Проигравший выбирает смерть

Но Ныш успевает извернуться и дернуть Заколова за ноги крест-накрест. Тихон падает, зарываясь носом в песок. Хватка на лодыжках ослабевает, Тихон вскакивает, но Ныш тоже на ногах. В руке блестит финка. Не давая передышки, Ныш делает резкий выпад. Тихон успевает прогнуться, острый клинок рвет полу кителя, но до живота не доходит.

Ныш вновь наготове. Рука с ножом выписывает зигзаги. У Заколова по телу словно пробегает холодная волна, кожа становится лягушачьей. Он вспоминает распоротое брюхо старика и торчащие кишки.

Ныш мельтешит финкой перед лицом и неожиданно, почти без замаха, тычет в живот. Пока глаза Тихона бегали за сверкающим клинком, он не уследил момент удара. Внизу слева острие обжигает кожу.

Тихон падает назад, сгруппировавшись, перекатывается через голову и встает на ноги. Обычное гимнастическое упражнение, которое он проделывал десятки раз. Сегодня оно спасает его.

Рука щупает рану. Кровь на рубашке и ладони, но мышцы пресса работают нормально, значит, в этот раз отделался царапиной. Своим кульбитом Тихон выиграл несколько метров дистанции. Пока Ныш ликвидирует образовавшееся расстояние, Заколов успевает снять китель. Ныш мчится, в вытянутой руке финка. Он стремится добить раненого противника.

Тихон валит ком пиджака на зажатый в руке нож. Финка вязнет в складках ткани, острие не доходит до корпуса Заколова.

Ныш на мгновение растерян. Он стремится стряхнуть с руки китель. Этой секунды достаточно для Тихона. Его правый кулак обрушивается в челюсть Ныша. В удар вложена громадная злость.

Хруст ломающейся кости, голова дергается как тренировочная груша, Хамбиев как подкошенный валится на землю.

Когда Ныш открывает глаза, перед ним чистое небо. Потом небосклон заслоняет улыбающаяся физиономия Заколова.

– Ну, наконец. У меня уже все готово. Сейчас я тебя отвезу к отделению милиции, а дальше ты сам все им объяснишь.

Хамбиев дергается всем телом и обнаруживает, что руки и ноги связаны. Рядом в целлофановом пакете лежит его финка. На кончике острия пятно подсохшей крови.

– Вещдок, – объясняет Заколов, проследив за его взглядом.

Ныш пытается выругаться. Резкая боль искажает его лицо до неузнаваемости.

– Бесполезно, двойной перелом, – показывая на челюсть, говорит Заколов. – Сам виноват. Незачем рот держать открытым. Теперь через трубочку будешь питаться.

Тихон поднял Ныша, подвел его к мотоциклу и перевалил животом через заднее сиденье. Суровая веревка несколькими узлами закрепила тело Хамбиева в этом положении. Ныш застонал.

– Если бы люльку не выбросил, поехал бы с комфортом. А так – терпи.

Заколов похлопал Хамбиева по спине и завел мотоцикл.

Через некоторое время в поселок Туркестан въехал мотоциклист в милицейской форме с рюкзаком за плечами. На заднем сиденье, как смотанный ковер, покачивалось тело другого человека. Милиционер подъехал к отделению милиции, свалил связанного пассажира на пороге и тут же умчался.

Когда из дверей высунулся любопытный дежурный, он услышал только удаляющийся звук скрывшегося за домами мотоцикла.

Снизу вверх на дежурного со страхом смотрело позеленевшее от боли и злости лицо Хамбиева.

Глава 73

Руслан Ахметович Колубаев в очередной раз перечитывал протокол допроса Есенина Владимира Васильевича. Второй задержанный грабитель, по прозвищу Бек, упорно молчал.

Из скупых, но четких показаний Есенина получалось, что в ограблении банка непосредственное участие принимали они двое плюс Каныш Хамбиев, который поджидал их снаружи на мотоцикле. Именно Хамбиев убил милиционера на вокзале в Кзыл-Орде, а до этого напал на кассира. Убивал ли он кассира, Есенин не знает, потому что при нападении не присутствовал, а все остальное спросите лично у Хамбиева. Про убийство второго милиционера он слышит впервые, но Хамбиев тут точно ни при чем. Сразу после нападения на первого милиционера Хамбиев уехал на угнанном автомобиле.

Про крушение поезда Есенин не хотел говорить и сам пытался выудить информацию у следователя. В конце концов он признался, что воспользовался поездом как средством передвижения, но что там потом случилось, не имеет представления.

Кто стрелял в банке и почему? Повздорили с напарником, гражданин начальник. Кто обрушил перекрытие? Есенин тоже не знает. Возможно, Хамбиев, спросите у него. Колубаев чувствовал, что провокационными ответами Есенин пытался выведать, арестован ли Каныш Хамбиев? Но следователь равнодушно игнорировал подобные советы. Сколько они похитили денег из банка? Нисколько. Ни рубля. Он даже сейф не открывал.

И вправду, при задержании грабителей сейф оказался закрыт. Но слова вора-медвежатника можно будет проверить только после сверки банковских документов с фактическими остатками денег в сберкассе.

Во всем протоколе ни слова про Заколова и Брагину! На прямой вопрос: видел ли он студента и девушку, Есенин непринужденно ответил, что встречал похожих попутчиков в почтово-багажном поезде.

Это обстоятельство больше всего не нравилось Колубаеву. Конечно, поймать прожженных рецидивистов – большая удача, но хотелось разоблачить и задержать новых еще невиданных монстров преступного мира, которые под безобидной личиной студентов прячут чудовищные души жестоких убийц и грабителей. Поимка таких преступников всегда вызывает особый резонанс и приносит славу следователю. Заколов и Брагина на эту роль подходили просто замечательно. К тому же Колубаев уже выстроил перед начальством красивую версию о подражательстве циничной молодежи дикой шайке грабителей из капиталистической Америки.

В кабинет вошел растрепанный усталый Гурский.

– Семен Григорьевич, нашли что-нибудь интересное? – оживился следователь. – Пальчики Заколова, например?

– Нет, Русланчик. Пальчиков нет, ладошек нет, ботинок нет, а есть раздолбанное помещение, в котором сто человек, как стадо бегемотов, прогулялось.

– А в комнате, где сейф?

– А ты думаешь, туда меньше вашего брата ворвалось? Как бы не так. Все затоптали! Все! Но Гурский думает, что там работали только двое. Зачем им толпу создавать. Для вскрытия сейфа футбольная команда не нужна! И ты же знаешь, с кем мы имеем дело. Это же профи! Они глупых следов не оставляют и дилетантов на дело не берут. – Семен Григорьевич успокоился, плюхнулся на стул, по привычке расположив на коленях большую сумку эксперта. – Ох, устал я, Русланчик. Сейчас бы домой, в теплую ванну, а затем в мягкую постельку! Старый Гурский уже все бока отлежал на милицейских стульях. А как от меня пахнет, Русланчик!

– А лебедку проверяли? Там пальчики остались? – Колубаев не разделял сентиментального настроения старого эксперта.

– Вся лебедочка песком да мусором по уши была засыпана. Ты же видел… Но я проверил. Сдувал, сдувал…

– Ну, и?

– Ни-че-го. Ни-че-го. Может, в перчатках работали. Может, еще как. Ну, это же надо такой прикол придумать – потолок обвалить! Тут человек с недюжинной смекалкой работал. Под шумок, видимо, и ушел.

– Прикол, прикол, – задумчиво произнес следователь, словно пробуя слово на звук. – Прикол, Приколов… Где-то я слышал…

– Товарищ следователь! – в кабинет ворвался Федорчук. – Из Туркестана сообщили, что к ним в отделение милиции с повинной явился Каныш Хамбиев!

– Вот те на! Третий нашелся! И сам явился? Интересно!

– Что будем делать?

– Ты, Федорчук, вместе с капитаном Кусыевым поезжай туда. Это его город. А я…

– А капитана здесь нет, Руслан Ахметович. Говорят, он уже давно отъехал к себе. Операция ведь закончилась…

– А мне не доложил. Он мне вообще ничего не докладывает! – недовольно поморщился Колубаев. – Хотя формально и не должен. А мог бы. Не любят нас оперативники, считают кабинетными крысами, которые только в бумажках ковыряются.