Прохожий

– Перестань, это не цыгане с Ярославского вокзала, – сердито ответила художница, заглядывая в пустой холодильник. – Эти двое работают «по науке». Нормализуют какие-то вибрации, как я поняла. В любом случае, платить будут они мне, а не наоборот.

Стас скептически хмыкнул.

– И знаешь, – добавила художница, закрывая холодильник, – поставь-ка пока сумку. Давай сходим в магазин и пообедаем вместе. Юлии Петровны все равно дома нет.

– Откуда ты знаешь? – обеспокоился Стас.

– Ну, я хоть и не Надя-сербиянка, но кое-что угадывать умею, – усмехнулась Александра. – Погоди, найду резиновые сапоги. Смотри, что на улице творится!

* * *

Во время оттепели или сильных дождей переулок превращался в ручей. Он шел под уклон, от Солянки к Покровскому бульвару, и бурая вода бежала по нему, затопляя водостоки. В подворотне стояла лужа по щиколотку. Стас чертыхнулся, моментально зачерпнув полные ботинки. Выйдя в переулок, Александра сощурилась на солнце, игравшее в безоблачном небе:

– Глядишь, за неделю все растает. Слушай, проверь для меня кое-что. Сбегай в парадное, постучись к Юлии Петровне.

– Ты же говорила, ее нет?

– Я хочу убедиться.

– А если она дома?

– Падай моментально в ноги и кайся. Вещи у меня потом заберешь.

Обескураженный Стас с великой неохотой отправился в подъезд. Александра ждала долго. Через десять минут скульптор явился с отчетом:

– Звонил, долбился в дверь, не отвечает.

«Это абсолютно ничего не доказывает, – говорила себе Александра, направляясь в сторону ближайшего продуктового магазина. – Дневное время, рабочие будни, за стеной тихо. И Леонид долго прислушивался, прежде чем сказать, что там никого нет».

…В магазине Стаса приветствовали как старого знакомого. Так как этот маленький, существовавший еще в советские времена магазинчик располагался неподалеку от дома с прежними мастерскими Стаса и Александры, скульптор часто туда заглядывал. Иногда он даже прятался в подсобке от Марьи Семеновны, преследовавшей его по пятам, и умудрялся за пять минут уничтожить только что купленную бутылку. Вот и сейчас пожилая продавщица из винно-водочного отдела расцвела, увидев бывшего постоянного клиента:

– Какими судьбами!

– Ириночка, – галантно облокотился на прилавок скульптор. – Когда я вижу вас, то чувствую себя Одиссеем, вернувшимся на Итаку. Не забыли меня?

– Вас забудешь, – с чувством ответила Ириночка, не без кокетства поправляя рыжие локоны, удачно оттенявшие багровые тона ее лица. – Как обычно, литровую? Нашу или финскую?

– Стас, – тихо, без интонаций, произнесла у него за спиной Александра, направляясь к другому прилавку. По опыту она знала – отговаривать бесполезно, и уже предполагала, что придется устраивать лежанку на кухне. Впрочем, скульптор явно согласился бы спать даже на голом полу, лишь бы не встречаться с Юлией Петровной и Марьей Семеновной.

– Саша, все будет очень умеренно! – жарко пообещал Стас, обернувшись к ней. И продолжал, интимным полушепотом, облокотившись на потрескавшийся мраморный прилавок еще советских времен: – Давайте, Ириночка, чтобы никого не обидеть, и нашу, и финскую! Еще шампанского для дамы, подороже. Да, «Асти» сойдет. У меня сегодня сложный день.

Александра запаслась своим обычным набором продуктов – полуфабрикаты, хлеб, овощи и фрукты. Готовить она не умела и не любила, полки с соусами и приправами приводили ее в замешательство. По роду деятельности как посреднику при продажах Александре часто случалось бывать в ресторанах, порой очень дорогих, и меню всегда было ей безразлично. Стас, гурман и сибарит, не понимал ее, но и не осуждал. «Ты, Саша, должна была родиться во времена гонений на первых христиан, – говаривал он. – Жила бы в пустыне, в пещере, питалась колючками и духовно росла над собой. И все бы тебя уважали, кроме римского императора!»

Обернувшись, Александра увидела за спиной довольного Стаса. Пакет он бережно держал у груди, словно младенца. «Младенец» многозначительно позвякивал. Александра молча вышла из магазина. Скульптор следовал за ней, уверяя на ходу:

– Саша, абсолютно ничего не будет, это для Юлии, должен же я как-то разрядить обстановку! Шампанское, конфеты… Хорошо бы цветы!

– Цветы у метро. – Она остановилась прямо в луже, Стас топтался у кромки воды. – Вот что. У меня ты больше пить не будешь, знаю, чем это кончится. Юлия Петровна давала тебе ключи от квартиры?

– Да, конечно… – Скульптор похлопал по карманам роскошной замызганной куртки, расстегнул молнию нагрудного кармана. – Здесь!

– Ну, хоть не потерял, – вздохнула Александра. – Значит, беги сейчас на Солянку за цветами, купи букет пороскошнее. Потом забирай у меня вещи и дуй сразу к ней. Там и сиди, с шампанским и букетом, жди ее. Человека труднее выгнать, чем не впустить, по опыту знаю.

Стас переменился в лице:

– Я еще не в форме. Ты обещала, что пообедаем…

– Хорошо, сделаю тебе бутерброд, – в сердцах ответила Александра. – Водку пить не разрешу, у меня не рюмочная.

– У тебя сердца нет. – Стас уныло посмотрел на свои мокрые ботинки, словно ища у них поддержки. – Ты представить себе не можешь, как я сейчас уязвим. А если Юлия начнет плакать, мне вообще конец. Плачущая женщина может дотащить меня до ЗАГСа.

– Вот повезет этой плачущей женщине, – бросила художница. – Все, я к себе, а ты за цветами. И если встретишь кого-нибудь из приятелей, ради всего святого, не исчезай снова на три месяца!

И зашагала в сторону бульваров.

Стол был накрыт уже минут через пятнадцать, и Александра занялась варкой кофе. Это был единственный процесс из разряда готовки, к которому она подходила с душой. Слегка придавливая ложкой медленно вздымавшуюся над кромкой джезвы пену, она невольно прислушивалась. В той части квартиры, которая была отделена перегородкой, стояла глухая тишина. Хотя Юлия Петровна передвигалась в мягких домашних туфлях совершенно бесшумно, какие-то звуки она все же производила – звякала посудой, включала телевизор, говорила по телефону. Все это было отлично слышно через гипсокартон, хоть в мастерской, хоть на кухне, и первое время Александра с непривычки вздрагивала. Но сейчас на хозяйской половине невозможно было различить ни единого звука. Поразмыслив, Александра поняла, что такая тишина стоит не первый день. Но как давно, вычислить было сложно. В отличие от Юлии Петровны Александра подслушивать не любила и была слишком поглощена собственными делами, чтобы интересоваться тем, что происходит за перегородкой.

«Может быть, в гости уехала? – предположила художница. – Почему она должна меня предупреждать, в конце концов?» Но эта версия тут же показалась ей сомнительной. Юлия Петровна вела крайне замкнутый образ жизни. Она не принимала гостей и сама выходила из дома лишь в магазин. Ее постигла участь многих вдов художников: физическая смерть мужа стала духовной смертью для нее самой. «Жена художника Снегирева», став «вдовой художника Снегирева», превратилась в медленно выцветающую, никому не интересную тень. Известность супруга скончалась одновременно с ним самим, его быстро забыли. Вдова жила безбедно и бессмысленно, и Александра подозревала, что сдавать бывшую мастерскую мужа Юлия Петровна надумала не ради денег, а чтобы хоть как-то разбавить свое одиночество.

Сняв джезву с огня и выключив газ, Александра вышла в коридор. Остановившись точно на том месте, где стоял Леонид, она осторожно приложила ладони к оклеенной малиновыми обоями перегородке. Такими же обоями с золотистыми букетами в стиле «помпадур» были оклеены и ее комната-мастерская, и та половина квартиры, где обитала Юлия Петровна.

«Стена как стена, – сказала себе художница, невольно наклоняя голову так же, как делал это медиум. – Ни с виду, ни на ощупь невозможно определить ее, как „странную“. А ведь это в самом деле не стена, ее нет на планах БТИ. Ее можно молотком проломить. Как он мог это узнать? От Игоря? А разве Игорь это знает?»