Проклятье

Эльф на миг замер, а потом кинулся к распростёртому телу, оказавшейся безумно красивой, но мёртвой эльфийкой. Она была не из его деревни, иначе бы он непременно заприметил подобную красоту и не смог бы пройти мимо. Он закрыл ладонью синие глаза, раздумывая, что же делать дальше. Кто-то оставлял своих мёртвых в лесу, веря, что из их тел вырастает новое дерево, кто-то их сжигал, думая, что с дымом вверх устремлялась душа. К какой вере принадлежала мёртвая, охотник знать не мог, потому поднял умершую незнакомку и осторожно опустил её в реку: вода очищает и принимает всё, пусть даже это проклятая река.

Отряхивая кожаные штаны, охотник вздрогнул от раздавшегося прямо за его спиной надрывного плача. Он дёргано обернулся, ожидая чего угодно, но это был всего лишь обыкновенный младенец. Неуверенно шагнув к дереву, под которым тот лежал в куче сухой листвы, эльф с возрастающим удивлением разглядывал это чудо. На ребёночке, не далее как двух дней от роду, была надета меховая одёжка, надёжно защищающая от колкой листвы, а поверх блестел жёлтым янтарным глазом ясеневый оберег. Появившийся легкий ветерок раздувал золотистые, как у мёртвой эльфийки на берегу, волосы до плеч.

Перед тем, как снова зареветь, младенец глянул на стоявшего мужчину синими глазами, и вновь разразился истошным плачем.

— Тихо ты, найдёныш. Держись меня, не пропадёшь.

В закатном свете багряного солнца лениво катила свои воды синяя, без проблеска бурого оттенка река. На берегу и в глуби леса робко тянулась к уходящему теплу зелёная травка, пробивая ковёр прошлогодней листвы. Тут и там слышалась свирель певчих птиц и за толстыми вековыми стволами мелькали тени зверья. Отдавая тёмным изумрудом в лучах почти ушедшего на покой солнца, зеленела листва.

Лес дышал.