Проклятие Гиацинтов

— А черт его знает, — пробормотал городской, да и Лерон, отличница, плечами пожала: может, двести?

— То-то, что черт знает, — кивнула бабуля. — Все кости Слоновы кознями нечистой силы обратились в одно и то же. В одну и ту же кость! И только ее стали отныне находить в белом песочке на берегу. Раз уж сто, а то и больше находили — а она все отыскивается там снова да снова, опять и опять…

— И что ж это за кость? Как она выглядит? — недоверчиво спросил городской. — Расскажите!

— Внучка, выдь! — скомандовала прабабка. — Не погань слух!

— Бабуль, да нешто я малолетка? — проворчала Лерон, однако все же послушалась: не потому, что опасалась слух опоганить (как всякое местное дитё, она историю о Слоне знала с младенчества во всех подробностях!), а просто чтобы бабулю не огорчать, главное же — надоели липкие взгляды городского, ползавшие по ее ногам.

Но далеко она не ушла: чуть прикрыв за собой дверь, остановилась в сенях и услышала, как бабуля таинственным голосом сообщила городскому, что всякая кость Слонова обернулась каменьем херью. И оное каменье постоянно обнаруживается в песке — тут и там.

Придут, скажем, ребятишки в белом песочке на берег поиграться, начнут кремушки искать, ямки копать и башни строить да наткнутся на каменье херь. Плохо дело!.. Такие парнишки, когда подрастут, непременно заделаются блудилами и горькими пьяницами, ну а девчонки вырастут потаскушками и беззастенчиво пойдут по рукам. Путь-дорога им одна будет: в город, в Нижний Горький, где народ — спившийся и скурвившийся, как и положено городским. А иные-прочие, особо старательные и талантливые, могут даже перебраться во всероссийское гноилище и поганище — Москву.

Услышав эти слова, Лерон сердито свела брови. Она не согласна была, что Москва — гноилище и поганище. Москва — это столица, это… это блеск!!! В телевизоре посмотришь, какие там мужчины и женщины, — слезами зависти изойдешь, что не живешь там или хотя бы в Нижнем Горьком. Но разве с бабкой поспоришь? Лучше и не пытаться. Лучше молчать, пока косу по волоску не выдрала и всю задницу до синяков не излупила, бабке ведь даром что девяносто пять, даром что ветром ее вроде бы сдунет: силища у нее в руках — куда тебе пятнадцатилетней Лерон! К счастью, дралась бабуля очень редко, Лерон она и не била никогда… вот прадеда два года тому так навернула в висок, что он копыта мигом откинул! Правда, участковый, дядя Евгений, везде записал во всех протоколах, что прадед сам с крыльца свалился. Да разве мог он иначе написать, коли бабуля доводилась ему родной бабкою?! Дед, конечно, тоже был родным… А все-таки дядя Евгений на деда имел зуб, ибо старикан был снохачом из снохачей и именно с женой дяди Евгения застигла его прабабка перед тем, как отправить на тот свет.

Вся деревня знала, что дядя Евгений покрыл преступление, и вся деревня его за это уважала. Жена его, поблядушка, да и прадед, если на то пошло, были чужие, заволжские, левобережные, а бабка и сам дядя Евгений — свои до мозга костей: здесь, в Правобережной, родились, здесь выросли, здесь и похоронены будут на своем кладбище, возле церкви Матушки-Троеручницы…

Левобережных отчего-то испокон веков увозили хоронить за Волгу. Туда отвезли и прадеда, а поблядушка, с которой дядя Евгений мигом оформил развод, сама уехала.

Между тем, пока Лерон размышляла, бабка продолжала рассказывать про Белую полоску (Берег Слоновой Кости тож) и каменье херь.

Если отыщет сие каменье девка-невеста, жди скандала после первой брачной ночи: непременно распочатой окажется. Конечно, она начнет плакать-кричать, мол, не было у меня никого, мол, не давала никому, и это правда: не она виновна — каменье херь!

Коли наткнется на оное каменье мужняя жена, то вскоре забеременеет и родит, однако сын али дочь окажется ни в мать, ни в отца, а либо в соседа, либо вовсе в какого-нибудь проезжего молодца. И напрасно женка станет бить себя в белые груди, доказывая, что ни-ни-ни — ни сном, ни духом не допускала греха: никто ей не поверит. А зря, ибо виновница случившегося не она, а каменье херь.

— Ну и словечко! — хохотнул городской. — И на что ж это каменье херь похоже?

— А сам не догадываешься? — спокойно вопросила бабуля.

— Неужели на… хм-хм?.. — Городской смущенно запнулся.

— Во-во, — сказала бабуля. — На енто самое, что у мужика в штанах свернувшись лежит да знай ждет своего часу, чтобы баб во грех ввести. Величины каменье бывает разной: какое — в вершок, какое — в пядь, но, сам понимаешь, дело не в размере…

— …а в технике, — ляпнул городской что-то непонятное.

— Это уж точно, — хмыкнула бабуля, которая, похоже, его превосходно поняла. — Большую херь найдешь или малую — конец один, и не шибко хороший. Теперь ты знаешь, почему у нас Белую полоску Берегом Слоновой Кости зовут и почему туда никто ходить не любит. Вот разве что вы, приезжие, лезете туда, будто для вас там медом намазано… Даже какие-то студенты, помню, приезжали, легенду про Слона записывали, говорят, это местный фольклор, даже книжку прислать обещали, в которой этот фольклор, значит, напечатают, да так и не прислали. Не то забыли, не то сказали им, чтоб книжку не похабили…

— А вот интересно, из чужих кто-нибудь находил каменье херь? — задумчиво спросил городской. — И действует ли она на них так же, как на местных?

— Сие, милочек, мне неведомо, — с сожалением промолвила бабуля. — Вот разве ты расскажешь через годок-другой, что с тобой приключилось?

— Я? — изумился городской. — А почему я?

— Как почему? Потому что ты каменье сие нашел.

— Я?!

— Да что ты заладил одно и то же! — уже сварливо буркнула бабуля. — Я, я! Утресь с берега пришел, из сумки своей песок у крыльца вытряхивал, чтоб в дом не тащить? Вытряхивал. Ну и вытряс с песочком каменье херь. Поди погляди: оно там до сих пор валяется.

— Что за ерунду вы говорите! — возмутился городской. — Неужели бы я не заметил, если бы с песком камень вытряхнул? Нету там ничего.

— А я говорю, есть! — усмехнулась бабуля.

— А я говорю, нет! — фыркнул городской.

— Да ты поди погляди, — посоветовала бабуля.

— И глядеть не стану! — заартачился городской.

— Ну и зря! Поди погляди! Каменье не простое, где такое ишшо увидишь? — подначивала бабуля.

— Не пойду! Не стану глядеть! — уперся постоялец.

Пока они пререкались, Лерон не мешкала: выскочила из сеней, спрыгнула с крылечка да так и впилась взглядом в землю.

Лерон родилась и выросла в этой деревне, на Берегу Слоновой Кости бывала раз сто, а может, двести или даже триста, но ни разу не натыкалась на каменье херь. Собственно, не очень-то и хотелось — раньше, но сейчас… сейчас, чудилось, она все на свете отдала бы, чтобы хоть одним глазком на него взглянуть.

Ага, вот по убитой земле рассеян приметный белый песок, вот камушки меленькие валяются, а вот…

Ишь ты! Лежит что-то такое… не больше мизинчика длиной. И по форме на мизинчик похоже, только как бы в шляпке… ну в точности малюсенький гриб-подосиновик.