Прокламация и подсолнух

По спине его пробежал холодок.

А на почти втрое превосходящего противника – не самоубийство?

Перед глазами как живые встали старый Григор с неизменными пчелами, его ребята вокруг очага на становище. Фатьма, лукаво стреляющая глазами из-под цветного чаршафа. А после – курящийся дымок над свежим пепелищем. Гицэ говорил, что банда свернула, чтобы через деревню пройти. Нельзя этого допускать. И Симеон, и остальные – хоть все полягут, но не допустят. Значит, нечего тут и думать!

От принятого решения стало полегче. Штефан еще раз осторожно выглянул из укрытия, присматривая позицию.

А может, и не самоубийство.

Он стиснул рукоятку пистолета, мысленно еще раз поблагодарил дядьку за подарок. Будь его пистолеты навроде тех, что у Гицэ, осталось бы только сыпать двойной заряд пороха и стрелять в упор. А с этими можно и шагов с десяти попробовать. Вон вроде удачное местечко. Если они с Йоргу все поставили правильно, осколки и взрыв его могут и миновать. И если под ногами там и правда твердый камень, как видится, то и в обвал, авось, не попадешь. А если с расстояния мину взорвать не получится, то остается второй пистолет...

Штефан тряхнул головой, отгоняя последнюю мысль. Полез за своим подсолнухом.

А потом вдруг пошло очень быстро.

Гицэ привстал, сбросил плащ с головы, вглядываясь за поворот дороги. Симеон вскочил и тут же нырнул за камни, пандуры зашевелились, расхватывая ружья. Штефан поставил пистолеты на боевой взвод. Левой рукой нашарил мокрую веревку. Сжал в ладони.

Внизу, из-за поворота скалы, показались мокрые кудлатые шапки и грязные тряпки на головах. Со своего места Штефан мог видеть еще разве что конские уши и сухопарого детину, скорчившегося над вожжами на передке телеги. Детина был черноус и мрачен и чем-то смутно напоминал Йоргу, но мысль эта тотчас растаяла перед видением светлых кос в крови под цветным чаршафом и запахом тления сырого дерева.

Еще немного. Дождаться, пока основная часть банды поравняется с миной. Еще. Почти. Вон Гицэ привстает потихоньку за камушком, и дуло ружья неотрывно следует за турками, разве что чуть подрагивает... Над дальним камнем взвивается и машет шапка – сигнал! Господи, пусть все получится!

Штефан стиснул зубы и дернул веревку изо всех сил. На мгновение затаил дыхание, в мыслях только молясь – пусть пронесет! Ну, пусть, пусть сработает!

Вместо взрыва по ушам ударила ружейная пальба. Не дождались или не ждали?! Некогда гадать!

Штефан метнулся вперед. Быстрее, пока турки не оклемались. Всего несколько шагов. Под сапог подвернулся камушек, и он миг промедлил, пытаясь устоять на склоне, оказавшемся ужасно скользким. Сделал еще шаг вперед. Пузатый горшок наконец стал отчетливо виден.

Штефан замер на месте, вытянул руку и плавно, на выдохе, спустил курок.

Мина брызнула камнями и пламенем!

Получилось!

Земля под ногами качнулась, а потом и небо, и горы вдруг закружились перед глазами. В грудь словно лошадь лягнула, затылок и спину пронзило болью, и мир померк.

Часть IV

– 1 -

Если бы Симеону дозволили выбрать смерть, он бы выбрал не эту. Мелькающие копыта, грохочущие колеса... Ударило так, что дух вышибло от боли, телегу подбросило и опрокинуло, и конь завизжал от ужаса, упираясь в хомуте, но все-таки повалился набок, молотя копытами воздух. Черт знает, почему это вышло так страшно – куда страшнее всей драки, что случилась потом.

Симеон потер ноющие ребра и тупо поглядел на воткнутую в землю саблю. До самой гарды на клинке темнели бурые полосы. Надо бы отчистить, но вставать не хотелось.

Йоргу прошелся между телами, теребя усы и едва заметно прихрамывая – кажется, ему почти не досталось. Дешево же они отделались! И быстро управились – последний бандит уже захлебнулся предсмертным стоном, а со склона над дорогой все еще скатывались последние камушки обвала, медленно, будто нехотя. Но под скалой на склоне темнел немаленький комок, и Симеон старательно избегал смотреть в его сторону.

– Что с тобой, капитан? – пропыхтел кто-то рядом сдавленным голосом, в котором Симеон с запозданием признал голос Гицэ. – Ранен?

– Нет. Телегой помяло.

– Повезло! – вырвалось у Гицэ со стоном, и Симеон все-таки обернулся к нему – от неожиданности. С виду цел, но правая рука висит плетью, лицо белое, и закушенные губы посинели.

– Ладно, с тобой-то что?

Гицэ криво улыбнулся в ответ.

– По башке прикладом метили, так их и так. Увернулся.

Выбито плечо – догадался Симеон. Если ключица не сломана, рана пустячная, но болезненная до того, что аж глаза на лоб лезут. А иначе как бы гроб ладить не пришлось…

– Кто еще? – он хотел сказать «пострадал», но подавился, понимая, чье имя он услышит первым. – Кто еще ранен?

– Серьезно – двое, – откликнулся Йоргу с дороги и поманил к себе ближайших пандуров, кто мог стоять. – Пойдем, телегу подымем.

Симеон рассеянно смотрел, как встает на ноги дрожащий меринок Григора, насмерть перепуганный и взрывом, и своим падением в оглоблях. Телега со скрипом опустилась на колеса, и Йоргу с отвращением потыкал носком сапога мешок, оставшийся в дорожной грязи.

– Это сколько ж народу они обчистили? Святой Спиридион! Сволочи!

Гицэ сопел у локтя Симеона, морщился, кривился и отчаянно старался не вопить от боли. Симеон осторожно толкнул его в здоровое плечо, откидывая спиной на камень. Расстегнул перевязь, сложил кожаный ремень втрое и сунул Гицэ под нос.

– Закуси. Посмотреть надо.

Гицэ воззрился испуганно.

– Может, не меня первым, капитан? – как-то непривычно жалобно пролепетал он, но Симеон шикнул, и рот покорно закрылся вместе с ремнем.

– Я встать-то не могу, – честно объяснил Симеон, краем глаза примечая, что мордаха Гицэ покрыта мелкими бисеринками пота. – Пусть тяжелых на телегу уложат, на мешки, чтоб помягче. Там и перевяжут.

Ребра кольнуло, рука дрогнула, и Гицэ тихонько ойкнул, стискивая зубами ремень, но даже не дернулся. Симеон вздохнул с облегчением – распухло, конечно, но ни крови, ни раздробленных костей, так что оклемается Гицэ как миленький, даже калекой не будет. У телеги бубнили голоса – пандуры непривычно мягко уговаривали товарищей потерпеть. Симеон навострил уши. Все живы! Почти все...