Проклятие сумерек
Шрифт:
– Примерь, сын, – проговорил Вейенто, протягивая обруч Бальяну.
Тот послушно взял корону и поднес к своим волосам, но внезапно герцог яростно вскрикнул и выхватил корону у сына.
– Нет! Нет! – снова и снова повторял Вейенто. – Нет, никто, кроме меня… Никто! Я – наследник Мэлгвина! Потомки Гиона вынуждены будут признать это. Семь веков корона ждала своего часа. И теперь она наконец явлена миру. Ты меня понял, Бальян? Ты коснешься ее только после моей смерти. Не раньше.
– Я вас понял, ваша милость, – тихо отозвался Бальян.
Он глубоко тосковал, глядя на беснующегося герцога. Больше всего на свете Бальяну хотелось все оставить и уйти в горы, к своей хижине и костру. Снова погрузиться в тишину и одиночество. Пусть
Находясь среди людей, рядом с обезумевшим отцом, Бальян не знал, как себя вести. Он не понимал своих соплеменников. Они казались ему чуждыми. Назойливыми, непредсказуемыми. Невоспитанными.
Вейенто внимательно следил за каждым шагом старшего сына – единственного своего сына. Бальян не смог бы улизнуть, даже если бы ему удалось перебраться через замковую стену и пройти мост. Стражники настигнут его прежде, чем он окажется в спасительных горах, среди пещер и ущелий, где для него нашлось бы не менее десятка надежных укрытий.
– Ты и я, – говорил Вейенто, покусывая себя за кончики пальцев и расхаживая перед Бадьяном взад-вперед, – ты и я, отец и сын, плечом к плечу, как два брата, – мы вдвоем пройдем по землям Королевства, до самой столицы. Перед нами будут открываться ворота городов! Землевладельцы будут предлагать нам плоды от своей земли. Мы получим от них хлеб и молоко, они дадут нам лошадей и оружие. И вот мы подойдем к столице. Уже не жалкие повстанцы, какими, быть может, мы начнем свой путь, – но грозная армия. Армия! Армия! После смерти Ларренса впервые у нас будет по-настоящему страшная армия, Бальян, и во главе ее будут стоять два человека, отец и сын, ты и я! Ты и я!
Он остановился, окатил сына сияющим взором. Бальян сидел с совершенно неподвижным лицом. Он умел «изображать камень», как гномы называли это состояние: делать вид, будто внимаешь собеседнику, дабы не оскорбить его, но на самом деле глубоко погрузиться в собственные мысли – «уйти».
– Что скажешь, Бальян?
– Я слушаю вашу милость, – отозвался Бальян бесстрастно.
– Слушай меня, слушай! Потому что то, что я говорю, останется в веках… Войдет в книги. В летописи. Я знаю, что существует подробная хроника истории Королевства. Ты знаешь? Ее хранят в одной гробнице. Там записаны все тайны, все разгадки… Моя корона – одна из таких тайн. Когда мы разграбим земли, о которых я говорю, когда голова их владельца будет насажена на кол – а это случится, Бальян, и ты это увидишь! – мы захватим и гробницу, и книгу с хрониками Королевства. Ты прочтешь ее и поймешь, что я говорю правду.
Герцог остановился, перевел дух. Глаза его забегали по комнате и вдруг замерли на маленьком сундучке, что притулился под окном. Когда-то в этом сундучке Эмеше держала сломанные украшения. Наверное, в спешке отъезда забыла его в комнате. Странно, что он простоял столько лет, ни разу никем не потревоженный.
Вейенто подбежал к сундучку, откинул крышку – она даже не была заперта. Схватил первый попавшийся серебряный браслет, смял его в пальцах. Протянул Бальяну.
– Возьми, это тебе. Память.
Бальян принял подарок и оставил его лежать на ладони. Он ничего не знал о происхождении браслета. Какая-то женщина носила его, потом сломала застежку, хотела, видимо, отдать мастеру в починку, но руки не дошли. Бальян почему-то ощутил брезгливое чувство по отношению к этому браслету. Как будто украшение запачкалось о чью-то кожу, стало склизким. Как будто чужой пот мог впитаться в серебро. Нелепость!
В следующий же миг Бальян вдруг понял, что единственная женщина, которой могло принадлежать украшение, была его матерью. «Возможно, таково мое истинное отношение к ней, – подумал он. – Я
проклят, если это так. И мой отец – безумец. Да, я проклят».Он решил покориться судьбе и ждать.
– Ты нужен мне, – твердил ему Вейенто.
Бальяну не позволяли отлучаться от особы герцога ни на миг. Они спали в одной комнате, ели за одним столом. Когда герцог набирал солдат, Бальян стоял за его плечом. Молчал, смотрел.
Люди показывали на Бальяна пальцем, судачили о нем за его спиной, а потом, когда поняли, что он не отвечает на насмешки и оскорбления и даже не пытается себя защитить, – прямо в лицо. Его называли убийцей Аваскейна. Бальян не возражал. Над ним смеялись, именовали ублюдком, и он не отводил глаз. Обычно так поступают гномы, когда не понимают, как им относиться к себе и к неожиданным поворотам своей судьбы. «Стоит остановиться и понаблюдать за собой со стороны», – говорила магистр Даланн о подобных коллизиях.
Большой отряд в семь сотен человек выступил из замка и двинулся на юг. Большинство солдат принадлежали к замковому гарнизону или были набраны по шахтерским поселкам из числа отчаянных голов, которые польстились на сокращение срока контракта. Среди них были и женщины, способные держать оружие. Никаких маркитанток, никаких шлюх. Только воины.
Вейенто на коне ехал впереди. Бальян, также верхом, неотлучно оставался при отце. В его положении ничего не изменилось. Он по-прежнему чувствовал себя пленником, но не слишком страдал от этого. «Неволя – интересное состояние, достойное наблюдения, – учила магистр Даланн. – Стоит претерпеть неудобства и тяготы заточения в тесной клетке, в ожидании смертной казни, чтобы посмотреть в глаза своему второму естеству. Ибо у всякого живого существа имеются два естества: одно – для свободного состояния, другое – для невольного. Очень немногие обладают лишь одним естеством и в неволе остаются такими же, какими были на воле. Большинство же обнаруживают в себе совершенно другую личность. Весьма и весьма поучительно бывает познакомиться с нею поближе».
Бальян уже знал, что Даланн в своих поучениях исходила из собственного опыта. И сейчас он напрягал все силы, чтобы извлечь пользу из своего теперешнего положения. Если у Даланн это получилось, то у него выйдет и подавно. Потому что он – моложе и сильнее, потому что он – человек и к тому же мужчина.
Вейенто легко захватил приграничные земли, принадлежавшие одному из самых богатых землевладельцев Королевства, некоему Тильзеру. Сам Тильзер был убит – хотя он, следует это признать, даже не пытался оказывать сколько-нибудь серьезного сопротивления, настолько внезапным для него оказалось вторжение с севера.
Вейенто отыскал тело своего первого противника и, полюбовавшись на торчащие из его груди стрелы, одним ударом меча отсек ему голову. Затем герцог подозвал к себе пикинера и насадил мертвую голову на пику. Вручая оружие пораженному солдату, герцог провозгласил:
– Неси это впереди армии, как наше знамя! Пусть враги знают, что ждет тех, кто посмеет противиться единственной законной власти в Королевстве!
Бальян встретился с мертвой головой взглядом. Тусклые глаза убитого были широко раскрыты и излучали тоску и ужас.
Пожары катились вслед за армией Вейенто. Отряд продвигался так быстро, что можно было подумать, будто он убегает от огня. Бальян по целым дням не сходил с седла. Он не произносил ни слова, и с каждым часом ему все труднее было размыкать губы. Молчание его становилось болезненным, но излечения от этой болезни не предвиделось.
Погруженный в безмолвие, Бальян смотрел, как на фоне пламени мечутся глупые черные фигурки, как извиваются в воздухе бессильные струи воды, как какие-то люди в отчаянии выбрасывают из горящих домов вещи, которые все равно не смогут им помочь. Все это происходило очень далеко от него, если вообще не в сновидении.