Производственный роман

Несколько дней назад в области Зала девушка-трактористка рассказала, чем ее хотели напугать, чтобы она не садилась за трактор. Упадешь с него и разобьешься, сказала ей мать. Надорвешься на тяжелой работе, предсказывали ей. А она на это отвечала: прежде, когда я была вязальщицей снопов или копала, по вечерам у меня ломило спину, а теперь, когда после работы я слезаю со своего трактора, то почти не чувствую усталости. При социализме, повторяю, машина наконец-то не эксплуатирует работника, а помогает, служит ему.

Могу добавить, что это так во всем мире, где строят социализм. Я прочел историю Борткевича, молодого рабочего, токаря-скоростника и лауреата Сталинской премии. Когда на их завод прибыл новый токарный станок, молодые рабочие с горящими глазами обступили его и так смотрели на него, как смотрит музыкант на новый инструмент, из которого он будет извлекать новые звуки и новые мелодии… Когда Борткевич стал добиваться первых успехов в скоростной резьбе, ему на помощь сразу же пришли лучшие инженеры завода. Они помогали ему определить, под каким углом установить резец, давали советы по шлифовке, заказывали для него специальную литературу, подключили к консультациям преподавателей Ленинградского Технологического института. Они и сами у него учились.

Здесь многими товарищами поднимался вопрос, стоит ли поднимать обязательный средний показатель не с восьмидесяти до ста двадцати, а с восьмидесяти до ста пятидесяти. Какие бы благие намерения ни стоялиза этими предложениями, товарищам все-таки не стоит упускать из виду, что есть не только сильные, но и слабые. Поэтому я бы порекомендовал на первых порах держаться ста двадцати, точнее, перейти к ста двадцати. Естественно, там, где дисциплина и дух солидарности позволяют, не исключено, что средний показатель может быть даже 180, но обязательным пусть остается только сто двадцать. Я считаю, что так полезней для здоровья.

Развитие промышленности свидетельствует о том, что наш ускоренный план реален и, вопреки всяческим сомнениям и критике врагов, выполним. Но нельзя забывать об отставании в семь десятых процента и о том, что в декабре семь праздничных дней и двадцать четыре рабочих.

Товарищи со мной согласны.

Правильное проведение этих мероприятий будет в дальнейшем укреплять, теснее сплачивать союз рабочих и крестьян в рамках народной демократии, будет в дальнейшем укреплять мирный фронт, чьими верными солдатами мы являемся и которому каждый наш успех придает новые силы. (Аплодисменты.)

Ну а что — (шум слева) уже немного осталось («Послушаем! Послушаем!») — касается политических последствий, об этом хочу сказать вкратце. Однако же вызвало большое изумление, что после того, как мой ув. коллега депутат Йокаи указал на то, что в случае неразрешения этих вопросов, то есть возникновения неопределенной ситуации, будет оказано заметное воздействие на взаимоотношения народов монархии, — повторяю, я был крайне удивлен, когда вы в ответ сказали, что это сплошная поэзия.

Дежэ Силадьи: Я так говорил не по этому поводу, я так говорил по другому поводу! (Возражения в центре.)

Позвольте, я запомнил, он говорил так по этому поводу. Впрочем, я, возможно, плохо помню, тогда не поэзия, а только то, что вам это кажется невозможным и что вам кажется, будто он не прав.

Впрочем, попутно напомню, что на основе самой активности или пассивности маятника торговли выводы относительно обнищания или процветания страны делать нельзя (одобрительные возгласы в центре), ведь здесь играет свою роль огромное множество факторов, и возможно процветание страны при пассивности торговли и обнищание страны при видимой активности торговли.

Господин депутат, граф Альберт Аппони, — в своей, искренне признаюсь, превосходной и необыкновенно сильной речи сказал — и в этом я с ним полностью согласен, — что чрезвычайно трудно подводить черту под теорией. Но если вы направление свободной торговли (Янош Пацолаи перебивает: «Не этого!»), позвольте, это заявляет часть из вас, я допускаю, что господин депутат Янош Пацолаи желает чего-то еще. (Оживление.)

Не только Нандор Хорански, но и, если я правильно помню, и господин Дежэ Силадьи выступали, хотя и в другом направлении, по поводу факторов законодательства.

Дежэ Силадьи: По поводу всех его факторов!

Значит, на тему всех его факторов. Как раз слово «все» мне очень нужно. (Оживление.) В законодательстве то тут, то там присутствует три фактора. Как говорит нам математика, дважды три шесть; но у нас исторически дважды три пять; если это на сегодняшний день допустили три фактора венгерского законодательства, то допустит и один из факторов другого законодательства. Я не буду дальше развивать свою мысль, но из этого видно, что в этом направлении мы обладаем политическими преимуществами. (Горячее одобрение и поддержка центра.)

Ув. Парламент! Вопрос был подобающим образом рассмотрен, каждый, как я полагаю, мог составить о нем собственное мнение.

Ну а если возникнут отрицаемые некоторыми, признаваемые мной проблемы, а чтобы они не возникали, когда страна вступила на этот путь, никто сильнее нас не желает, но если они все-таки возникнут, страдать из-за них мы будем вместе; подумайте о том, какая судьба постигала всякую братскую междоусобицу на родной земле, подумайте о том, что вредящий нам на родной земле вредит самой свободе и кующий цепи для нас самого себя одевает в кандалы. (Последние слова Кальмана Тисы встречают раскатистым громом аплодисментов. Все участники собрания встают. Отовсюду в зале слышатся выкрики «Да здравствует!» Молодой рабочий восклицает: «Ура Кальману Тисе!» Все участники собрания три раза со сжатыми кулаками вместе с ним воодушевленно кричат «ура!».)

Тиса сидит в коридоре в пробивающихся лучах солнечного света. Откинувшись на стуле, он иногда моргает, как огромная гремучая змея, занятая пищеварением. Немного повернувшись в сторону, он как бы постоянно готов к прыжку, а когда внезапно встает или садится, то похож на раскрывающийся или закрывающийся карманный нож. Он снимает свежее пенсне [19] и — по-интеллигентски — потирает переносицу. Садится. (Садитесь, lieber [20] Тиса, с вашими-то больными ногами, как-то сказал ему император и король.) Как кабан из лесной чащи, из нежно распахнутой двери наружу вылетает знаменитый Силадьи. Аппони останавливается как вкопанный. Два блестящих лидера оппозиции горячо приветствуют друг друга.

19

Поскольку премьер-министр всегда носит с собой две пары пенсне и надевает на нос то одну, то другую. Однажды он забыл дома одну пару («бросил в стирку» — в насмешку сказали остряки), и в течение всего заседания у него не было никаких мыслей, и он в замешательстве ерзал на стуле.

20

Дорогой (нем.).

Дежэ. Гм!

Альберт. Угм?

Два странных всхлипа: в течение той минутной паузы, пока ловится воздух и следующий звук, закрадываются сомнения, а также недоверие. Но никаких видимых проблем, ладони хлопают по плечам.

После важного необходимого выступления кальманатисы мое выступление к сожалению полностью ошибочно половинчато расплывчато лженаучно и развенчано его гениальный все решающий эпохальный и мудрый взгляд который как громадный прожектор освещает путь побуждает тысячи из нас к бесспорно новому и энергичному труду настойчивые требования его руководящих указаний единственный способ выйти из полного застоя (fortwursteln, [21] как говорит Тааффе).

21

Продвигаться вперед (нем.).