жестокой борьбе. Все эти, простите за эрудицию, кондотьеры, конкистадоры, землепроходцы и прочие прогрессоры. Способные помимо прочего точно выделить из среды аборигенов потребные для собственных нужд фигуры, приручить их и посадить на цепь.

— Под такой фигурой подразумевается Жухрай? — уточнил я.

— Конечно. Мне продолжать?.. — спросил он.

— Да, пожалуйста, — кивнул я, выдув изо рта струйку дыма.

Затягиваться глубоко все еще не хватало духу — голова и без того кружилась прилично. Курильщик из меня, конечно… Слезы одни… Однако пускание дыма в глаза сопернику в ряде случаев тактически и психологически выгодно. Спросите любого преферансиста. Ради этого стоило потерпеть.

— Только умоляю, — не утерпел-таки я, — поменьше пафоса.

Он слегка нахмурился.

— А вы наглец! Забываетесь, — следующее слово он отчеканил: — Пленник.

— В самом деле, — спохватился я. — Простите, господин кондотьер. Кстати, наглецом вы меня уже называли. А у нас, диких аборигенов этого материка, бытует странное представление, будто наглость — второе счастье. Причем, как ни поразительно, сплошь и рядом оно оказывается справедливым. Вы знали?

— Догадывался, — рассмеявшись, сказал Кракен и объявил: — Подумать только, этот мальчишка начинает мне нравиться!

Я сказал «взаимно», почти не покривив душой. Обходительность и терпимость кракена принесли ему желаемые плоды. Как хотите, но трудно всерьез считать смертельным врагом собеседника, позволяющего иронически относиться к собственной персоне. Конечно, я вполне отдавал себе отчет, что его благожелательность является всего лишь одним из элементов обработки вербуемого сотрудника. Но и моя в большой степени была того же сорта.

Я повторил «взаимно». После чего сказал, что, как раз потому, что чувствую к нему душевное расположение, категорически не соглашусь с трактовкой роли Жухрая как злобного, но послушного пса сидящего на крепкой цепи. Жухрай — волчище. Вдобавок не воспитанный кракенами со щенячьего возраста, а заматеревший на воле. Такого сколько ни корми отборными мослами и масляной кашей, все равно лучше живого мяса он лакомства не знает. А уж если пробовал на вкус кровушку человечью… Да и дома он. Оглянитесь-ка, мсье прогрессор. Вокруг русская тайга. В ней медведь хозяин, а вовсе не пришлые удальцы. Поэтому аналогии с конкистой лично я — пусть «трусишка зайка серенький», но зайка-русачок — считаю неуместными. Погубит Жухрай всю их камарилью. И милейшую Софью Романовну погубит.

Вот только если конкистадоры кракены готовы к сражениям и гибели, то беззащитного нонкомбатанта Сонечку мне, например, искренне жаль. Лучше бы господам пришельцам избавиться от толстяка поскорей да с государством концессию образовать. Прибыль будет меньше, зато надежность значительно выше.

С досадливым вздохом Кракен сообщил, что проще всего было бы сейчас послать меня к черту. Или куда там аборигены посылают в таких случаях. Потому что отчитываться перед пленником в тактике и стратегии — это нонсенс. Но раз уж он признался в собственной симпатии, то будет последовательным.

С государством дело иметь нельзя, сказал он твердо. Государство непременно захочет подмять все под себя. Оно, по сути, и есть упомянутый медведь, настоящий хозяин тайги. Кракенам же нужна неограниченная — в самом широком смысле этого слова — свобода. Плюс, разумеется, кое-какие ресурсы. Научные, производственные, интеллектуальные. Учитывая собственные интересы кракенов, еще и природные. Но свобода — в первую очередь. Без всяких условий, без какого бы то ни было диктата. Именно поэтому для осуществления проекта «Гугол» оптимальным вариантом была признана Россия с ее до сих пор полутеневым сектором частной экономики. Страны же высокоразвитые, учитывая тамошний негласный, но абсолютный контроль над всем и вся, — отвергнуты. Сейчас хорошо видно, что ошибки в подобном выборе не было. Кракенам удалось создать гибкую, эффективную и управляемую систему, находящуюся в состоянии устойчивого равновесия. Выражаясь фигурально, эта система напоминает массивный шар, покоящийся на дне вогнутой поверхности. Выведение его из начального состояния требует огромных трудозатрат… и все-таки усилия тратятся напрасно. Колебания со временем затухают, шар возвращается на место.

— Давайте рассмотрим для примера вас. — Мсье Кракен протянул развернутую кверху ладонь, как бы предлагая мне сейчас же на ней устроиться. С раскинутыми для удобства препарирования конечностями. — Шпионили, вынюхивали, растрачивали на эту грязь уникальный дар проникновения сквозь предметы. Очаровывали доверчивую Софью Романовну, заставляли терять бдительность. Довольно талантливо изображали эдакого наполовину педераста (я от неожиданности поперхнулся едким дымом), наполовину гермафродита. То есть существо как бы изначально безопасное. Отмечу, кстати, ваша находка с животным-спутником в своем роде превосходна. Одного не пойму, зачем вы его побрили?

— Из гигиенических соображений, — отмахнулся я. — Летом у него почему-то всегда блохи заводятся. Пришлось принять превентивные меры.

— Гм, блохи?.. — насторожился Кракен. — Блохи, тогда конечно…

По-моему, его слегка передернуло. Подумаешь, впечатлительный какой, подумал я. И в тот же момент у меня самого вдруг мерзостно зазудело под волосами и в паху. Будто десятки каких-то маленьких, твердых тварей с коготками на лапках и остренькими алчными рыльцами-хоботками начали там ползать, ходить и даже подскакивать, выискивая местечко, где кожица потоньше, а кровушка поближе. Захотелось поджать пальцы ног и почесаться. Вместо этого я сжал зубы и демонстративно потрепал Жерара по спине.

— Послушайте… а как дело обстоит сейчас?.. — Кракен потерся шеей о воротник, стараясь, чтобы получилось как можно более непринужденно, и нервно затянулся пахитоской. — Он заразен?

— Сейчас нет. Средство радикальное, — поморщившись, сказал я. Меня раздражало, что мною же выдуманная дурацкая блошиная тема неуклонно уводит разговор куда-то в сторону. Не хватало еще, чтобы Арест Брезгливович сорвался с места и скорее пули помчался под душ, чиститься и дезинфицироваться. Я вновь обозначил интересующее меня направление: — Ну ладно, все понятно, мои попытки поколебать вашу сверхустойчивую систему провалились. Тем не менее вы должны признать, что кое-что мне удалось.