Прохождение Венеры по диску Солнца
Шрифт:
Качая ногами и отвернувшись к окну, он шмыгнул ноздрей и признался:
— А я уже изменил… сам. Вместо Стаса — Вовка… Ты не будешь обижаться?
— Да за что же?! Ты правильно сделал!
— Тогда хорошо… — Вовка, не глядя на меня, заулыбался снова, и улыбка была какая-то слишком задумчивая. — Тогда знаешь что? Пусть это будет как твой подарок. Мне на прощанье…
Я все еще был на корточках, а теперь сел на половицы.
— Вовка, почему? Зачем… прощание?
Он глянул, как взрослый на маленького.
— Потому что пора. Я ведь сделал все, что надо… То есть
— Ничего не истрачены! — глупо заспорил я и понял, что похож на малыша, цепляющегося за уезжающую маму. — Неправда! Еще осталось… несколько…
— Ничего не осталось, Ваня, — грустно улыбнулся Вовка. — Посчитай…
Я (опять же с глупой беспомощностью) начал считать. Мысленно. И вмиг запутался, а Вовка эти мысли, конечно, угадал.
— А еще Аркаша, — напомнил он. — А еще самосвал, который отвернул тогда в последнюю секунду. А еще вчера, когда ты прыгал с крыши и сломал бы ногу, если бы не я…
«Вот оно что!»
— А еще дискета, — понурился Вовка. — Без моей защиты ее было не прочитать…
— Ну и не читал бы! — в сердцах выдал я. — Зря потратил последний запас!
— И ни чуточки не зря… Ты потом поймешь, еще спасибо скажешь…
Горечь меня полоснула, как ожог. Я толчком поднялся, шагнул к тахте, сел (упал, вернее). Вовка опять поставил пятки на стул и смотрел на меня из-за колен.
— Ваня, я правда сделал, что было можно… А где не умел, мне Егор помог. Маленько…
Горечь жгла, и я выговорил сквозь нее:
— Егор вот живет здесь и не уходит. Не бросает Стаса…
Вовка отозвался без обиды:
— Егор ушел вчера.
«Вот оно что!»
— Мы поэтому с ним вчера и подымили там… когда прощались, — шепотом выговорил Вовка. — Я не хотел, а он говорит: «Ну, давай разок. Хочу вспомнить, как раньше. А одному неохота…»
Я молчал. Печаль близкого прощания была уже сильнее, главнее всего. Раздвигая ее, как тюки мокрой ваты, я спросил:
— А там вы разве не увидитесь?
— Не знаю… — выдохнул Вовка. — У него там свои поля…
Я молчал. Я больше не знал, что сказать. Хотел спросить: «А когда ты уйдешь?», но не решался. Вовка понял.
Он сказал виновато:
— Все равно ведь надо… Лишние проводы — лишние слезы… Да и нельзя здесь долго. Могут ведь встретиться знакомые. Узнают, шум случится, разговоры…
«Ну и пусть», — хотел сказать я, но не сказал, потому что все было бесполезно. Там свои законы… И я задал глупый вопрос:
— Вовка… а позвонить оттуда нельзя? Вот так… — и я с дурацкой улыбкой поднес у уху сложенные лодочкой пальцы.
Вовка серьезно помотал головой.
— А если… — Это я уже всерьез. — Если я дам тебе мобильник?
Он мотнул головой снова:
— Нет, Вань, туда ничего нельзя унести с собой… Я тебе и трубку свою оставил на память. Ту, половину бинокля. Вон там, на подоконнике…
«Это будет единственная память…»
И вдруг меня осенило:
— Вовка! Мы ведь даже не сфотографировались ни разу! А у меня
аппарат в мобильнике… Давай сейчас, а?«Я сделаю большой портрет, и будет казаться, что ты все еще здесь…»
— Ничего не выйдет, Ваня, — шепотом отозвался Вовка. — Такие, как я, не отражаются на фотопленке… — Он откинулся к заскрипевшей спинке, заложил руки за голову, стал смотреть в потолок. Чтобы не заплакать? «Господи, а ведь ему-то сейчас не легче, чем мне!» И я схватился за последнюю ниточку:
— Там не пленка, это цифровой аппарат! Новейшая технология! Должно получиться! Давай попробуем! Подожди, телефон в кармане, в джинсах…
Я кинулся в ванную, где чистил вчера перемазанные глиной джинсы, они остались там на крючке… Где, на каком крючке? Лидия перевесила, кто ее просил! Где телефон? Не в этом кармане, в другом… Застрял, скотина…
С мобильником в ладони я бросился в комнату.
Вовки не было.
5
Сразу же я понял, что Вовки нет вообще. Нигде. На всей планете…
Вся его одежда валялась на полу. И сандалии, и носки. А поверх алой футболки лежало белое перо. Такое же, какое Вовка уронил на пол, когда появился впервые.
Я поднял перо, зачем-то дунул, погладил. И положил его туда же, где было спрятано то, первое, — в книгу «Тайны магнита» (старую, большого формата). Прислушался к себе. Тоска? М-м… нет пока. Грустновато, но…
Стыдно признаться, но я даже испытывал облегчение. По крайней мере, больше не надо томиться беспокойством за мальчишку и в печали ждать его неизбежного ухода.
Уход случился, и… ничего другого и не могло быть. Мой ангел-хранитель пришел, защитил меня от беды и вернулся в свой неведомый мне мир… Спасибо тебе, Вовка. Никогда не забуду… Жаль только, что не успел я сделать снимок. Впрочем, ты, скорее всего, был прав: ничего бы не вышло…
Я сложил его одежду в стопку, унес в шкаф, спрятал в нижний ящик. Буду иногда натыкаться на нее и вспоминать… А еще буду брать иногда Вовкин монокуляр и смотреть через фильтр на белую тарелку Солнца. И, наверно, порой станет казаться, что мы с Вовкой опять сидим рядом, а на солнечном диске — черная горошина Венеры…
«Солнце, Земля и Венера, сделайте то, чего я хочу…»
«А ведь он соврал насчет бабочек, — осенило меня. — Он загадал что-то другое!» Не знаю, почему именно сейчас вспыхнула эта догадка. Но она воткнулась, как гвоздь, и с нее началась новая тревога. И… новая тоска. И сразу я понял, что не спасусь от них, пока не узнаю все точно.
Выход был один. И не имело смысла отговаривать себя и тянуть время. Наоборот — чем скорее, тем лучше!..
Я выскочил из дома, свернул на широкую улицу Хохрякова и голоснул частнику.
— На Лесорубов, западный край…
— Далековато… — зевнул хозяин поцарапанной и немытой «Лады». У него была широкая небритая рожа.
— А когда близко, я хожу пешком.
— Сколько денег-то? — Он поскреб небритую щеку.
— Сколько спросишь.
— А если стольник? — ухмыльнулся он. Я дернул дверцу и плюхнулся на заднее сиденье.