Проклятое время (Недобрый час) (другой перевод)

– Сколько?

Ответ последовал незамедлительно:

– На пять тысяч песо годовалых телят.

– И еще прибавлю пять телят, – сказал Сесар Монтеро, – чтобы ты отправил меня сегодня ночью, специальным баркасом, после кино.

Издав короткий гудок, баркас совершил разворот на середине реки, и толпа, собравшаяся на набережной, женщины, смотревшие из окон, в последний раз увидели Росарио Монтеро. Она, рядом со своей матерью, сидела на том же жестяном сундучке, с которым семь лет назад сошла на этот берег. Доктору Октавио Хиральдо, брившемуся у окна приемной, показалось, что отъезд этот является в каком-то смысле возвращением к действительности.

Доктор Хиральдо видел Росарио в день приезда. На ней были тогда заношенная форма студентки учительского института и мужские ботинки, и она искала, кто возьмется задешево донести ее сундучок до школы. Казалось, что она приготовилась спокойно стареть в этом городке, название которого впервые увидела (как рассказывала сама) на бумажке жребия, вытащенного ею из шляпы, когда между одиннадцатью выпускниками разыгрывались шесть наличных вакансий. Она поселилась в здании школы, в комнатке, где стояли железная кровать и умывальник. Все свободное время она посвящала вышиванию скатертей, в то время как на керосинке у нее варилась кукурузная каша. И в тот же самый год, под Рождество, она познакомилась на школьной вечеринке с Сесаром Монтеро – угрюмым холостяком с неясной родословной, разбогатевшим на торговле лесом. Он жил в девственной сельве вместе с полудикими собаками и в городке появлялся только изредка, всегда небритый, в подкованных железом сапогах и с двустволкой. «Та встреча тоже походила на жребий, вытащенный из шляпы», – подумал, покрывая подбородок мыльной пеной, доктор Хиральдо. Однако тут его отвлек от воспоминаний тошнотворный запах.

Бурлящая под баркасами волна спугнула стаю грифов на противоположном берегу. Трупный запах повис на мгновение над причалом, смешался с утренним бризом и вплывал вместе с ним в дома.

– Все эта проклятая корова! – глядя с балкона спальни на парящих в воздухе стервятников, выругался алькальд. – Черт побери!

Он зажал нос платком, вошел в спальню и закрыл балконную дверь. Вонь чувствовалась и в комнате. Не снимая фуражки, он повесил на гвоздь зеркало и попытался осторожно побрить еще немного воспаленную щеку. Почти тут же в дверь постучали.

Пришел хозяин цирка. Алькальд глянул на него в зеркало, предложил сесть, продолжая бриться. На директоре были рубашка в черную клетку, бриджи и краги, тонким стеком он ритмично постукивал себя по колену.

– На вас уже успела поступить жалоба, – сказал алькальд, снимая со щеки бритвой последние следы двухнедельных мучений. – Недавно, этим вечером.

– Какая жалоба?

– Вы посылаете детей воровать кошек.

– Это ложь, – сказал директор. – Мы действительно покупаем на вес всех кошек, которых нам приносят, и не спрашиваем, откуда их берут. Мы кормим ими зверей.

– Прямо живых бросаете на растерзание?

– Ну что вы! – возмутился директор. – Это пробуждало бы в зверях хищные инстинкты.

Алькальд умылся и, вытирая лицо полотенцем, повернулся к нему. Только теперь он заметил, что у директора почти на всех пальцах кольца с цветными камешками.

– Вам следует придумать что-то другое, – сказал он. – Ловите кайманов, если хотите, или подбирайте рыбу – она дохнет в такую погоду. А живых кошек – ни-ни.

Директор цирка недоуменно поднял плечи и вышел вслед за алькальдом на улицу. Несмотря на трупное зловоние от коровы, застрявшей в зарослях на другом берегу, у дверей домов стояли и разговаривали мужчины.

– Эй, кумушки! – крикнул алькальд. – Чем языками чесать, собрались бы с силами да убрали корову! Это надо было сделать еще вчера вечером!

Группа мужчин подошла к нему.

– Плачу пятьдесят песо тому, кто в течение часа доставит мне в канцелярию ее рога! – громко пообещал алькальд.

На набережной поднялся гам. Там услышали слова алькальда, и теперь, с криками вызывая друг друга на состязание, торопливо отвязывали канаты и прыгали в лодки.

Алькальд, воодушевившись, удвоил сумму:

– Сто песо! По пятьдесят за рог!

Он потащил директора цирка к причалу. Они подождали, пока первые лодки достигли песчаных отмелей другого берега, и тогда алькальд с улыбкой повернулся к директору.

– Счастливый городок, – сказал он.

Директор цирка выразительно кивнул.

– Нам единственно не хватает порывов вроде этого, – продолжал алькальд. – Только от безделья люди начинают думать о всяких глупостях.

Мало-помалу вокруг них собрался кружок детей.

– Цирк вон там, – указал директор.

Алькальд потянул его за руку к площади.

– Что покажете? – спросил он.

– Все, – ответил директор. – Представление у нас большое и разнообразное, для детей и для взрослых.

– Этого мало, – сказал алькальд. – Надо еще, чтобы было по карману каждому.

– Мы учитываем и это, – заверил его директор.

Вместе они дошли до заброшенного пустыря за кинотеатром, где уже начали возводить шапито. Сумрачного вида мужчины и женщины вытаскивали из огромных, обитых узорчатой латунью сундуков декорации, разноцветное тряпье. Алькальд протискивался сквозь плотную толпу вслед за директором цирка, пожимая всем руки; ему почудилось вдруг, будто он среди жертв тонущего корабля.

Рослая, крепкая женщина с золотыми фиксами чуть ли не на всех зубах задержала руку алькальда в своей и принялась внимательно изучать его ладонь.

– В недалеком будущем с тобой произойдет нечто странное, – сказала она.

Алькальд выдернул руку.

– Наверно, сын родится, – ответил он улыбаясь, не в силах подавить охватившую его дрожь.

Директор легонько ударил женщину стеком по плечу.

– Оставь лейтенанта в покое, – сказал он, не замедляя шага, и подтолкнул алькальда в ту сторону, где стояли клетки со зверями.

– Вы в это верите? – спросил он.

– Когда как, – ответил алькальд.

– А меня так и не убедили, – сказал директор. – Если часто сталкиваешься со всей этой фигней, начинаешь понимать, что играет роль только воля человека.

Алькальд взглянул на сонных от жары животных. Из клеток струились терпкие, горячие испарения, и в мерном дыхании зверей было что-то безнадежное. Директор пощекотал стеком нос леопарда, и тот скорчил жалобную гримасу.

– Как зовут? – спросил алькальд.

– Аристотель.

– Я о женщине, – пояснил алькальд.

– А! Ее мы зовем Кассандра, она знает, что всех ждет.

Выражение лица у алькальда стало отчаянным.

– Мне хотелось бы ее трахнуть, – сказал он.

– Это очень даже можно, – отозвался директор цирка.

Вдова Монтьель раздернула в спальне шторы и прошептала:

– Бедные люди!

Она навела порядок на ночном столике, убрала в выдвижной ящик четки и молитвенник и вытерла подошвы розовых домашних туфель о расстеленную перед кроватью шкуру ягуара. Потом обошла всю комнату и заперла на ключ туалетный столик, три дверцы застекленного шкафа и квадратный шкаф, на котором стояла гипсовая скульптурка святого Рафаила. После этого она заперла на ключ дверь комнаты.