Прокаженный

Скоро окружавшее их, подобно коридору, плотное разноцветье начало бледнеть, и, ощутив, что парение в невесомости прекратилось, Елена Андреевна подняла лицо с майорской груди и осмотрелась.

Они стояли обнявшись посреди залитой ярким светом пещеры, истинные размеры которой невозможно было определить из-за клубившегося со всех сторон непроницаемого тумана. Случайно глянув на потолок, она вдруг непонятно каким образом сквозь многометровую толщу металла увидела, как на ее поверхности чекисты стучали по зеркальной глади прикладами, пытаясь найти потайной ход, и почему-то шепотом спросила:

— Где мы?

Вместо ответа Сарычев мягко взял ее за руку, и когда минуту спустя молочная стена тумана осталась позади, майор с капитаном сразу же замерли: у самых их ног начинался отвесный край бездонной пропасти, над которой неподвижно висела изливающая снежно-белое сияние сфера. Глянув вниз, Елена Андреевна внезапно увидела словно на гигантском глобусе участок земной суши, и мгновенно, повинуясь ее воле, сознание постигло суть увиденного, не отделяя содержание от формы, а Сарычев посмотрел в ее расширившиеся от изумления глаза и произнес:

— Вот он, пуп Земли, мы стоим в центральной точке дуплекс-сферы, — голос его стал несколько торжественным, — это место проекции высших сил Космоса на Землю, и наверное, здесь всесильная Вакшья, дочь Зервана, свивает четыре формы времени в пряжу бытия, плетет узлы и петли, а нить запутанную обрывает. — Он замолчал и указал на окутанную сиянием сферу. — Когда-то Вершина Мира была в Арктиде, но после Великой Катастрофы, двенадцать тысяч лет назад, Божественный Огонь, частица самого Ахуры-Мазды, был принесен сюда, чтоб люди не потеряли связи с Космосом.

— Я поняла, — внезапно у Елены Андреевны даже закружилась голова, и она сделала шаг назад от края пропасти, — это всепланетный компьютер, позволяющий работать с информационными полями Вселенной. Гигантская плита — это монитор, а Авеста — это алгоритм обработки данных, — от восторга у нее на глазах заблестели слезы, — и через этот космический канал мы можем изменять течение бытия.

Внезапно она пунцово покраснела, и Сарычев ощутил, как ее губы прошептали в самое его ухо:

— Вспомни написанное в Авесте: «Когда двое отмеченных Богом станут сущим в единстве у подножия мира в день начала его круговерти, глас Совершенного будет услышан».

Теплые ладони легли майору на шею, и, почувствовав, что прильнувшее к его груди женское тело сотрясает нетерпеливая дрожь, он прижался к пахнувшим фиалкой губам Елены Андреевны, не смиряя более свое мужское естество. Нежные женские пальцы начали расстегивать молнию его комбинезона, и, в мгновение ока сорвав друг с друга одежды, они мягко опустились к подножию клубящейся туманной стены, тела их тесно сплелись, и все окружающее для майора с капитаном перестало существовать. Потом, не в силах сдерживать в себе нахлынувшее, Елена Андреевна протяжно закричала и вместе с Сарычевым начала проваливаться в блаженное небытие, а когда глаза их открылись, то сейчас же пришлось зажмурить их снова от ярких лучей стоящего уже высоко солнца.

Глава девятнадцатая

— Ну как там? — Безмятежный обычно голос научной сотрудницы был озабоченно-заинтересованным, и, различая с трудом окружающее в свете издыхавшего фонарика, аспирант прошлепал по горячим лужам ко входной двери.

— Заходи, Наталья Павловна, попаримся вместе.

— Бельишка сменного не взяла, извините. — Она насмешливо посмотрела Титову в глаза и уже серьезнее поинтересовалась: — Ну что там, плохо?

— Да уж, хорошего не много. — Чувствуя, что градом начинает катиться пот, Юра скинул короткую кожаную куртеночку с рубашкой и снова ринулся в наполненное ощутимо плотным, молочно-горячим туманом помещение «заказника».

А дело было в том, что ночью резко повысилось давление в отопительной сети и старенькие, еще контрреволюционные радиаторы сплошь полопались, конкретно превратив хранилище прекрасного в паровую баню.

Наконец путем интенсивного проветривания человеческий гений стихию победил, лампочка Ильича тоже, как ни странно, не подвела, и, присев на краешек замокревшего стула, Наталья Павловна с тоской во взоре стала наблюдать, как Титов сноровисто принялся собирать тряпкой горячую воду с пола.

Глядя на его мускулистую гибкую спину, она почему-то совершенно забыла о случившемся катаклизме и неожиданно ощутила в себе неодолимое желание дотронуться до белоснежной аспирантовой кожи в районе лопаток. Однако как-то сдержалась, решив про себя: «Вот только по месту основной работы мне этого не хватало», — а когда увидела широкую грудь Титова и тугие желваки бицепсов, перекатывавшихся при отжимании тряпки, то, чтобы отвлечься от нескромных мыслей, надумала проверить положение дел на стеллажах.

Подтащив стремянку к одному из них и сделав вид, что не замечает горячих взглядов аспиранта на ее икры под французскими колготками, Наталья Павловна нащупала рукой отвратительно горячую мокроту узла с мягким барахлом и, скинув его на пол, скомандовала:

— Юра, посмотри.

Сейчас же он принялся развязывать тугую влажную тесьму, а она, подумав невольно: «Интересно, он и в койке будет такой же исполнительный?» — вдруг прямо-таки ощутила черную титовскую шевелюру под своими пальцами и ясно поняла, что томление ее девичье перешло в свою критическую фазу.

Между тем тугие завязки поддались, и при виде содержимого узла присутствующие даже ойкнули: шаманская парка напоминала своим видом и запахом мертвого барбоса на проезжей части в дождливый день, а гордость любого волшебника-нойды — камлат — был скручен наподобие пропеллера аэроплана, кожа на нем лопнула, и в целом магический инструмент выглядел совершенно непотребно.

— Жаль, — Юра с сожалением посмотрел на загнувшийся в три погибели бубен, — а я-то хотел спеть тебе песню духов, — и в этот момент стройная ножка в изящной туфельке потеряла опору, старая раздолбанная стремянка зашаталась, и, коротко вскрикнув, Наталья Павловна уютно устроилась в сильных аспирантских руках.

Все мысли ее вдруг пропали, осталось только упоительное ощущение его близости, и, не в силах сдерживаться более, она припала губами к белоснежной коже как раз в ложбинке между ключиц. Она была солоноватой на вкус, а сильные, но удивительно нежные руки Титова уже вовсю ласкали все тело Натальи Павловны, и, ощутив, как где-то в районе копчика начинает разгораться пожар, она широко раздвинула ноги и застонала.

Трижды аспирант тушил его, и наконец гореть стало нечему, а благодарная научная сотрудница, нежно прижавшись к Титову, прошептала: