Проклятье фараона

– А вы откуда знаете? И вообще – какого... Я хотела сказать – что вы здесь делаете?!

– То есть? Открытие гробницы – событие для общественности немаловажное. Вашему мужу обеспечено место на первой полосе. О! Что за актер!

На мой первый вопрос мистер Проныра не ответил. Впрочем, и так ясно, что у него есть откуда черпать сведения о жизни в Баскервиль-холле. Кто же станет открывать свой источник информации? Ну а насчет гробницы О'Коннелл, к сожалению, попал в точку. Одно дело – не пускать его внутрь, уж об этом мы бы позаботились. Но он имел полное право торчать на площадке хоть до скончания века. Пока я испепеляла репортера взглядом, лихорадочно выискивая подходящий ответ, нахальный ирландец невесть откуда извлек складной стул, раскрыл, уселся, пристроил поудобнее блокнот с карандашом и выжидающе воззрился на меня.

Вот когда я прониклась сочувствием к имаму! Меня точно так же оставили с носом. Зато хоть было с кого брать пример. Словом, развернулась я молча и унесла свою особу прочь. Клянусь, сам святейший не смог бы сыграть эту сцену с большим достоинством и величием.

Эмерсон уже открыл решетку и о чем-то расспрашивал охранников. Место не внушающего доверия Хабиба с приятелем заняли двое незнакомых мне людей. А Эмерсон, между прочим, ни словом не обмолвился о том, что сменил стражу. Возмутительно!

– У нас новые сторожа? – невинно поинтересовалась я.

– За кого ты меня принимаешь? Я что, похож на идиота? Это же элементарная предосторожность. И боюсь, недостаточная. После расчистки завала нам тоже придется ночами дежурить здесь по очереди. Когда мадам Авиценна соблаговолит сменить Милвертону постельный режим на рабочий, нас будет трое.

– Четверо! – заявила «мадам Авиценна», воинственно стискивая рукоять зонта.

Поначалу в наших войсках не обошлось без брожения. Рабочие не слишком обрадовались, узнав, что им придется таскать корзины с мусором. Как правило, для этой цели нанимали ребятишек из соседних деревень, но Эмерсон твердо решил к гурнехцам за помощью не обращаться. Убедятся, что мстительный фараон сменил гнев на милость, – сами придут. Хорошо бы. Блуждающие по округе призраки могли превратить наши радужные надежды в пыль. Отловить бы этого невидимку Армадейла...

Эмерсон не стал тратить время и силы на увещевания, и правильно сделал. Как только они с Карлом самолично приступили к расчистке завала, все жалобы и недовольное нытье стихли. А когда я подняла первую корзину и потащила ее к выходу, Абдулла в ужасе бросился на помощь.

– Да ты что, Абдулла?! Забыл, как я работаю? Мусор – это пустяки. Мне еще и не так доставалось, сам знаешь.

Гигант улыбнулся.

– Может, Абдулла кое-что и забыл, зато помнит нрав Ситт-Хаким. Абдулла не такой смелый, чтобы встать на пути Ситт-Хаким.

– А такой смельчак еще и не родился!

Удивительный все же народ эти египтяне. Как тонко они умеют польстить! Хотя в данном случае Абдулла всего лишь сообщил бесспорный факт.

Однако корзина не на шутку оттягивала руки... Поскольку именно мне выпала честь мусорщика-первопроходца, я обратилась к начальнику экспедиции:

– Куда выносить, Эмерсон?

Он задумался, привычно уткнув палец в ямочку на подбородке.

– Туда! – Теперь палец указывал на пятачок сбоку от входа в гробницу Рамзеса Шестого. – Ничего заслуживающего интереса там точно нет.

Я моталась со своей корзиной взад-вперед под прицелом немигающего взгляда О'Коннелла, и вначале мне даже было слегка не по себе. А вам бы каково было на моем месте, читатель? Он же не просто глазел, этот репортеришка! Он сочинял красочное описание «мадам Эмерсон за работой» на радость всем любителям скандальной хроники.

Правда, от смущения я избавилась довольно быстро. Не до того было. Куча мусора росла невыносимо медленно, а корзины поднимали с такой частотой, что даже одним глазком заглянуть в пещеру я не успевала. Дьявольское разочарование, как сказал бы Эмерсон.

Вспоминая детей, которые не ходили, а летали с этими проклятущими корзинами, смеясь и перебрасываясь шутками, я прониклась уважением к маленьким носильщикам. Уму непостижимо – как им удавалось еще и веселиться на такой каторжной работе? У меня по лицу и спине текли струи пота, поясницу ломило, и стреляло в самых неожиданных местах.

Ближе к полудню туристов набежало столько, что одного забора, возведенного еще при лорде Баскервиле, оказалось недостаточно. Пришлось ограничить веревками дорожку, ведущую к мусорной куче. Самые рьяные зеваки все равно лезли напролом, я то и дело на кого-нибудь налетала, без всяких церемоний отпихивала и плелась с корзиной к цели.

Натолкнувшись на очередную помеху в неуместно элегантном сером наряде, я поступила с ней точно так же – двинула локтем, чтоб не путалась под ногами. Серая фигура заверещала, ей вторил встревоженный баритон. Я остановилась, рукавом смахнула заливающий глаза пот... и узнала леди Баскервиль. От такого удара мадам должна была сложиться посередине, да корсет спас. На пару с мистером Вандергельтом. Американец бережно поддерживал безутешную вдовушку. Сама же леди Баскервиль сверлила меня яростным взглядом из-под полей шляпки, которая моими усилиями съехала ей чуть ли не на нос.

– Доброе утро, миссис Эмерсон, – первым опомнился Вандергельт. – Шляпу снять не могу, простите великодушно.

– Пустяки! Доброе утро, леди Баскервиль. Извините, не заметила вас. Извините еще раз, я вас на минутку оставлю, выброшу мусор.

К моему возвращению леди Баскервиль успела перевести дух, вернуть на положенное место шляпку и нервы. А вид растрепанной, взмыленной и чумазой особы окончательно привел мадам в чувство. Ее лучезарная улыбка, по-видимому, задумывалась как знак сострадания.

– Миссис Эмерсон, дорогая! Вот уж никак не ожидала, что вы будете трудиться наравне с мужчинами!

– Выхода нет, – отрезала я. – Людей маловато. – Потом осмотрела ее с головы до пят, дождалась, пока лицо мадам не пошло красными пятнами, и добавила: – Надеюсь, мистер Милвертон идет на поправку?

– Вам лучше знать. Вы ведь, говорят, перед выходом его осматривали. – Леди Баскервиль засеменила рядом со мной, поскольку я и не подумала откладывать работу. Еще чего! Поздоровались – и хватит.

– Осматривала. И велела не вставать с постели. Он пока...

В следующую секунду я выронила корзину и помчалась к гробнице – на крик, от которого, казалось, вздрогнули окрестные горы. Оценив важность момента, толпа зрителей тоже хлынула ко входу. Мне пришлось вовсю работать кулаками, локтями и коленками, чтобы добраться наконец до лестницы. Думаю, только благодаря репутации «неистового Эмерсона» никто из зевак не скатился вслед за мной.

Сначала я не увидела ровным счетом ничего, достойного столь оглушительного вопля. Но когда глаза привыкли к полумраку, сама чуть не запрыгала от радости. Расчищенная на несколько футов поверхность стены явила нашим взорам древний рисунок – фигуру мужчины с воздетой в угрожающем жесте рукой. Столетия не притушили яркости красок. Портрет сиял насыщенными цветами, как в тот день, когда их нанес неведомый художник. Затаив дыхание, я любовалась смуглым глянцем тела, коралловыми, зелеными и густо-синими переливами драгоценного ожерелья, золотым сиянием плюмажа, венчающего черноволосую голову.