Проклятье клубня

Выкапывая новые клубни, она заметила, что все они как на подбор похожи. Все имели четыре корня, словно четыре конечности.

«Несъедобные они. Чую, несъедобные! – подумала она, выкопав больше дюжины. – У них тут и глазки какие-то странные. А вот у этого как будто даже рот есть».

«Фтя! Фтю!»– Громко запищал клубень.

– А-а-а-а! – закричала Мия и отшвырнула его далеко от себя.

– Мия! Мия! Что случилось? Чего кричишь? – спросила прибежавшая мать.

– Оно живое!

– Кто?

– Картошка!

– Дай гляну. Мия показала пустые руки.

– Ты, что, ее выкинула?

– Да! Она же живая!

– Живая? Да что ж ты, дура, едой разбрасываешься? – сердито сказала она. – И еще и орешь на весь лес! А ну как старосферцы прибегут сюда! Девочка, мать и картошка – удобно! И обед, и ужин. Так что тебе в ней не нравится? Ну? – требовательно спросила мать, попутно рассматривая другой клубень, взятый из корзины.

Мия нерешительно взяла клубень из маминых рук, покрытых землей.

– Все с ними хорошо, – сказала мать.

– Она пищала! Мерзко так! – не сдавалась девочка. Она крутила в руках клубень. – Я не вру! Зачем мне врать?

– Я и сама не пойму зачем? Но, может, ты просто переутомилась? Не ела несколько дней, и тебе почудилось.

– Нет, это правда было! – упиралась Мия. – И смотри, – Мия взяла в обе руки по картофелине, – они такие похожие, одинаковые почти. У каждой из этой кучи по четыре корня, как руки и ноги.

– Ох… – тяжело выдохнула мать. – Мы обе утомились. Пойдем домой. У меня корзина почти полна, а идти далече.

– Я ее не буду есть.

– Не ешь. Только пошли скорее отсюда. Ты так громко кричала, что тебя было слышно на весь лес. Оставаться здесь очень опасно.

– Хорошо, Мама. Пойдем скорее. Я возьму твою корзину, она тяжелее, – сказала Мия и они спустились с горы.

Идя по лесу, Мия взглянула на клубни, лежащие в большой маминой корзине. И ей показалось, что один из них подмигнул глазком.

«Мне это только кажется», – убеждала себя девочка.

Весь оставшийся путь она старалась не смотреть в корзину. В скором времени лес вокруг стал редеть. Хвойные деревья сменились лиственными и Мия уже ждала, когда они совсем-совсем сойдут на нет и покажутся поля. И вот уже мост через ручей Руве, а за ним дорога, ведущая на Лаору. Мия остановилась и сказала:

– Мама, подожди немного, я выстираю платье. А то болотная грязь совсем засохла и мешает двигаться.

– Хорошо, – согласилась Дина и встала на мосту, ожидая дочь.

За мостом на окраине леса, росло старое, толстое дерево. На его могучих ветвях, в такт ветру покачивалось несколько человеческих тел в странной, не агенорской одежде с капюшонами. Одежда была создана из диковинных полупрозрачных материй и отражала окружающие цвета, делая мертвецов неприметными. Их кожа, напротив, была бледно-серой и высушенной, а лица выглядели лишенными всех жизненных красок. Эти люди были старосферы Унку из племени Фир. Их поймали и повесили здесь агеноридские солдаты.

Четверо воронов сидели на ветвях и поклевывали остекленевшие очи повешенных. Дина посмотрела вниз. Там у ручья, ее дочь сняла заляпанное засохшей, болотной грязью платье.

«Как же ты исхудала, доченька моя», – подумала она, глядя на щуплое тельце девочки, на проступающие под бледной, почти серой кожей, кости и тонкие ручки и ножки. «И почему же она так удивительно похожа на старосферку?»

Мия постирала в ручье платье. Темная грязь поплыла вниз по течению. Затем, хорошенько его отжав, надела. Красивым, резным гребнем расчесала свалявшиеся волосы.

– Думаю, оно по пути высохнет.

– Не простудись. Я вижу, ты все время носишь гребень с собой.

– Конечно, – ответила девочка, – ведь он такой красивый. К тому же ты мне его подарила.

– Я рада, что тебе нравится мой подарок, – сказала мать и добавила: – Пойдем домой, Мия.

Лес, наконец, кончался и начались пустые выжженные пространства, где еще недавно были посевы пшеницы и ржи. Долго Мия и ее мать шли по пыльной проселочной дороге, пересекавшей покрытые пеплом поля. Вокруг не было слышно ни пения птиц, ни жужжания насекомых. Только пепел, подгоняемый ветром, летел в лицо. В одной из сожженных деревень путь матери и дочери преградил поваленный ствол дерева.

– Смотри, мама, на бревне кто-то сидит! – сказала Мия, пальцем указывая на сгорбленную фигуру в кирасе.

– Я вижу, это солдат, – ответила ей мать.

Они подошли ближе. Человек сидел спиной к ним. Его седые волосы свисали из-под шлема. Пожилой агеноридский солдат был одет в старую, погнутую кирасу. Рядом с ним, на бревне лежал тяжелый ранец и ножны с одноручным мечом. Внизу стоял большой, круглый щит с красным аистом на гербе. Солдат не обращал на них внимания, а лишь ворчал себе под нос.

– Вечно сиять! – поздоровались с ним мать и дочь.

Солдат взглянул на них.

– Вфечно фиять! – поздоровался он шепеляво и добавил: – Какие у вас корзины тяжелые! Я полюбопытфтвую что там?

Не дожидаясь ответа, солдат запустил в корзину левую руку. Дина только сейчас заметила, что правая рука солдата, была отрублена по локоть и перевязана лоскутами темной ткани. Солдат вытащил одну из картофелин. Мия ждала, что сейчас клубень мерзко запищит и мать, наконец, поймет ее. Но, клубень молчал. Солдат покрутил его в руках, положил обратно и сказал:

– Пофезло вфам! Пофезло!Столько картох! И одна к одной! А какое удобное брефныфко! Может присядете? Тоже отдохнете?

– Да нет, спасибо, мы спешим домой, – ответила мать.

– Да? А куда?

– В Шесельфоф, – ответила Мия.

– А! Так я пвфоходил через нее! Считай ничего, кроме храма от дефвевни-то и не осталось, – сказал солдат шепеляво. Сожгли все полудикие старосферцы! Набеги то, как участились! Таких крупных набегов я давно не помню.

– Да, – сказала Дина, – все эти деревни до самой Эрау-Пре, сожжены и разграблены.

– Да я фидел, – сказал солдат. – А я вот, потерял конечность, и ногу сломал при штурме проклятого леса Фир. Тапереча фот, наконец домой отпустили. Много лет семью не фидел. И чую уже не уфижу, – добавил старик, окинув сожженную деревню грустным взглядом. – А далеко ли до Нирнсдорта? Знаете?

– Энким восемь будет. К закату доберетесь.

– Благодарстфую, – сказал солдат. – А что уцелел Нирнсдорт, аль нет?

– Не думаю, – ответила Дина.

– М-да… – горько изрек он и прибавил скрипучим голосом: – Вот сколько мы федём с ними фойну?