Проклятие сумерек

Теперь разочарованный и гневный Кавалон преследовал Ренье с особой лютостью.

– Учти, Ренье, я расскажу и другим, – сказал он через дверь. – Кое-кого из других твоих кредиторов я хорошо знаю.

– Да у вас там целый клуб обиженных! – зевая во весь рот, отозвался Ренье. – Сколько стоит членство в вашем клубе? Вы платите ежегодный взнос? Или довольно было вступительного?

Кавалон скрипнул зубами и собрался уже было выломать дверь, но Ренье опередил его:

– Собирай всех. Приходите ко мне сегодня вечером. Я приведу себя в порядок, разберусь с делами, подсчитаю выигрыш… – Он не удержался и опять зевнул. – Сделаю для всех своих кредиторов приятное. Для всех разом.

– Куда приходить? – Голос Кавалона за дверью сразу стал деловитым. – Сюда?

– Нет, здесь вы все не поместитесь, – подумав, ответил Ренье. – Приходите в дом Адобекка за четвертой стеной. В тот, что принадлежит сейчас моему брату. Я буду ждать вас в нижней гостиной.

– А как же господин Эмери? – Кавалон опять насторожился. – Он ведь наверняка будет возражать против нашего вторжения.

– Ну, это же не будет вторжением, – возразил Ренье. – Просто дружеская встреча членов клуба. Под моим председательством. Приходите, вам понравится.

Кавалон отошел от двери. Ренье вздохнул, потянулся за кувшином с водой для умывания. Предстоит большой день. Дел по горло, и нужно все успеть.

* * *

В смятенном настроении Гайфье бродил по саду. Всегда такой уютный, такой обжитой мир, в котором он обитал прежде, вдруг начал рассыпаться. И, что хуже всего, мальчик не знал, с кем поговорить.

Ренье повстречался ему как нельзя более кстати. И когда тот вежливо поздоровался и двинулся дальше, желая пройти мимо, мальчик задержал его.

– Приятный вечер.

– Сущая правда, – согласился Ренье, – и я намерен сделать его еще приятнее.

– Каким образом?

– Секрет.

– Что-то у всех кругом одни секреты! – сказал Гайфье. – Просто плюнуть невозможно, чтобы не угодить в чей-нибудь секрет.

– А у вас тоже имеется?

– Да, – сказал Гайфье, – имеется один.

– Любопытно.

– Вот именно.

Они стояли возле ворот, ведущих из королевского комплекса в город. Гайфье нервно ковырял пальцем мох, выросший на камне.

– Знаете, господин Ренье, – проговорил наконец мальчик, – я вот думаю: неужели действительно на свете существуют люди, которым хотелось бы извести мою сестру?

– Вашу сестру?

– Ну да, королеву.

– Я хотел бы уточнить, – очень осторожно произнес Ренье, – какой смысл вы вкладываете в слово «извести»?

– Убить, – коротко произнес Гайфье.

Ренье помолчал, рассматривая своего юного собеседника. Тот явно не шутил. Интересно, что у него на уме? Может быть, прочитал в какой-нибудь книге о смертях, что постигли двух эльфийских королев – первую и последнюю? Эти истории всегда производят тяжелое впечатление.

Наконец Ренье сказал, стараясь выглядеть по возможности беспечно:

– Разумеется, такие люди существуют. Я даже знавал парочку таких. Давно. Они уже умерли.

– Правда? – переспросил Гайфье.

Ренье кивнул и продолжил:

– Эльфийская кровь способна вызывать у людей сильные чувства. Страх, любопытство, алчность, отвращение. Не у всяких людей, разумеется, только у некоторых, – добавил Ренье. – Большинство при виде красоты замирает в благоговейном восторге. И лишь жалкое меньшинство испытывает непреодолимое искушение напакостить, сломать, испортить. Я не занимался специальным исследованием этого феномена, но, думаю, дело тут не в воспитании, не в происхождении, а в каком-то странном дефекте души…

Он развел руками, как бы сожалея о собственном бессилии разобраться с проблемой.

– А, – уронил Гайфье, – ясно. Ну, не смею вас задерживать. Благодарю за разъяснение.

Он махнул Ренье каким-то отчаянным жестом и побыстрее ушел. Ренье недолго ломал себе голову над странным разговором. В конце концов, Гайфье – подросток. У всех в этом возрасте случаются малообъяснимые причуды.

* * *

– Господин Эмери будет счастлив видеть вас, – сдержанно произнес Фоллон при виде Ренье.

За минувшие годы Фоллон ничуть не изменился. Образец проницательности, предупредительности и скрытности.

Ренье скорчил рожу. Он не сомневался в том, что брат придет в ужас, когда узнает о затее. Но отступать было поздно. Юркнув за дверь, Ренье быстро заговорил со слугой:

– Скоро сюда привезут угощение. Здоровенный чан горохового супа, корзину хлеба, сушеные фрукты и бочонок вина. Кроме того, кажется, доставят копченые ребрышки. Видишь ли, любезный Фоллон, я затеял небольшой праздник для близких друзей.

– Не слыхал, чтобы у вас водились близкие друзья, – проворчал Фоллон, однако лицо у него сделалось очень внимательным: он запоминал каждое слово Ренье, дабы затем истолковать и сделать собственные выводы.

Выводы Фоллона отличались нелицеприятностью и, как правило, были на диво верны. Все то худшее, что он подозревал в людях, неизменно – увы! – оказывалось правдой.

«Это и означает обладать жизненным опытом», – объяснял он Ренье, когда тот в очередной раз со стоном вопрошал, как это Фоллону удается столь точно разбираться в людях.

«Да избавит меня милостивая судьба от подобного опыта, – вздыхал Ренье, – эдак я и к женщине под одеяло залезть не смогу. Лучше уж не знать, какая она в душе жаба».

Фоллон всем своим видом показывал, что Ренье действительно бы лучше не лазить ни к кому под одеяло.

Впрочем, Ренье быстро утешался и забывал о подобных беседах. До следующего раза.

– Ну, это такие близкие друзья, для которых я не стал бы беспокоить госпожу Домнолу, – объяснил Ренье. – Госпожа Домнола слишком хорошая стряпуха и слишком почтенная госпожа, дабы обременять ее моими друзьями. Что до близости, то они ближе всего стоят к моему карману, а я не из тех, кто носит там свою душу.

– Интересно, – сказал Фоллон. – Значит, вы считаете, что есть люди, у которых душа живет в кармане?

– Да, и чем больше в том же кармане денег, тем слабее и жальче душонка.

– Вы никогда не устаете поражать меня житейской мудростью, господин Ренье, – невозмутимо произнес Фоллон. – Где же, в таком случае, ваша душа?

– У меня душа помещается в груди. Как и положено, – объявил Ренье.

– Но вы уверены?

– Абсолютно.

– А доказательства?

– Когда я прижимаю к груди красивую женщину, я ощущаю трепет моей души, а это означает, что ее потревожили прикосновением.