Произнеси её имя

— Смотри! Посмотри на мои руки!

Он поморщился, когда провел пальцами по ее коже.

— Что случилось?

— Ничего! Я не знаю! Они просто появились! — Это было уже слишком. Она дошла до критической точки и больше не могла держаться ни секунды. Все ее усилия оставаться позитивной и оптимистичной пропали в мгновение ока. Мэри заставила ее бояться.

— Господи! — Кейн протянул руки, и она шагнула в его объятия, широко распахнув глаза, стараюсь не моргать. Бобби боялась, что если она закроет глаза, то из них потекут слезы, а плакать она не собиралась. Его свитер пах травами — чисто и надежно — он пах домом.

Несправедливо. Она хотела помочь Мэри, по-настоящему хотела, и вот — это. Что же дальше?

— Зачем она это делает? Чего она от нас хочет?

Кейн не ответил, только крепче прижал ее к себе.

Полчаса спустя, Бобби доела Kinder Bueno и запила его лимонной фантой, пока они ждали автобус.

— Лучше? — спросил Кейн.

— Немного, — покраснела Бобби. Ужас утих, хотя порезы не исчезли. Она не могла думать ни о чем кроме них. Еще одна невероятная вещь, произошедшая за последние три дня. И она была самой плохой — пострадало ее тело. Она чувствовала себя оскверненной, уязвимой, и это делало Мэри более реальной. Она не была каким-то туманным призраком, она могла добраться до них.

Он успокаивал ее, в свою очередь, демонстрируя выдержку. Он обратил внимание на то, что хоть порезы и были настоящими, она не испытывала никакой сильной боли, и все могло было быть намного хуже. Бобби хранила свои новые страхи при себе — ни к чему слова, шрамы на ее руках говорили обо всем.

— Прости, что сорвалась. — Она попыталась пошутить, но голос ее дрогнул. — Можем мы свалить это на резкое снижение сахара в крови?

Кейн улыбнулся. Ямочки на щеках.

— Думаю, можем. Вообще-то, принимая во внимание все, что случилось, мы еще неплохо держимся.

— Точно. — Бобби сглотнула готовые прорваться слезы. «Плакать — непродуктивно», — сколько раз она говорила это Нае, когда какой-нибудь случайный парень не отвечал на ее сообщения. — Может быть, если бы у нас было две недели, у нас было бы больше времени на то, чтобы сидеть, плакаться и утешать друг друга.

— Но все же, — Кейн допил свой второй Red Bull. — Если хочешь плакать, то поплачь. Этим утром я довольно-таки сильно взбил свою подушку.

— Это эвфемизм? — вырвалось у Бобби, о чем она тут же пожалела. Боже, теперь он решит, что она «дерзкая». Нет ничего хуже, чем быть «дерзкой».

Кейн выдохнул Red Bull через нос.

— Мило. Теперь понятно, чем вы там занимаетесь.

— Прости. Мне не следовало так говорить.

— Нет, все нормально. — Кейн открыл пачку Doritos. — Давай поговорим о чем-нибудь другом. Мы никогда ни о чем больше не говорили, кроме призраков.

Эта была истинная правда. На самом деле, кроме того, что он учился в Рэдли, ездил на небольшом ВМХ байке [12] и, вроде как, встречался с Грейс, она не знала о своем напарнике ничего. Только это. Оу, и еще про бурную семейную историю.

12

Прим. пер.: Велосипед для велотриала.

— Ты прав. Давай, расскажи мне что-нибудь.

— Например, что?

— Например, о себе. — Может быть, если она сосредоточится на нем, то не будет думать о порезах на руках. Одна мысль о них заставляла ее кожу покрываться мурашками. Просто думай о Кейне.

Снова пошел дождь — капли барабанили по крыше автобусной остановки, которую наполовину покрывали скользкие, мокрые оранжевые листья.

— Э-э, даже не знаю, — сказал он. — Я довольно-таки обыкновенный.

— Это вряд ли.

— Ну, я увлекаюсь спортом, искусством и фотографией. Если… знаешь… если он настанет, то в следующем году я собирался в университет изучать графический дизайн.

У Бобби загорелись глаза. Она проигнорировала часть, касающуюся Мэри. Просто думай о Кейне.

— О, круто. Я не думала, что ты «творческая» личность.

— Ха! Так себя называет мой учитель-хиппи по искусству. Почему ты так не думала?

Смутившись, Бобби пожала плечами.

— Всего лишь заблуждение, полагаю. Я увидела толстовку и ВМХ и решила, что ты относишься к… Не знаю, к типу хулиганов-бунтарей, ну или типа того.

Кейн усмехнулся.

— Это потому что я смуглый? — Он подмигнул, и они оба рассмеялись. — Это же Рэдли Хай. Довольно ужасная школа — ты делаешь то, что должен, чтобы ужиться. И показываешь людям только то, что хочешь, чтобы они увидели, понимаешь? Либо так, либо тебе дадут пинка под зад. В Кройдоне было то же самое.

— Ага. Пайпер Холл — такая же ужасная. Все в своих ящичках: например, есть девушки, играющие в хоккей, девушки, поющие в хоре, симпатичные девушки; даже альтернативные девушки однотипны. Ты можешь выбрать любой ящик, какой тебе нравится, за исключением того, который покажет настоящего тебя.

Он кивнул.

— Это убивает. Усердно стараться не выглядеть так, что ты стараешься. Я пытаюсь совмещать все это. Свои рисунки, катание, увлечение стрит-артом. Смотри. — Он задрал свитер и показал серую футболку с принтом скелета препарированной лягушки. — Я сам это сделал.

— Ух ты — это на самом деле круто. — Когда он ее приподнял, Бобби мельком увидела верх его боксеров. Они были мягкими, из хлопка, и выглядывали над поясом его джинсов, резинка плотно облегала мускулистые выступы, пробегающие по его бедрам. Что-то теплое и радужное зашевелилось внутри нее. Просто думать о Кейне — действительно срабатывало. Он был как раз тем тонизирующим напитком, который ей был нужен.

— Спасибо. Я хочу сделать побольше таких — может быть, продавать их в интернете. Опять же, если только…

— Я поняла.

— А что насчет тебя? Вязание крючком и прочая дребедень?

— Ха! Не совсем! Боже, боюсь даже предположить, что ты слышал.

— Все богачки?

— Неа.

— Лесбийские оргии?

— Только по последним средам месяца, — с иронией ответила Бобби.

— Разочаровывает. Секс, наркотики и рок-н-ролл?

— Нет, нет и только девушки-готы.

— Провал. Все шикарные?

— Все относительно. У нас есть молодая королевская особа среди учениц младших классов, так по сравнению с ней я почти плебейка. Есть вступительные экзамены, так что если ты невероятно умный, то можешь получить стипендию и все такое.

— А как насчет тебя?

— Получила ли я стипендию? — Бобби потянула рукава вниз там, где они задрались — она не хотела вспоминать о призрачных ранах до тех пор, пока не смогла бы полностью раздеться и увидеть реальную картину. Порезы постоянно маячили на переднем плане ее сознания, словно в ее череп попала муха. — Нет. Хоть я и ношу очки, на самом деле я не такая уж умная. Моя мама была достаточно известной актрисой в восьмидесятых — она играла Дездемону в одном старом фильме, версии «Отелло». Мама всегда работает в разных местах, так что отправила меня в школу-интернат для «моей же собственной пользы».