Проклятье горничных

– И как я раньше не догадалась! – бормочет она и снова возвращается к дневнику.

«Неужели Дафна так сильно влюблена в него, что готова рисковать своим браком, положением в обществе, репутацией? В том, что Ричард не любит ее, я уверена, да он и не отрицал этого, когда Джейн говорила с ним. Что заставило его пойти на эту связь? Тщеславие? Чувство вседозволенности? Или он все же не настолько испорчен и проявил сочувствие к несчастной в браке женщине единственным способом, который пришел на ум? Должна ли я поговорить с ним или с ней? Или начать надо с Джейн – как подруга их обеих, Сьюзен и Дафны, она, должно быть, так же страдает от необходимости нести в себе эту тайну, как и я! Я бы, конечно, оставила все как есть, если бы не Сьюзен! Неужели Ричард осмелится жениться на ней, когда у него роман с ее лучшей подругой! Как может в таком милом и обаятельном с виду человеке, как Ричард, скрываться такая низкая, коварная натура? Неужели и вправду нельзя верить ни одному джентльмену, как часто говорила наша гувернантка? Луиза думала, что когда-то она была влюблена в джентльмена, но он не ответил на ее чувства или обманул ее. И бедная мисс Трент всю свою жизнь сожалеет о несбывшемся. Какое счастье, что Уильям вовсе не такой!»

Тут Эмили невольно отложила перо. Тягучие волокна сомнений словно бы протянули к ней липкие щупальца. Некстати вспомнила она о том разговоре с миссис Пейтон, когда Дафна спросила ее, как повела бы себя Эмили, узнав, что муж ей изменяет.

– Боже мой! А если Дафна на самом деле знает больше, чем говорит? Что, если Ричард поделился с ней сведениями, которые узнал от самого Уильяма, или от Джорджа, или от кого-то еще, кто знает о романе лорда Гренвилла? Я должна спросить Дафну прямо!

Эмили сжала пальцами виски. Нет-нет, она говорила тогда, что предпочла бы не знать об измене лорда Гренвилла, так что же с ней такое теперь?

– Нельзя, нельзя сейчас думать об этом! – решительно сказала она себе. – Меня должны заботить совсем другие вопросы. Смогу ли я любить Дафну, как прежде? Может быть, я просто обижена на нее за то, что она не поделилась со мной своей сердечной тайной? Но разве такое можно поведать даже самым близким друзьям?

Эмили попыталась представить, как бы она отреагировала, если бы Дафна пришла к ней с рассказом о своем романе с Соммерсвилем, но у нее не получилось. Гнев, презрение, упреки из-за того, что они с Ричардом обманывают Сьюзен и всех остальных – вот что, скорее всего, получила бы Дафна в ответ на свою откровенность. Так стоило ли тогда миссис Пейтон доверяться своей подруге?

– Боже, она ведь могла бояться моих колких, недобрых слов! Как ей, должно быть, тяжело все это время носить в себе свою тайну! Даффи вообще нелегко держать что-либо в секрете, а тут такое! И как я могу осуждать ее, когда сама вышла замуж за человека, который меня не любит, но которого люблю я? Бедная, бедная Дафна! – В последующие полчаса Эмили корила себя за недостаток сердечности, после чего решила вернуться к дневнику и закончить описание произошедшего в доме Пейтонов.

Медленные, размеренные движения пера успокаивали ее, но все же она чувствовала себя неуютно. Что-то мешало сосредоточиться. Все же она добросовестно записала все, что смогла запомнить с момента, когда увидела на террасе тело несчастной Салли, и дошла до описания неприятно поразивших ее пересудов в гостиной.

«И тогда Джейн сказала что-то вроде:

– Наших горничных как будто преследует злой рок!»

Перо выпало из пальцев молодой женщины, оставив на бумаге длинный чернильный след. Вот она, причина ее неясного беспокойства!

Все эти два дня что-то ускользало от нее, словно чей-то взгляд, который вы вдруг можете почувствовать в толпе на балу, но стоит обернуться – перед глазами множество лиц, знакомых и неизвестных, и никак нельзя угадать, кто смотрел на вас, добрый то был взгляд или осуждающий, таилась в нем дружеская усмешка или зависть.

И вот, стоило ей написать эту фразу на бумаге, как тревожащее ее опасение обрело форму.

– Может ли быть, что все три наших горничных умерли не случайно? Что, если Джейн невольно оказалась права, и бедные девушки погибли от чьей-то злой руки? Ведь никто не видел, как Фанни упала с лестницы, Минни – выпила тот порошок, а Салли – оступилась.

Эмили откинулась на спинку стула, задев рукой чашку, стоящую возле ее правой руки. На мягком ковре персикового цвета чашка не разбилась, но Хетти придется постараться, чтобы скрыть пятна. Впрочем, это не казалось важным. Эмили проследила взглядом, как чашка откатилась под стоящий неподалеку столик для рукоделия, а блюдце обернулось вокруг себя несколько раз и осталось лежать возле бюро.

– Вот так же кто-то мог толкнуть Фанни, когда она несла свою ношу и плохо видела, куда ступать. А подтолкнуть стоявшую на подоконнике Салли – что может быть проще? Вот с Минни… подсыпать порошок ей в воду нетрудно, но этот человек должен был бывать в доме Холтонов, впрочем, как и в Гренвилл-парке, и у Пейтонов! О, господи, неужели в нашем доме был убийца!

Эмили подавила желание броситься в детскую, посмотреть, все ли в порядке с Лори. Смерть Фанни случилась в конце мая, а сегодня уже шестое июля – и больше в Гренвилл-парке ничего не произошло. За исключением кражи бриллиантов.

Но утраченное колье сейчас показалось ей пустяком по сравнению с тремя смертями, на первый взгляд, случайными, а на второй? Всякий раз в дом, где умерла горничная, наносила визит полиция, однако ничего подозрительного, кажется, не было обнаружено. Иначе хозяева девушек уже были бы извещены о расследовании, а все графство взбудоражено загадочными убийствами.

– Что же это может означать? – Молодая женщина попыталась представить себе лица всех трех девушек и досадливо поморщилась – если она довольно хорошо могла представить себе Фанни и лишь вчера видела Салли, когда горничная приняла у нее из рук летний зонтик, то простое лицо Минни почти стерлось из памяти. – Если кто-то решил отомстить всем этим девушкам, то за что? Могло ли быть что-то, что объединяло их? Ревность, зависть, чужие тайны?

Леди Гренвилл пеклась о достойных условиях для своих слуг, не отказывалась помочь их детям получить образование, и все же она слишком мало знала об их частной жизни, чтобы строить какие-то догадки о недоброжелателях Фанни, не говоря уж о возможных врагах Минни или Салли. На ее месте леди Пламсбери наверняка уже припомнила бы полдюжины сплетен о горничных своих соседей.

Сперва ей пришла в голову мысль посоветоваться с экономкой. Миссис Даррем, конечно же, известно все о поклонниках служанок, всем известных и тайных, об их родителях и обстоятельствах, побудивших их заняться этой работой. Но неожиданные расспросы леди Гренвилл могли привести к пересудам между экономкой, кухаркой и дворецким, а Эмили вовсе не хотелось тревожить прислугу, по крайней мере, до тех пор, пока она не убедится, что ее подозрения – всего лишь домыслы женщины, которой больше нечем заняться. Или же пока она не сочтет необходимым пересказать свою историю полиции.

Некоторое время она пыталась вспомнить, что слышала от своих подруг об их горничных. И миссис Пейтон, и Сьюзен были довольны своими служанками, да еще жених Минни вероломно покинул ее – вот и все, что пришло в голову Эмили. Недостаточно для того, чтобы слова Джейн о злом роке могли обрести какой-то смысл.

Между собой горничные леди Гренвилл и ее подруг встречались нечасто, лишь когда кто-то из дам собирался провести ночь в доме у другой леди и брал с собой служанку. Конечно, в свободные часы, пока хозяйки танцевали или слушали музыку, горничные собирались вместе за ужином, болтали и смеялись, возможно, делились друг с другом какими-то секретами, но у них не было возможности стать близкими подругами.

И вдруг случилось какое-то событие, повлекшее за собой эти три смерти. Если только считать, что они не случайны. Но леди Гренвилл уже настолько увлеклась своими умопостроениями, что с каждой минутой все больше и больше убеждалась в осуществлении в Гренвилл-парке и домах подруг некоего преступного замысла, непонятного ей, но непременно долженствующего быть разоблаченным.

– Когда же они виделись последний раз? – пробормотала Эмили. – Это должно было быть весной, ведь Фанни умерла в последний день мая…