Произведение в алом

Поздно... Безграничное горе затопило меня, я захлебывался в его черных водах, язвящей горечью полыни обжигавших мне рот... И вдруг оно стало сладким на вкус - сладким, как... как кровь...

Ангелина!

Имя это, в мгновение ока ставшее моей плотью и кровью, навязчиво и неотступно пульсировало в жилах, изводя страждущую мою душу умопомрачительной пыткой невыносимого, изуверского наслаждения...

Неимоверным усилием преодолев колдовское наваждение, я, скрипя зубами, заставил себя смотреть на фотографию - вперив в изображение взгляд, до тех пор не сводил с него вылезающих из орбит глаз, пока окончательно не подчинил его своей воле, ибо победитель в этом страшном статичном поединке мог быть только один...

И этим победителем был я!

Запечатленный на фотографии образ я подчинил своей воле точно так же, как вчерашней ночью - изображенного на карте призрачного двойника.

Наконец-то: шаги! Твердые мужские шаги.

Он!

Сгорая от нетерпения, бросился я к двери и распахнул ее.

На пороге стоял Шемая Гиллель, а из-за его спины - о, как мне стало стыдно за ту мимолетную тень разочарования, которая коснулась меня!
– выглядывало, сверкая круглыми, по-детски наивными глазами, раскрасневшееся на морозе лицо старины Звака.

– Искренне рад видеть вас в добром здравии, господин Пернат, - начал Гиллель, и от этого его официального, отстранение вежливого «искренне рад» на меня пахнуло таким мертвящим холодом, что я невольно поежился и вся моя радость мгновенно улетучилась.

И сразу вступил Звак; подавленный, я рассеянно слушал, что он там, задыхаясь от волнения, тарахтел:

– Вы только представьте себе, Пернат: Голем объявился вновь! Да, да, Голем... Ну как же, ведь мы совсем недавно говорили о нем!.. Ну что, вспомнили? Да очнитесь же, Пернат! Весь еврейский город гудит как потревоженный улей. Фрисландер собственными глазами видел его... Кого-кого, Голема, конечно! И ведь все, как и прежде, началось с убийства!

Тут только до меня стал доходить смысл того, что с таким жаром спешил сообщить мне старый кукольник.

– Убийство?

Звак тряхнул меня за плечо.

– Да, да, Пернат, убийство! Неужели вы ни о чем не знаете? Ну вы и впрямь как с луны свалились! Да ведь полиция на всех углах развесила свои взывающие к верноподданническим чувствам объявления, из коих явствует, что жирный «фармазон» Цотманн - ну да, да, я имею в виду этого известного всему гетто холеного любителя «клубнички» и по совместительству директора страхового агентства, - так вот он, судя по всему, злодейски убит. Остается только надеяться, что собственную драгоценную жизнь сей ценитель прекрасного пола успел надежно застраховать... Кое-кого уже арестовали... Этого пацаненка Лойзу повязали прямо здесь, в вашем доме... Вот и рыжая Розина как сквозь землю провалилась... Нет, вы понимаете, Пернат, что происходит: мои слова начинают претворяться в действительность! Пом ните, я вам на днях предрекал? А все этот чертов Голем, пропади он пропадом! Недаром все обитатели еврейского гетто как с ума посходили!..

Я не проронил ни слова, сейчас меня занимало другое: почему Гиллель так настойчиво вглядывается в мои глаза? Когда же я, не зная, чем объяснить столь пристальное внимание, бросил на

архивариуса недоуменный взгляд, то заметил, как уголки его губ слегка дрогнули в сдержанной улыбке.

Сомнений быть не могло: она предназначалась мне!

Бурная волна радости захлестнула меня, и в каморке моей сразу стало как-то теплее. Тут только, к своему немалому стыду, я вспомнил о священном долге гостеприимства. Надо чем-то угостить гостей! Что же подать? Бутылку бургундского?.. Да, но у меня всего одна бутылка... Маловато, конечно, но что делать, не бежать же сейчас в лавку... Довольный, что представилась возможность дать выход переполнявшим меня чувствам, я суетливо носился по комнате, накрывая на стол. Так, теперь бокалы... Ну и, разумеется, сигары...

В конце концов у меня даже голос прорезался:

– Да что же вы всё стоите? Присаживайтесь!
– И я поспешно придвинул своим гостям кресла.

Звак, раздосадованный тем, что его «сногсшибательные новости» не произвели должного эффекта, подозрительно спросил:

–  А что это вы все время улыбаетесь, Гиллель? Быть может, не верите, что призрак Голема опять вернулся в еврейский квартал? Сдается мне, вы вообще не верите в Голема...

–  Я бы не поверил в него даже в том случае, если бы своими собственными глазами увидел его здесь, в комнате, - спокойно ответил архивариус, бросив в мою сторону многозначительный взгляд.

Я понял скрытый смысл его слов.

Звак от удивления даже поперхнулся вином:

– Свидетельства тысяч людей для вас ничего не значат, Гиллель? Ну что ж, пусть так, однако, уверяю вас, пройдет совсем немного времени, и вы вспомните мои слова: убийство за убийством будет отныне происходить в граде Йозефовом! Уж кому- кому, а мне это хорошо известно! Ибо Голем всегда является в сопровождении кровожадной свиты.

– В череде самых страшных злодеяний нет ничего сверхъестественного, сколь бы длинной она ни оказалась, - возразил Гиллель, подходя к окну и внимательно глядя вниз, на лавчонку старьевщика.
– Первое дуновение весеннего ветра чувствуют не только ветви, но и корни - и целебные, и ядовитые...

Весело подмигнув мне, Звак кивнул на Гиллеля.

– Если бы рабби захотел, то мог бы порассказать такое, что у нас бы волосы дыбом встали!
– понизив голос до таинственного шепота, сообщил он.

Шемая повернулся к нам:

– Я не рабби, хотя и могу носить это духовное звание, а все го лишь смиренный архивариус при еврейской ратуше, и неприметная служба моя состоит в том, чтобы надлежащим образом, четко и аккуратно, вести регистрационный реестр живых и мертвых...

Я уловил скрытый намек, прозвучавший в его словах, старый кукольник тоже что-то инстинктивно почувствовал и сразу притих; некоторое время мы сидели в полнейшей тишине.

– Послушайте, рабби... о, пардон, я хотел сказать, господин Гиллель...
– нарушил молчание Звак, и голос его на сей раз звучал подчеркнуто сдержанно и серьезно, - я уже давно хотел кое о чем спросить вас... Разумеется, вы вправе не отвечать на мой вопрос, если не хотите или... или не можете...

Шемая подошел к столу и принялся вертеть в руках свой пустой бокал - от вина он отказался, наверное ему это запрещал иудейский закон.

–  Не беспокойтесь, господин Звак, спрашивайте.

–  Располагаете ли вы, Гиллель, какими-нибудь сведениями о еврейском тайном учении, я имею в виду каббалу?

–  Очень немногими.

–  Я слышал, что существует некий манускрипт, по которому можно изучить каббалу... Зогар, кажется...

–  Совершенно верно, Зогар - «Книга сияния».

–  Вот видите, видите, она существует!
– так и взвился кукольник.
– Ну скажите же, разве это не вопиющая несправедливость - книга, которая якобы хранит ключи истинного толкования Библии и царствия небесного...

Гиллель осторожно его прервал:

–  Лишь некоторые...

–  Да хоть бы и так, пусть даже один-единственный, но и он недоступен нашему брату бедняку, ибо манускрипт сей столь

редок и ценен, что владеть им могут только очень богатые люди... Еще бы, уникальный экземпляр, да и тот, как я слышал, скрывают за семью печатями в Лондонском музее! К тому же написан он не то на халдейском, не то на арамейском, не то на еврейском, не то черт его знает на каком еще... Взять, к примеру, меня, да разве имел я когда-нибудь в жизни возможность изучить эти мудреные языки или поехать в Лондон?