Проклятое золото
Шрифт:
Через секунду и другого молодого охотника постигла та же участь. Он тоже не успел пустить в ход оружие. Острые зубы располосовали беднягу почище длинного клинка, который в ходу у гирканских всадников. Молодой охотник не издал ни звука, должно быть, клыки гигантской кошки достали до самого сердца.
Едва придя в себя после падения, Конан нанес сокрушительный удар по задней лапе хищника, которая была к нему в этот момент ближе всего, но топор срикошетил и отскочил, однако он, по-видимому, причинил рыси боль, потому что она с маху хлестнула хвостом, задев им Конана. Киммериец потерял равновесие и отступил на несколько шагов что, очевидно, спасло его от смерти: острые, как ножи, когти задели гриву его волос, голова Конана
В этот момент животный вой Джада оборвался. Аклак исполнил свой долг и прекратил агонию ударом топора — каждый атупанский охотник давал в этом клятву. Потом он обернулся и приготовился встретить зверя. На этот раз рысь не медлила ни секунды, она бросилась прямо на Аклака. Toт успел ранить исполинскую тварь в ухо, но уже в следующий миг рысь широко разинула пасть и попросту откусила охотнику голову.
Полуослепшему от крови Конану даже не пришло в голову, что он может спастись бегством. Слова "жизнь" и "смерть" потеряли для него всякое значение. Он хотел лишь одного, — перед тем как погибнет сам, возможно сильнее ранить ненавистную убийцу своих друзей и названого брата.
Конан поднял топор, но рысь уже повернула к нему оскаленную морду, запачканную кровью. Ее глаза были так ужасны, что киммерийцу показалось, что она может убить его одним взглядом. Горячее дыхание хищника опалило ему лицо… Топор Конана вонзился прямо в надвигающуюся на него разинутую пасть и застрял там, не давая зверю сомкнуть челюсти. Гигантская кошка попыталась вытащить лапой причиняющий ей нестерпимую боль предмет, но топор плотно засел между ее передними клыками и у нее ничего не получилось. Тогда она попробова-лa вытолкнуть его языком, но сперва тоже ничего не выходило.
Тем временем Конан увидел свой дротик, который, по-видимому, в какой-то момент вывалился из туши лося. Древко было скользким от крови, но варвар крепко сжал его в руках и выставил перед собой, упершись тупым концом в камень. Позади него был огромный валун, и он не смог бы убежать, даже бы и захотел.
Наконец рыси удалось выпихнуть из пасти топор, и она обрушилась на Конана всем своим весом. Продолжая сжимать древко, киммериец пригнулся, и рысь со всего размаха напоролась на его копье. Страшные когти вонзились в Конана, и он почувствовал, что умирает.
К тому времени, когда Конан пришел в себя и выбрался из-под уже начавшей остывать рыси, солнце стояло совсем низко. Он посмотрел на свое копье и понял, что оно, должно быть, пронзило сердце гигантской кошки — и она испустила дух почти мгновенно. Ничем иным нельзя было объяснить того, что он до сих пор жив и даже способен передвигаться.
Конан не стал задерживаться на месте трагедии, подходить к погибшим друзьям, отгонять хищников, желавших полакомиться мертвечиной, или считать собственные раны, он сразу заторопился в сторону стойбища. В том, что он единственный из всех уцелел, была какая-то несправедливость. Ведь не кто иной, как он, явился причиной несчастья, он не послушался Аклака, который был на охоте главным и повел других за собой. Как теперь он скажет Сонге, что из-за него погиб ее любимый брат и остальные охотники?
Дорога назад была трудна. Конан шел, не останавливаясь и не давая себе даже минутной передышки: он боялся, что если присядет, то уже не сможет подняться. Ночь застала его еще в малознакомых местах, и, пока не взошла луна, он несколько раз сбивался с пути. Окружающий его черный лес вполне соответствовал его страшным черным мыслям, однако то, что он застал в стойбище, оказалось еще страшнее.
Когда Конан вышел на луг, он не увидел горящих во тьме костров, хотя до него доносился запах дыма, паленой шерсти или шкуры. Некоторые шатры все еще курились, и по озеру расстилалась белая полоса то ли дыма, то ли тумана. Подойдя поближе, Конан
увидел, что площадка у костра и земля между шатрами усеяны трупами атупанов.Их всех убили стрелами, Конан понял это сразу, а раненых прирезали кинжалами и мечами. Конан поднял сломанную стрелу — отличной работы стрела со стальным наконечником, — именно такие входили в вооружение бритунийских воинов.
Конан обошел стойбище. Погибли все или почти все. Их либо окружили, либо каким-то образом обманули. Вот лежит мать Сонги, сжимая в руках дубинку. Вот хромой Глубал, рядом с ним его охотничье копье. Три десятка мужчин, женщин, детей. Все его племя. Атупаны сражались храбро, во всяком случае, пытались сопротивляться… Но что они могли противопоставить опытным воинам? И как ни странно, ни одного мертвого из нападавших.
И никаких следов Сонги.
Как ему ни хотелось немедленно броситься на поиски бандитов, пришлось дожидаться утра. Конан вернулся в лес и провел там остаток ночи без сна, окруженный призраками погибших друзей.
С рассветом Сонга не вернулась, и никто не откликнулся на его зов — у Конана была слабая надежда, что кто-нибудь все-таки успел убежать и спрятаться в лесу. Внимательно осмотрев поле сражения, а вернее сказать, кровавой бойни, Конан обнаружил еще одну странность: из стойбища ничего не пропало, кроме старинных амулетов, знака доблести охотников племени, тех амулетов, что они выбрали себе когда-то, доказав сначала свою силу и ловкость, пробравшись на древнюю башню.
Что ж, если все племя вырезано из-за дюжины бесполезных побрякушек, тогда ему ясно, где искать Сонгу.
Даже, если бы Конан не догадался, куда двинулся отряд бандитов, он все равно без труда смог бы найти их. Такая большая группа людей, тем более людей из цивилизованного мира, не могла не оставить множества следов. И следы эти показались отвратительными. Прежде всего, бритунийцы — если это действительно были бритунийцы — не умели даже правильно ходить. Шаги их были тяжелыми и неровными, походка развалиста. Они бездумно ломали ветки, сшибали мечами головки цветов. Следы рассказали Конану, что эти люди бессердечны, черствы и жестоки. Но еще хуже их запах — мерзкий запах цивилизации, который они принесли с собой.
Перед тем как отправиться в погоню, Конан быстро смыл с себя в озере свою и чужую кровь, а затем так же быстро и уверенно нанес разноцветной глиной на лицо и грудь раскраску, означающую "большую охоту". Он разыскал топор Сонги и тяжелое короткое копье, которое бросают просто рукой. Больше он ничего в стойбище трогать не стал, пусть все остается как есть и послужит предупреждением другим племенам.
Следы бандитов вели на северо-запад, туда, где атупаны охотились в летние месяцы. Убийцы двигались скорым шагом, почти без остановок видимому, они опасались мести случайно избежавших смерти охотников племени, а можем мести охотников из других племен. По всей видимости, у бандитов был предводитель и они преследовали вполне определенную цель, не отвлекаясь ни на что. Они даже ели на ходу сушеные фиги и овсяные лепешки — Конан постоянно находил брошенные огрызки и крошки, которые они роняли. Еще они пробовали охотиться, но без особого успеха, если судить но по количеству костей, которые остались у их вечернего костра.
Пересекая реку, Конан нашел на глинистом берегу то, что показалось ему дороже всех сокровищ мира, — ясный и отчетливый след узкой ступни Сонги. Значит, она жива и ее используют как проводника к старой башне.
После того как Конан убедился, что правильно разгадал замысел бандитов, он удвоил скорость где только можно сокращая путь и останавливаясь лишь на миг на вершинах холмов, чтобы оглядеть окрестности и сориентироваться. Он не охотился и, позабыв о своих ранах, старался нагнать упущенное время. В этом ему помогало то, что Сонга выбирала, напротив, самый длинный путь, а иногда намеренно сбивалась с дороги.