Проклятие чародея

Грижни пошевелил гибкими пальцами, выражая согласие. Его хиир остался безжизненным. Не сказав больше ни слова, патриарх развернулся и вышел из комнаты Белых Туннелей через зияющую в стене расселину. Не будучи членами клана Грижни, остальные не могли последовать за ним к погребальной заводи без приглашения.

Патриарх удалился, и все трое обменялись многозначительными взглядами, смысл которых выразила словами Фтриллжнр Држ:

— Его противоречивость внушает мне опасения.

— Вполне обоснованные, — согласилась матриарх.

— Завоевывая Поверхность, мы искореняем давнюю несправедливость, восстанавливаем на земле мир и порядок, — сказал Дфжнрл Галлр. — Мы должны верить в правоту нашего дела. Ведь если это не так, разве стала бы земля распахивать нам столь дружеские объятия? Сама природа на нашей стороне, и это должно вселить в нас уверенность.

— Природа подчиняется человеческой магии, — промолвила матриарх. — Не стоит слепо полагаться на явления, которые вполне могут носить искусственный и временный характер. Как не стоит слепо верить в мудрость Предков, поскольку толика человеческой крови в нас заглушает их голоса. Наши праотцы ходили по земле, но мы — мы совсем иные. Мы не выносим холодных ветров, немилосердного света солнца, открытых и полных неведомых опасностей пространств необработанной Поверхности. Нам мила надежность каменных стен, окружающих и оберегающих нас от напастей. Не пора ли принять себя такими, каковы мы есть, детьми пещер? Ведь в этом заключается подлинная гармония.

— На протяжении многих поколений вардрулы лелеяли мечту о возвращении. И теперь, когда долгожданный вождь наконец возглавил наш крестовый поход, неужели мы откажемся от этой мечты?

— Кровь получеловека-полувардрула Террза изменила нас всех. Мы утратили мудрость Предков, а вместе с нею — понимание самих себя. Самый же несчастный среди нас, возможно, архипатриарх Грижни.

Сомнения сподвижников выразились и в их глазах и в интонациях, и в яркости хииров, но самому Грижни недосуг было размышлять об этом. Стремительно пройдя череду пустынных коридоров, он добрался наконец до погребальной заводи, где на жестком ложе у освещенного камнем резервуара в форме воронки лежал умирающий Инрл. Голова Инрла покоилась на ровном каменном пьедестале. Рядом стояли нетронутыми еда и питье. Выражение лица старого вардрула казалось безмятежным. Если его и терзала боль, то это не было заметно. О том, что силы его на исходе, говорила лишь тусклость тела. Инрл обратил лицо к входу в усыпальницу, и глазные валики сжались в приветствии. Ему удалось даже осилить легкую, призрачную вспышку свечения.

— Приветствую тебя, патриарх, — произнес он слабым, но чистым голосом.

— Приветствую, любимый сородич-учитель, — отвечал ему Грижни. — Близко ли Предки?

— Их приближение неспешно. Голоса с каждым багрянцем все отчетливее, но они все же медлят. Я зову их, но они сами знают свое время.

— Ожидание болезненно для твоего руу?

— Немного. Но близость сородича все исцеляет. В ответ на невысказанную просьбу архипатриарх крепко сжал руку Инрла и, сцепив свои суставчатые пальцы с его бескостными, ощутил наплыв знакомой теплоты и участия, по сравнению с которым межклановое взаимопонимание было лишь слабым отражением. Кровь говорила с кровью, и никакое другое общение не могло сравниться с этой близостью. После смерти Грижни Инрла, последнего его сородича, он уже никогда не испытает этого чувства. И архипатриарх, обретя величие столь дорогой ценой, вскоре останется один — последнее звено его негармоничного рода.

— Сколько утешения в прикосновении сородича, — проворковал Инрл, неосознанно нанося ему свежую рану. Хотя неосознанно ли? Глазные валики пришли в движение, огромные глаза с тревогой взглянули на патриарха. — Где твой свет? Ты будто ближе к Предкам, чем я сам. Неужто дела на Поверхности внушают такую тревогу? Или ты оплакиваешь утрату сестры-супруги Грижни Девятой? Или вырождение клана? Или тебя, как всегда, изводят противоречия, блистательный мой ученик-патриарх Грижни Трж? Что заставляет гаснуть твой хиир?

— Все. И одно больше всего. — При этих словах патриарх стал самую малость ярче. Открыть кому-то душу было для него редким удовольствием.

— Настолько сильно сопротивление людей?

— Напротив. Они безропотно принимают поражение. Я ожидал, что встречу отпор, мощное противодействие. Однако Тень уже сделала все за нас, принеся немощь, ужас и отчаяние. Люди повержены еще до нашего нападения. Неужто в этом наше великое предназначение — в истреблении беспомощных, в убийстве земледельцев, их детей и стариков? Не напоминай мне об убиенных Предках, сородич-учитель. Их горе — и мое горе. Но разве это хоть сколько-нибудь оправдывает нас?

— Есть еще что-то.

— Ты видишь меня насквозь, сородич-учитель. Да, это не все. Познал ли ты волю самого первого Грижни?

Инрл выгнул пальцы назад, не приподнимая руку с ложа.

— Ни разу. Разве кто-нибудь из нас углублялся столь далеко?

— Со мной бывало. Если на то пошло, мне часто бывает проще общаться с дальними Предками-людьми чем с более близкими по времени и природе вардрулами.

Окологлазные валики Инрла болезненно расширились.

— Послушай, сородич-учитель, первый патриарх Грижни, лантийский маг, со всей настойчивостью подстрекает нас к истреблению ему подобных. Я чувствовал силу его воли не раз и не два.

— Чтобы человек жаждал гибели своего рода? Не понимаю.

— Не могу до конца понять его мотивы: они так чужды и так напоены злобой. Чувствую неописуемую дисгармонию… разлад… гнев такой же жгучий, как свет солнца… жажду мести. Причины этой ненависти мне неведомы. Я всегда полагался на мудрость Предков, таков обычай. А первый Грижни… он ведь великий благодетель, создатель магических огней, без которых многие наши пещеры остались бы необитаемы. Конечно же нельзя не уважать волю такого Предка. Этим путем я всегда и шел, не задаваясь вопросами.

— А теперь, Грижни Трж?

— Теперь не могу. Я веду войну… уничтожаю и убиваю… и сомневаюсь в справедливости Предков. Об этом я могу говорить лишь с тобой, Грижни Инрл, ведь ты — единственный мой сородич, и только тебе дано меня понять. Завоевывая Поверхность, мы лишь возвращаем то, что в далеком прошлом было отнято у наших Предков — и это, безусловно, справедливо. Но если для восстановления справедливости нужно истребить невинных, моя совесть бунтует.

— Невинных, Грижни Трж? Опомнись, ты говоришь о людях.

— Скажи, ты никогда не ощущал родство с ними?

— Это неизбежно. В нас есть их кровь.

— Не только. Мы во многом на них похожи. Настолько, что союз человека и вардрула породил многочисленное потомство. Для меня воевать с людьми — все равно что ополчиться против членов родного клана. Ты понимаешь меня, сородич Грижни? Если ты не поймешь, то кто же?

Некоторое время Инрл лежал молча, закрыв большие, черные, как у всех Грижни, глаза. Наконец его веки приподнялись, и он ответил:

— Ты говоришь о вещах, которые сам я всю жизнь гнал из своего сознания. Сейчас, накануне воссоединения с предками, мое тело и ум слишком обессилели, чтобы решить для себя этот вопрос. Патриарх, твои противоречивые порывы непримиримы. Ты должен сам выбрать путь.

— Сделать выбор несложно. Куда труднее не свернуть с пути.

— Обратись за поддержкой к Предкам. Познай их волю, и твоя решимость укрепится. Здесь, у нашей погребальной заводи, Познание всегда доступно.

Патриарх сплел пальцы. Свечение Инрла стало чуточку ярче.