Проклятие чародея

В комнате Белых Туннелей архипатриарха Грижни провожали все те же Фтриллжнр Држ, младшая матриарх Змадрк и Дфжнрл Галлр. Черная накидка с капюшоном свидетельствовала о том, что сразу же после беседы архипатриарх возвращается к кланам, сосредоточенным у стен Ланзиума. В тени капюшона его лицо лучилось слабым, но все же заметным светом, что немало всех порадовало. Провожающие не знали и не могли знать об обретенном сородиче, но было совершенно очевидно, что некое событие благоприятно сказалось на хиире Грижни. Видимо, общение с Предками пошло ему на пользу.

Отдав необходимые распоряжения и приказы, Грижни ступил на шестиугольную пластину — двойник трансплаты, но не успел произнести немудреные слова, которые закружили бы его в белом вихре, как пещеры содрогнулись под неистовым натиском завывающего ледяного урагана. Грижни швырнуло на пол, и холод обрушился на него, словно меч. В течение долгого времени — наверное, нескольких часов, а может, вечности — он был беспомощен, недвижим, оглушен дьявольским ревом, истерзан режущими порывами, немилосердной стужей и болью, нестерпимой болью. Архипатриарх инстинктивно поплотнее завернулся в свою накидку, закутался, пытаясь спрятать под ее складками скрюченные от холода пальцы, защитить руками лицо, подтянуть колени к груди. Его тело сотрясалось от дрожи.

Наверное, черная накидка спасла его от Хладного Оцепенения. Или же человеческие корни, источник его мучений, сослужили ему наконец добрую службу, наделив выносливостью, несравнимой с выносливостью вардрулов. А может, секрет живучести Грижни скрывался в его силе воли. Как бы то ни было, архипатриарх уцелел. Он был вялым, мысли его путались, сознание замутилось. Ценой неимоверных усилий Грижни сумел взять себя в руки, и, когда ветер стих и в комнате воцарилось мертвое молчание, он поднялся — оглушенный и тусклый, но все же живой.

Остальным повезло куда меньше. Сородичи Фтриллжнр, Галлр и Змадрк лежали белые и почти безжизненные во власти Оцепенения. Грижни посмотрел на их распростертые тела. Без помощи и без огня он вряд ли мог чем-то им помочь. И тут он понял причину катастрофы. Благодаря мгновенному прозрению Грижни постиг и природу холодного ветра, освобожденного проникшими в пещеры людьми, и цель, которую преследовали вандалы. В его мозгу набатом звучал голос мудрейшего из Предков, и он понял задачу лазутчиков.

Грижни выбежал из комнаты Белых Туннелей. Учащенное биение сердца, разогнавшего бесцветную кровь, принесло временное облегчение. Но и на бегу он чувствовал, как холод ледяной гирей давит на его разум и волю. Но он заставил себя идти вперед.

Комната Белых Туннелей находилась недалеко от хранилища, но Грижни показалось, что путь этот бесконечен. Повсюду царило ледяное безмолвие. Единственный звук, доносившийся до его ушей — это был звук его собственных шагов. То тут, то там взгляд натыкался на тела детей и стариков, скованных Хладным Оцепенением. Пока еще они не умерли и даже если не умрут, их мозг будет непоправимо разрушен. Еще одно зверство, учиненное человеком. Как всегда, человеком… Плоть Грижни озарилась едва приметным сиянием, гнев придал ему силы, изгнав на какое-то время из сознания гнетущую тяжесть. Вскоре, миновав арку, он оказался в комнате, где находилось обогревательное устройство. Зрелище, представшее его глазам, было поистине удручающим. Он почувствовал, как в нем закипает чисто человеческая ярость, как чуждый огонь праведного негодования пожирает душу с неистовостью, какой он не испытывал даже на поле битвы. Взгляд черных глаз метнулся к проему в дальнем конце комнаты. Он знал, что увидит за ним. И, вспыхнув хииром, устремился к Новой Цитадели.

Истошный плач ветра наконец стих, и Деврас поднялся. Его била крупная дрожь. Привыкнув к жаре, он никак не мог согреться. Волосы и одежду запорошили кристаллики льда. Он отряхнулся, и сверкающее облачко ледяной пыли осело на пол и не растаяло. Потом мозг принялся лихорадочно работать, и он поспешил дальше. Холод легко проникал сквозь подошву дешевых башмаков, и очень скоро его ноги одеревенели. И вдруг по запястью разлилось приятное тепло. Всего только один поворот, и Деврас едва не споткнулся о скованных Хладным Оцепенением двоих охранников, сжимавших друг друга в предсмертных объятиях. Рядом валялась знакомая кожаная сумка. Веревки и тряпка, служившая кляпом, свидетельствовали о недавнем побеге пленника. Значит, Уэйт-Базеф освободился и отправился прямиком к Грижниевым бумагам. Как искать его в этом лабиринте, Деврас не знал. Поэтому он решил дожидаться его в комнате с обогревательной машиной, в надежде, что чародей наведается туда, выполнив свою задачу.

Подобрав сумку и клинки обоих вардрулов, Деврас пошел обратно.

Для Рэйта Уэйт-Базефа прочитанное явилось откровением. Он был чародеем, уважаемым членом ордена Избранных, неплохо разбирался в высшей магии. Он много читал, из-за природной любознательности всегда старался убедиться в действенности магических техник, но все его понятия о Познании не могли сравниться с тем, что он нашел в записях Террза Фал-Грижни. Имя этого человека было овеяно легендами, он почитался как величайший из магов. Познания его были беспредельны, возможности безграничны, но даже не в этом заключалась подлинная гениальность Фал-Грижни. Он обладал неким врожденным чутьем, уникальной способностью находить связи между, казалось бы, несовместимыми магическими явлениями, изыскивать точки соприкосновения и затем выводить из них подсказанные вдохновенной интуицией заключения.

Разумеется, в одной тетради невозможно было описать все достижения и открытия могущественнейшего из чародеев. Но многое все-таки уместилось. Чародей скрупулезно заносил в нее все подробности своих магических экспериментов, в том числе опытов со светом. Работа, мысли, методы и приемы, изобретенные Фал-Грижни, все это предстало перед Рэйтом Уэйт-Базефом как на ладони. Читая, он видел, как создавалась «Гибель света», как оттачивалась техника исполнения. И ему открылся способ, с помощью которого можно было раз и навсегда снять Грижниево проклятие. Он был прост, как все гениальное, однако требовал предельной концентрации воли и усилий. Ключ к достижению этой концентрации лежал в самом принципе наложения проклятия, и поистине филигранное изящество этого решения привело Уэйт-Базефа в восторг. Прикосновение к сокровищнице магической премудрости вызвало в сознании Уэйт-Базефа нечто вроде взрыва, его захлестнула лавина свежих идей. Какое-то время он полностью предавался охватившему его возбуждению. Записи Фал-Грижни служили неиссякаемым источником вдохновения, словно читавший их приобщался к мастерству автора.

С головой погрузившись в свое занятие, Уэйт-Базеф не заметил появления новой фигуры, не услышал легких шагов по каменному полу, и потому сомкнувшиеся у него на шее длинные белые пальцы явились для него полной неожиданностью. Переплет упавшего наземь фолианта не выдержал, и хрупкие желтые страницы разлетелись во все стороны. Маг увидел перед собой горящее негодованием белое лицо с незабываемыми черными глазами. Он узнал военачальника вардрулов, которого видел лишь единожды, на берегу реки Иль. Но поразмышлять о причинах столь неожиданной встречи он не успел. Он не мог ни думать, ни дышать. Резкий мощный рывок, и чародей отлетел в сторону, врезался в стену оглушенный, сполз на колени. Облаченная в черные одежды высокая фигура двинулась к нему, но человек даже не мог пошевелиться. Сильные руки снова поставили его на ноги и снова швырнули об стену. Уэйт-Базеф, словно мяч, летал от стены к стене. Должно быть, вардрул понял невысказанный вопрос и сказал:

— Вы погубили тепло, нанесли урон нашему дому, не пощадили беспомощных и осквернили сокровища Предков. Только смерть вытянет яд из наших ран.

Чародей не мог ни сказать что-либо в свое оправдание, ни умолять об отсрочке. В этих руках он был беспомощен как ребенок.

— Не здесь. Ваша кровь осквернит святилище. — Без малейшего усилия Грижни вышвырнул свою жертву в короткий коридор, ведущий в соседнюю комнату.

Уэйт-Базеф поднялся на колени, но прежде, чем сумел встать, вардрул схватил его за шкирку и выкинул в комнату, где находилось обогревательное устройство. Пролетев через расселину и исполнив среди оплавленных обломков причудливый танец, чародей с трудом удержался на ногах. В то же мгновение полководец был подле него. Белая рука вцепилась в плечо, развернула его и, размахнувшись, ударила по щеке с такой силой, что он растянулся среди еще теплых кусков металла, не ощущая ничего, кроме звона в ушах. Потом, поднявшись на четвереньки, Уэйт-Базеф предпринял слабую попытку подняться. Немилосердный пинок перевернул его на спину. Сквозь застлавшую глаза пелену он различил возвышающуюся над ним черную фигуру с зажатым в руке коротким мечом. Клинок взметнулся, блеснув в холодном каменном свете. Уэйт-Базеф приготовился к смерти.

Но в это мгновение прорезался знакомый ровный голос:

— Отдайте этого человека мне. Требую его выдачи именем ордена Избранных Ланти-Юма.

Вардрул и человек одновременно повернули головы. В проеме стояла похожая на скелет фигурка — мертвенно бледная, измученная болезнью, с гноящимися ранами, но при этом она словно излучала опасность. Лицо Снарп, как обычно, было бесстрастным. Кинжал в левой руке напряженно дрожал, готовый в любой момент поразить цель.

— Он мой, — сказала Снарп.