Проклятая квартира (сборник)

Другое заботило ее. Аля-Аэлита, похоже, прижилась в доме Бережко. Во всяком случае разговоров о переезде в общежитие не возникало. И, положа руку на сердце, такой расклад более чем устраивал Нину Филипповну, всю жизнь тихо ненавидевшую «святые домашние обязанности». А они постепенно переходили к Але — Нине Филипповне оставалось лишь общее руководство.

Но это, так сказать, дела семейные. А помимо узкого круга, существовал еще другой, куда более широкий. Круг знакомых, друзей, коллег, подруг Нины Филипповны, приятелей Игоря Александровича и компании Антона. Дом Бережко был исключительно гостеприимным, гости призывались или являлись экспромтом несколько раз в неделю.

С приготовлением импровизированного или тщательно обдуманного стола теперь проблем не возникало. Але достаточно было прочесть рецепт — и блюдо через какое-то время являлось, удовлетворяя не только вкусовыми качествами, но и внешним видом. Поначалу это было объявлено чудом, над чем сама Аэлита откровенно потешалась:

— Какое же это чудо? Прочитал — приготовил, было бы из чего.

— Как у тебя все просто, Аля! Еще и умение нужно.

— Зачем? До приезда сюда я стиральную машину только по телевизору видела. А прочитала инструкцию — и все, стираю.

В конце концов Нина Филипповна махнула рукой. Может, талант у человека к домашнему хозяйству. Сама она в принципе тоже умела неплохо стряпать, но конечный выход продукции никак не компенсировал ни физических, ни даже моральных затрат на этот процесс. Каждому — свое.

Зато приглашенные теперь неизменно, прежде чем сесть за стол, ахали и делали хозяйке дома комплименты. Она же, скромничая, указывала на Алю:

— Вот кто старался. Я — так, на подхвате.

— Боже мой, кто же научил вас так готовить?! — восклицала какая-нибудь наиболее экспансивная гостья.

— Бабушка, — отвечала Аля всегда одно и то же.

— Ну, конечно, семейная черта Шуваловых, — подводили итог гости, помня, что Аля — родственница Нины Филипповны. — Кровь, знаете ли, великая сила, даже в мелочах проявляется.

А поскольку на протяжении вечера Алю не было ни слышно, ни видно, то гости приходили к выводу: Нине Филипповне решительно во всем и всегда везет. Даже провинциальная родственница оказалась кладом.

Впрочем, вскоре выяснилось, что далеко не все настроены столь доброжелательно. Откровенно высказалась давняя и ближайшая подруга Нины Филипповны:

— Нина, я тебя не понимаю. Ты, женщина со вкусом, терпишь у себя в доме какое-то бесполое существо, да еще одетое, как огородное пугало. Родственники не должны компрометировать, иначе от них просто избавляются.

— Но ведь я же не…

— Понимаю, что ты не можешь бросить на произвол судьбы эту несчастную. Благое дело, на небесах зачтется, да и помощь по дому в нашем с тобой возрасте никогда не помешает… особенно бесплатно. Но ты хотя бы приведи племянницу, или кто она там тебе, в пристойный вид. Да и Антону такая кузина, извини, украшением не служит.

— Вот как раз Антон… — начала было Нина Филипповна, но фразу оставила незаконченной. По целому ряду причин.

Упомянув об Антоне, приятельница попала в одну из немногих болезненных точек. Было похоже, что тот свою новоявленную кузину просто терпел, не более того. То, что мать в несколько раз меньше занимается хозяйством, а отец при этом не лишается ни грамма драгоценного комфорта, отпрыску их, по его собственному выражению, было «по фигу». Вкусно и много поесть, конечно, приятно, но кто сказал, что при этом кухарку нужно воспринимать как родного и равного тебе человека?

Пикантность ситуации заключалась еще и в том, что Антон, будучи в сущности добрым малым, поначалу вознамерился «кузину» опекать и даже развлекать. Но столкнулся с молчаливым сопротивлением со стороны этой пигалицы. Она и впрямь не была ему ровней — она была выше него: по запросам, по способностям. А такое простить сложно, понять же — вообще невыносимо.

Один-единственный раз удалось ему затащить Алю на вечеринку, происходившую в его собственной комнате. Девчонка просидела полчаса, а потом исчезла. Когда же Антон, находясь в уже достаточно веселом состоянии, ввалился в ее комнатенку при кухне и добродушно осведомился: «Какого, этого самого, слиняла?», то в ответ услышал:

— Извини, Антон, мне стало скучно.

— Прикалываешься? — не поверил тот.

— Нет. Просто не люблю пустого времяпрепровождения.

Антон повторной попытки приобщить Аэлиту к своей компании не сделал. А Нина Филипповна не придала событию особого значения, полагая, что девочка просто стесняется своей провинциальности. Поскольку допустить мысль о том, что ее единственный ненаглядный сыночек кому-то неинтересен, мама просто не могла. На чем и успокоилась.

Но ядовитые реплики подруги заставили Нину Филипповну взглянуть на ситуацию заново, со стороны. И… строго осудить себя.

В самом деле, она поневоле в какой-то степени заменяла Аэлите мать. И в любом случае должна была подумать о том, чтобы девочке в ее доме было уютно. Да, крыша над головой, сыта, поступила в институт. Одета-обута, но так, как если бы была детдомовкой. На свои почтальонские копейки — во что попало.

«Дочери у меня не было, — продолжала мысленно укорять себя Нина Филипповна. — А как сама была девчонкой — забыла. Конечно, Аля не заикнется о том, что чувствует себя бедной родственницей. Слишком гордая. Могу себе представить, каково ей было в компании Антона!»

Будучи человеком действительно трезвым, она, впрочем, недолго предавалась самобичеванию. Виновата — значит, нужно исправлять свои ошибки. И первым делом поговорить с девочкой откровенно, именно как с дочерью.

Сказано — сделано, и на следующий день Нина Филипповна постаралась посмотреть на Алю глазами приятельницы. Прическа «лошадиный хвост», давно немодная, волосы тусклые. Мордашка бледная, даже бесцветная какая-то, невыразительная. Фигура — почти мальчишеская, особенно в этой излюбленной ее «униформе»: джинсы и старая мужская рубашка. Н-да, права приятельница.

— Аля, а тебе не приходило в голову, что можно одеваться как-то по-другому?

— Зачем? Мне так удобно.

— Но тебе же девятнадцать! Неужели не хочется быть понаряднее?

— Зачем?

— Ну, чтобы нравиться… молодым людям. Да просто чтобы быть интересной!

— Нина Филипповна, я же дурнушка. Как у нас говорят, ни рожи, ни кожи. Отец, когда был жив, все твердил: с твоим-то портретом, Алька, только киномехаником работать, чтобы никто в темноте не видел.

— Ну, знаешь ли! — слегка вспылила Нина Филипповна, забыв и о ядовитых репликах приятельницы, и о необходимости «эстетической целостности дома». В ней заговорила просто женская солидарность. — Конечно, ты не красавица с конфетной коробки. Но ведь и от одежды многое зависит. Посмотри на красоток по телевизору: если с них смыть грим и одеть так, как ты одеваешься…