Проклятая квартира (сборник)

— Не язви. Мы познакомились в мастерской у моей приятельницы-скульптора. Она — ученица Эрнста Неизвестного, феноменальной красоты женщина. Настоящая персидская княжна. И, по-моему, к Никите неровно дышит. А он весь вечер от меня не отходил, потом пошел провожать и у самых дверей сказал: «Я вас люблю»…

— И прослезился…

— Да что ты сегодня такая злая? Он тебе не нравится?

— Может, потому и злая, что немного нравится. Не сердись, Ирка. Просто иногда обидно, что меня никто не пойдет провожать и никто не скажет, что любит. Даже не при первой, а при сто первой встрече. Зависть это, подруга, зависть. И не к тебе, а к здоровым людям.

— Я понимаю, — тихо сказала Ирина. — Я иногда тоже это чувствую, когда вижу женщин с детьми…

Однако при всей непредсказуемости и таинственности Никита, похоже, не собирался бежать из «странной квартиры». Наоборот, начал обустраиваться в ней всерьез. Несмотря на ожесточенные протесты будущей жены перетащил в ее комнату практически всю обстановку из комнаты покойной Марии Степановны, а перед этим сделал там косметический ремонт. То есть не сам, конечно, а нанял двух мастеров, которые за несколько дней превратили огромную, запущенную комнату во вполне приличное жилье. Перевез откуда-то несколько ящиков книг. И наконец повесил на стену картину — черно-белый печальный Арлекин, — про которую небрежно сказал:

— Малоизвестный художник, но талантливый. И создает настроение…

Потихоньку решился вопрос и с найденными драгоценностями. Их поделили не столько по справедливости, сколько по соображениям практичности. Обручальные кольца — жениху и невесте, жемчужное ожерелье — тоже Ирине, как «коллективный подарок соседок» на свадьбу. Колечко с бриллиантиком — мне, а серьги — Лидии Эдуардовне, несмотря на ее протесты.

— Нужда заставит, не дай Бог, будет на что прожить, — сказал Никита, закрывая «дискуссии». — Надо что-то иметь про запас на черный день.

— На черный день у меня есть колечко с изумрудом, — неожиданно для себя самой сказала Лидия Эдуардовна.

И рассказала, как ранним октябрьским утром сорок первого года, возвращаясь с Лубянки после чудесного избавления от ареста, нашла на Тверском бульваре колечко и посчитала это счастливым предзнаменованием. И как потом обнаружила вместо дома, где жила, — руины от бомбежки…

— А моя мама потеряла колечко в октябре того же года, — задумчиво сказал Никита, выслушав рассказ «княжны». — А где, как — сама не помнит. Ночь, спешила в бомбоубежище, я у нее на руках, годовалый…

— А где вы тогда жили?

— На углу Качалова и Алексея Толстого, такой дом-утюг.

— А вдруг это ее?!

— Маловероятно, — пожал плечами Никита. — Я в такие совпадения не очень-то верю.

— А вы спросите ее, как кольцо выглядело.

— Да она уж, наверное, и не помнит. Золотое кольцо, скорее тонкое, с небольшим изумрудиком.

— Так покажите ей как-нибудь. Вы же часто у нее бываете.

— Реже, чем хотелось бы, но… Да и зачем, собственно? Она уже давно привыкла, что кольца нет, вы — что кольцо у вас есть.

— Да ведь я его так ни разу и не надела. И меня всю жизнь мучила мысль, что для кого-то это кольцо очень дорого. А на черный день теперь вот — серьги. Кстати, без вас, Никита, мы бы ничего не нашли…

— Ну, хорошо, — сдался Никита, — давайте попробуем. Но я почти уверен, что это — не ее.

Однако он ошибся. Несколько дней спустя его мать позвонила и долго благодарила Лидию Эдуардовну за то, что та вернула ей свадебный подарок мужа, единственную по сути память о нем. Отец Никиты погиб в сорок третьем году на войне, и она так и осталась вдовой: достойнее его никого потом не нашла.

— Только я вас попрошу, Лидия Эдуардовна, не говорите об этом Ирине. Женщины — странный народ, она может обидеться, что старухе отдают кольцо, отобранное вроде бы у другой старухи… ой, извините! Ну, в общем, невестка — свекровь, сами понимаете…

Свадьбу Никита с Ириной справили очень скромную — только свидетели и несколько друзей. Накануне этого события Елена Николаевна вручила «Костеньке» очередной сверток — на сей раз облигации денежных займов, скопившиеся у нее за тридцать лет. Но, кроме этих «наскоков», она, в общем-то, держала свое обещание и не нарушала «конспирации».

Через месяц после свадьбы Ирине пришлось срочно уехать — в Ленинграде ей предложили проиллюстрировать одну книгу. А через несколько дней после ее отъезда мы с Лидией Эдуардовной забеспокоились: Елена Николаевна перестала выходить из своей комнаты. Н-да, квартирка наша «шалила»: безумная женщина повесилась на крюке от лампы, по-видимому, почти сразу после отъезда Ирины. Никита тоже отсутствовал — проводил жену и сам уехал в срочную командировку.

Было у меня смутное подозрение, что в какую-то из минувших ночей я слышала странные звуки и шорохи из комнаты соседки. И еще мне мерещилось, что кто-то той ночью приходил в квартиру, а потом неслышно вышел из нее. Мою разыгравшуюся фантазию, однако, охладило твердое заявление следователя, что Елена Николаевна безусловно собственноручно свела счеты с жизнью — следов насилия не было ни малейших. По-видимому, произошло это в очередном припадке безумия, а поводом могло послужить что угодно — хоть отъезд мнимого сына в командировку.

Узнав по возвращении новость, Ирина не побледнела — посерела. Заглохшая было ненависть к «нехорошей квартире» вспыхнула в ней с новой силой. Никита кое-как успокоил ее, твердо обещав: как только он получает квартиру, они немедленно переезжают туда, а потом меняют ее комнату и его квартиру на что-то приличное.

Похоже, не только Ирина считала квартиру «нехорошей». Шло время, а желающих поселиться в комнате, где произошло убийство, или в комнате, где жиличка повесилась, не находилось. Комната Френкелей стояла пустой из-за провалившегося пола. Пустую комнату Сергеевых, а заодно и кухню с чуланом залило при очередной аварии системы отопления. Похоже, сам дом не желал новых жильцов, избавившись от старых.

Глава седьмая Подруги и друзья

Конечно, с появлением у нас в квартире Никиты жить стало если не лучше, то уж, по крайней мере, веселее. Все-таки жилище наше теперь чуть меньше походило на склеп или на филиал психбольницы. Но ведь сказано же где-то: погибнет человек от разума своего. Или, точнее: «Умножая мудрость свою, умножает человек печаль в сердце своем».

Ко всему прочему, с легкой руки того же Никиты, я пристрастилась к детективам. Он же сам мне их и приносил: прочтет — и отдает. А читал он в основном именно детективы, причем в невероятных количествах. Где только доставал? И в какой-то момент у меня, наверное, количество перешло в качество: я вдруг поняла, что все рассказы Никиты о его собственной жизни — это капелька факта, щедро разбавленная талантливо сваренным компотом из нескольких историй, написанных и опубликованных разными людьми и в разное время.

А собственная жизнь Никиты получалась — в его изложении! — чрезвычайно яркой, интересной и насыщенной невероятным количеством приключений. Со стрельбой, драками, гонками на машинах и роковыми красавицами, желавшими во что бы то ни стало заманить его в свои сети. Брачные, разумеется. Но, насколько я могла судить, удалось это пока только двум: его первой жене, которая, судя по рассказам, красотой отнюдь не ослепляла, и Ирине — женщине, безусловно, интересной, но даже в моих пристрастных глазах подруги детства — не красавицы.