Прокламация и подсолнух

– А мочало тут зачем болтается? – подозрительно уточнил Гицэ.

Подсолнух, похоже, обиделся.

– Так скобка-то под курком маленькая! Мы их без веревки, знаешь, сколько растеряли? А к кузнецу я больше не пойду, он и так от меня уже шарахаться начал!

– Чтоб все закончил, разобрал, и больше я этого дерьма здесь не видел, – заключил сурово Гицэ, и Симеон лишний раз порадовался дельности своего помощника в делах боевых и оружейных. – Капитан, ты и Йоргу бы намекнул тоже, взлетим ведь на воздух к разэдакой матери, так их всех и расперетак.

– Ладно, – согласился Симеон и решил все-таки вступиться за Подсолнуха: – Это я его позвал, да и на глазах же горшок, что с ним будет-то?

– Ты бы не дергался, капитан, – предупредил Штефан с беззаботной подначкой, помахав бритвой в воздухе. – А то порежу еще, будешь завтра с жеваным подорожником на морде всю свадьбу.

– А тебе глаза и руки на что даны? – полюбопытствовал Симеон. – Вроде ты сам бриться уже научился.

Штефан гордо улыбнулся и потрогал пальцем свои отросшие светлые усики. На щеке у него остался хороший шматок мыльной пены, и Симеон невольно улыбнулся в ответ.

– Кстати, тебе бы тоже к завтрему не худо морду в порядок привести, а то щетинистый, что твой поросенок.

– Хорошо, капитан. Вот вернется Макарко – попрошу его. Или Мороя освободится. Подними-ка голову. Ну, вроде, все.

Он пальцем стряхнул с бритвы пену, отложил лезвие. Симеон вынул из-за пазухи утиральник, перекинул через плечо.

– Чего-чего ты про тех переселенцев говорил? – переспросил он, чтобы вознаградить-таки парня за смирение.

Штефан аж подпрыгнул от радости и пролил воду из кувшина мимо рук Симеона.

– Я спрашивал, почему они именно в Клошани перебираться надумали.

Симеон тщательно умылся и стянул с плеча утиральник. Штефан в ожидании забавно топтался рядом, будто норовистый конь.

– А много ли ты деревень видал, окромя тех, что подле заставы? – усмехнулся в ответ Симеон. – Думаешь, везде так? Нет, брат... Здесь на волости Тудор сидит, а он крутиться умеет и с людей в жизни лишку драть не станет, вот и раздолье! Только таких волостей по всей Романии – по пальцам пересчитать.

Парень недоверчиво округлил глазищи.

– Вон в России вообще крепостное право, да и в Австрии не медом намазано. У нас, по-твоему, хуже, что ли? У нас хоть люди свободные, если сильно прижимают – так и уйти можно.

– Вот и ушли эти переселенцы. Что, думаешь, хорошо им нынче придется?

Штефан насупился и промолчал.

– А если ты про то, чтобы детей на базаре продавать, так туркам наши законы – до одного места, а из бояр большинство под их дудку пляшет, – прибавил Симеон. – С нашей волости и правда выдачи нет, а как к нам войсками соваться – турки еще с войны запомнили. Так что не диво, что они сюда перебираются.

– Ну хорошо, а почему тогда другие не уходят?

Симеон не удержался – вздохнул тяжко. Вроде умный парень, а порой до того блаженным кажется, будто сроду жизни не видал.

– Так и эти не ушли бы, если бы не налоги, – терпеливо объяснил он. – Поговорку знаешь – «голодный воробей если о чем и мечтает, то о мамалыге»? Мы тут живем, как у Христа за пазухой, а в других местах народ разве что о хлебе думать может, и с земли сниматься им смерти подобно. Пока совсем не прижмут, не уйдут никуда. Чтобы на новом месте обустроиться, надо какой-никакой достаток иметь, или уж чтобы терять было нечего, вот как этим.

– Ну вы завели, – восхитился Гицэ, присаживаясь на нижнюю ступеньку. Глянул на двор и многозначительно погрозил кулаком серому козлу. – Я т-тебе, сволочь рогатая, только тронь рубахи!

Козел потряс бородой с самым независимым видом, но все-таки опасливо отошел бочком в сторонку.

Симеон обнаружил, что все еще держит в руках утиральник, и, недолго думая, повесил его на шею Штефану. Тот, погруженный в размышления, этого даже не заметил.

– Постой, капитан. Выходит, тут, в Клошани, что-то вроде... – он хмыкнул, – земли обетованной?..

Гицэ заржал.

– Смотря для кого! Вон для арнаутов да турок здесь сущая преисподняя!

– А ты не смейся, парень, – строго оборвал Симеон неуместное веселье. – Думаешь – это тебе хиханьки, что народ живет спокойно и ест досыта? Или тебя забавляет, что слуджер Владимиреску, не в пример иным боярам, не о турках заботится, а о своих?

– Нет! – вскинулся Штефан. – Я просто понять не могу, что мы тут делаем...

И сразу испуганно прикусил язык – видать, понял, что проговорился. Симеон уже не раз замечал, что парнишка подле них с Йоргу крутился и мотал все услышанное на едва отросшие усы, но от этого искреннего «мы» невольно смягчился – все-таки Подсолнух точно блаженненький. То ли они все такие, юнцы из самых высокородных, то ли оттого парнишку из дому и выставили...

– Вот поедешь в Клошани – тебе слуджер лучше моего-то объяснит. Он ведь не только с боярами – с императорами беседовать умеет, – великодушно сказал Симеон и хлопнул ладонью по перилам галерейки. – Ладно, хватит болтать. Поди лучше вашу с Йоргу игрушку со двора убери.

– Сейчас уберу... – Штефан медленно развернулся, явно обмозговывая все сказанное. Рассеянно посмотрел во двор. Замер и вдруг птицей сиганул с крыльца, замахиваясь утиральником. – Плюнь! Брось веревку, тварь!

Козел только презрительно сощурил желтые глаза, тряхнул бороденкой и дернул наутек, не разжимая зубов.

– Ложи-и-ись!..

Бахнуло так, что уши заложило. Осколки и комья земли взвились столбом.

Когда перестало стучать о доски, Симеон медленно убрал руки с головы и выглянул между балясинами. Посреди двора курилась свежая яма, над ней расползалось облако белого дыма. Далеко у дороги мелькал серый хвост перепуганного козла, навстречу ему бежал со всех ног Йоргу. Из сарая выглянул обалдевший Мороя.

– Вашу мать!..

– Штефан, – позвал Симеон, холодея – парнишка был совсем рядом с пороховым горшком. – Штефанел!

– Здесь он, капитан! – донеслось снизу голосом Гицэ. – Еле сдернуть успел!

И почти сразу Симеон увидел взлохмаченную светлую голову и ошарашенную мордаху помятого Штефана, выбиравшегося из-под крыльца. Чувствуя противную слабость в коленях, Симеон все-таки поднялся и не спеша спустился с лестницы.

Глаза у их Подсолнуха сияли.

– В Бога душу перетак! Получилось!..

Симеон вздохнул. В стене сарая по самые шляпки торчал десяток кованых гвоздей.