Проклятое золото

Он протянул унизанную кольцами руку, желая потрепать по плечу эту странную девочку-колдунью, но тут же отшатнулся как ужаленный: Тамсин сунула куклу ему прямо в лицо.

— Так, значит, ты считаешь, что наше волшебство такое же фальшивое, как и твое? — раздался трескучий голос. — Что ж, давай проверим!

* * *

Когда Тамсин со жрецом скрылись за узорчатым пологом, Арнулф, простершись перед алтарем, принялся молить Амалиаса о пощаде. Он боялся его гнева, боялся позора и сурового наказания, которое могло навлечь на всех них дерзкое поведение Тамсин. Но больше всего он боялся саму Тамсин. Арнулф тешил себя надеждой, что верховный жрец приструнит и обуздает своевольную девицу, которая забрала уже власть не только над его семьей, но и над всей деревней.

Тюмени совсем недолго пробыла за пологом, как вдруг в храме и вокруг него наступила какая-то странная тишина. Смолкло веселое щебетание птиц, скачущих по соломенной крыше, даже ветер улегся. Ожидающие выхода жреца и Тамсин селяне со своими детьми тоже притихли и стали с недоумением оглядываться по сторонам. И тогда ЭТО началось. Земля под ногами вздрогнула, а потом стала раскачиваться, сперва едва заметно, потом все сильнее. Массивные глы6ы-колонны, из которых были составлены стены башни, принялись с ужасающим скрежетом тереться друг о друга. Селяне в ужасе замерли. Они и рады были бы убежать, но для этого им пришлось бы миновать узкий дверной проем, который на их глазах то и дело перекашивало. Уж лучше пусть им на головы свалится соломенная крыша да несколько жердин. Вот почему все, включая Арнулфа и даже четырех прислужников, сгрудились в центре храма.

Прошло немного времени, и раскачивание стало уменьшаться, скрежет трущихся глыб прекратился, и снова все сделалось как раньше. И тогда из-за узорчатого полога появились шестеро и разошлись по своим местам: жрец с прислужниками остановились у алтаря, Тамсин — в почтительной позе перед каменным сосудом, усеянным каплями засыхающей крови. Арнулф поспешил встать рядом с падчерицей и когда приблизился к ней, то увидел, что она повелительным жестом протягивает вперед куклу.

— Нинга, — продребезжал все тот же неживой голос, и верховный жрец послушно повторил:

— Нинга.

Писец обмакнул перо в капельку крови, капнувшей из крохотного кулачка, и Арнулф заметил, что кровь эта черна как ночь. А еще он, да и не он один, заметил, что, когда Тамсин величественно повернулась к ним, на шее ее куклы блестело новое украшение — маленькие медные ножны, в которых храннлся священный ритуальный ножичек — обязательная принадлежность верховных жрецов Амалиаса.

* * *

После Дня Наречения слава Тамсин начала расти не по дням, а по часам. Благословение жрецов, распространившееся и на куклу, укрепило ее позиции. Тамсин приглашали теперь иногда даже далеко от дома. Она излечивала, ворожила, заговаривала и все равно уже не успевала помочь всем, кому нужна была ее помощь. Тогда она обучила своих названых братьев и сестер кое-каким простейшим приемам. Арлю, старшему из детей, больше всего пришлось по душе лечить домашний скот, а самая младшая, Гурда, умела готовить восхитительный сыр.

Однажды за Тамсин явился гонец из Фаландера: старейшины города просили ее приехать к ним и вернуть воду в иссохший источник, а если это невозможно, найти новый. Все знали, что Тамсин еще никогда такого не делала, но никто не сомневался, что она может все. И вот Тамсин на ослике, которого вел в поводу посланный, с куклой в руках отправилась в далекое путешествие на юг. На ночлег они останавливались в лучших постоялых дворах, и молодая колдунья не упускала случая сотворить между делом какое-нибудь чудо. Молва о ней разносилась во все стороны, а зачастую и опережала ее появление.

Случилось так, что город Фаландер был самым крупным из всех виденных ею до сих пор. На севере, где она жила, городов, в сущности, и не было, только небольшие поселения. Фаландер стоял на холме, и, хоть и не являлся городом-крепостью, его окружали стены, ограждающие имения знатных граждан города. Там даже имелась каменная арка, а за аркой, у подножия холма, теснились жилища простого люда.

Когда-то обильный, источник в последнее время давал все меньше и меньше воды, да и вкус у нее сделался горьковато-соленый. Состоятельные фаландерцы просто не знали, что делать. По всему выходило, что им придется оставить свои роскошные дома и землю, где они родились, и переехать в какой-нибудь из соседних городов. Те, кто победнее, были, конечно, легче на подъем, но и им не хотелось покидать родные места.

— Чего мы только не испробовали: до хрипоты читали заклинание, составленное специально для нас жрецами из Ерваша, — рассказывал Тамсин седоволосый глава старейшин города, встретившись с ней в таверне. — Наш местный жрец чуть ли не каждый день совершал обряды очищения источника, к нам приезжали жрецы из самой Саргоссы. — Он покачал головой, и золотой диск, знак его верховной власти в городе, негромко звякнул. — Все они твердят, что эта напасть со временем пройдет. Что, скорее всего, это наказание за наши великие грехи, и потому мы должны жертвовать храмам Амалиаса гораздо больше, чем мы делали это раньше. Мне кажется, они сделать ничего не могут, а только вымогают у нас деньги. — Он вздохнул и посмотрел на двух членов совета старейшин, присутствующих Ври разговоре.

— Что верно — то верно, — хмыкнул лысый городской казначей. — Им лишь бы выкачать из нас побольше, а толку от них все равно никакого.

— А вот о тебе, Тамсин, мы слышали лишь хорошее, — вступил в разговор дородный судья. — Все говорят, что ты умеешь делать то, что не под силу жрецам. Да одним твоим прелестным пальчиком ты способна сотворить чудес больше, чем все эти жрецы, вместе взятые.

— Истинно так, — елейно улыбаясь, закивал глава старейшин. — Вот поэтому, юная госпожа, если ты… я имею в виду, ты вместе со своей высокочтимой куклой, — поправился он на всякий случай, вспомнив дошедшие до них слухи, — могла бы вернуть в источник воду, мы бы щедро оплатили твой труд. Возврати нашему городу воду, сделай так, чтобы она текла круглый год напролет. А если старый источник иссяк, найди нам новый, мы готовы заплатить тебе и за это…

— Довольно! — перебила его Тамсин молодым звонким голосом. — Вы жалуетесь на жрецов, которые выманивают у вас деньги, не давая ничего взамен. Я же сначала делаю работу, а потом только прошу платы. Вы приготовили то, что мне потребуется?

Отцы города ничуть не возражали прекратить разговор о деньгах. В дверях появился посланник.

— Вот, юная госпожа, в точности как ты просила — только что срезанная ветка с хорошей здоровой рябины.

Лоза, которую принесли Тамсин, была тонкой, какой пользовались все лозоходцы: зеленый прут с развилкой, все три конца косо срезаны острым ножом. Молодая колдунья сунула куклу под мышку и, перекрестив руки, крепко взялась за два конца, образующие угол, направив острие третьего прямо перед собой.

— Идемте, — сказала Тамсин и решительно вышла из таверны.

Она направилась вниз по главной улице. Следующие за ней по пятам горожане не могли понять, ведет ли ее волшебная лоза, или она просто хочет подойти к городскому источнику. На дне каменного водоема, снабжавшего когда-то водой весь город, осталось лишь несколько лужиц, издающих резкий неприятный запах тухлых яиц.

— Этот источник проклят, — уверенно заявила Тамсин. — Его спасти уже невозможно.

Она повернулась и, по-прежнему держа перед собой лозу, пошла дальше, но теперь уже медленно, прислушиваясь к чему-то. Путь ее лежал вниз по мощенной булыжником улице, под аркой и затем по пыльной ухабистой дороге под холмом. За ней следовали старейшины и горожане. Дети весело скакали по обочине, радуясь развлечению.

Она спустилась с холма, как странно, — заметил одни лавочник. — Другие-то всегда поднимались наверх.

Не говоря ни слова, Тамсин продолжала идти, влекомая непонятной силой. Оказавшись среди бедных домишек, она оставила дорогу и шла теперь напрямик через небольшие садики и огороды, мимо сараев, курятников, сеновалов и навесов, где дубили кожи.

В очередной раз перепрыгнув через канаву, Тамсин остановилась среди пыльных рытвин, в которых валялись свиньи, и знаком попросила тишины. По приказу старейшины свиней отогнали в сторону и освободили для Тамсин пространство. В сосредоточенном молчании она принялась описывать по площадке все сужающиеся и сужающиеся круги, пока наконец не замерла около угла небольшого каменного дома. Лоза в ее руках согнулась, указывая в землю, с такой силой, что, казалось, вот-вот сломается.