Проклятие Кеннеди

Было без четверти семь, пора появляться Мэгги — в последние дни его секретарша приходила раньше обычного. До первого совещания оставался еще час. Он перемотал пленку, включил ее сначала и быстро проглядел подготовленные к первому совещанию записи. Информация на кассете была любопытной, но не более того — ничего такого, что могло бы перевернуть мир вверх тормашками.

«Привет, Умберто. Что скажешь?

— Паоло еще жив?

— Конечно.

— У меня для него вопрос.»

В его бумагах тоже не было ничего интересного: все это надо знать, но все это не так уж и важно. Голоса на пленке сливались — итальянская речь сбивала Бретлоу с толку, а цифры в отчете грозили полностью поглотить его внимание.

«Умберто.

— Да.

— Привез деньги?

— Да.

— Дай мне Марко.

— Как насчет ответа на мой вопрос?

— На какой вопрос?»

Мэгги зашла к нему и спросила, не хочет ли он кофе, поставила на стол кружку и напомнила, что пора идти на первое совещание. Он выключил магнитофон и запер кассету в стол. Совещание слегка затянулось, так что Майерскофа пришлось принять на десять минут позже намеченного срока, а встреча с ДЦР уже близилась.

— Бенини пока не вернулся, — сказал ему Майерскоф.

— Но наши дела в секрете?

— Да.

Может, он зря не сказал ЗДО о расследовании Митчелла, подумал Майерскоф, а может, и не зря.

— Что еще? — В голове Бретлоу прозвучал достаточно ясный намек на то, что Майерскофу пора выкладывать свои тайны.

— Это вряд ли серьезно.

Однако… Бретлоу закурил новую сигарету.

— Один из сенатских подкомитетов затевает банковское расследование.

— За это им и платят.

— Но их внимание привлек Первый коммерческий Санта-Фе.

О дьявол, подумал Бретлоу. Сначала Зев, потом Бенини, а теперь еще и это. Ящики внутри ящиков, сказал он себе, абсолютная секретность. И все равно он был потрясен, хотя старался не показать виду.

— Откуда ты знаешь?

— Источник в секретариате.

— Но ты вне подозрений?

— Она передает мне все, так что на сей раз даже не знает, что именно для меня важно.

— А внутри есть твои люди?

— Я получаю сведения о работе всех комитетов и подкомитетов, так что никто не знает, чем я интересуюсь.

— Кто проводит расследование для этого подкомитета?

— Юрист по фамилии Митчелл.

— Как близко он подобрался к нам?

— Пока он только прощупывает почву.

Пора было идти на встречу с ДЦР.

— Следи за этим. — Он встал. — Значит, Подкомитет по банковскому делу.

— Да.

— Кто его председатель?

— Сенатор Донахью.

Встреча у директора Центрального разведуправления началась обычным порядком: сначала разговор наедине, затем более широкое совещание с ДЦР номер два и остальными четырьмя заместителями: толстый слой сливок в кофе и густой сигаретный дым над столом. Вторая часть беседы началась пятнадцать минут назад, и тут Бретлоу попросили ответить на звонок.

— Вы можете спуститься?

Мэгги Дубовски всегда говорила «спуститься», даже если кабинеты находились на одном этаже. Другие заместители спросили бы, зачем, напомнили бы своему секретарю, что беседуют с ДЦР.

— Иду.

Он извинился и вернулся к себе в кабинет.

— Только что поступило. Я сама принимала телефонограмму. — Она подала ему лист бумаги.

— Откуда, не сказали?

— Нет.

В послании было шесть слов. Он прочел их, стоя у ее стола, и понял, почему она вызвала его.

Дело было не в месте: Тайник «Занзибар».

И не в подписи: Петушкин.

А во времени: Девять вечера, местное.

Он снова вспомнил старые деньки в Управлении, когда использовался «Занзибар» — тайник в стене на юге города, а «Петушкин» было кодом, относящимся к источнику получаемых сведений. Однажды это имя появилось в рапорте, поэтому Мэгги Дубовски знала, что оно связано с Москвой, и сейчас позвала его сюда. Время было указано московское, а оно опережало здешнее на девять часов, так что забрать передачу следовало уже через три часа.

Он поблагодарил ее, зашел в свой кабинет и закрыл дверь.

Код «Петушкин» был знаком лишь ограниченному числу людей, только горстка из них знала о тайнике «Занзибар» и только членам «внутреннего круга» было известно его местонахождение. А все вместе знали только трое: он сам, Маленко и Петушкин. Впрочем, Петушкин уже не мог быть автором передачи: Петушкин давным-давно умер, Петушкин встретился со своим Творцом в одном из тесных казематов Лубянки. Значит, Маленко сдержал обещание, но решил не рисковать и сделать все лично, не вмешивая в их отношения третьего человека. Если только это не было обманом, если Маленко не хочет, чтобы ему преподнесли агента ЦРУ на тарелочке — но этот риск существовал с самого начала.

Впрочем, до срока оставалось немногим больше двух часов, а Маленко рисковать не станет. В старые дни, может, и стал бы, но не теперь, когда новые правители России надели ему на шею петлю так же, как и всем остальным. Бретлоу поднял трубку и заказал Москву. Инструкции, которые он дал три минуты спустя, были краткими и точными, последняя — не менее важной, чем те, что относились к деталям забирания передачи. Письмо, о котором идет речь, предназначено только для его глаз, больше ни для чьих.

Что-то он упустил, подумал он, о чем-то забыл.

Утро тянулось долго. В двенадцать он отправился из Лэнгли на ленч в британском посольстве — старый коллега возвращался в Лондон, попастись на травке. Разговор за столом шел о магазинах и прочих пустяках: вспоминали смешные случаи из своей практики, но обе стороны старались не будить призраков прошлого. Что-то упущено — это чувство не покидало его; что-то надо было сделать. Он глянул на часы: четверть второго, то есть четверть десятого вечера в Москве. Отменять приказ, связанный с передачей, уже слишком поздно. Третий секретарь вежливо кашлянул за его спиной и сообщил, что ему звонят. Он поблагодарил его и вслед за дежурным направился в кабинет.