Проклятые вечностью

— Да будь ты проклят, жалкий выродок! Я лучше умру, чем склонюсь перед тобой.

— А какие гарантии, что ты не убьешь ее после? — вмешался граф.

— Никаких, в том то и прелесть, но, в отличие от тебя, у меня есть выбор, а вот ты раз перешел к торгу, уже принял решение, поэтому не стоит тянуть время, — рыкнул Виктор, глубже надавив Анне на кровоточащее горло. — Итак… в твоих руках чаша жизни и смерти. Что ты выбираешь?

— Жизнь, — приняв человеческий облик, проговорил граф.

— И это правильное решение! — победоносно сверкнув глазами, воскликнул вампир. — А теперь бросьте графа в серебряную темницу. Если решит играть с вами — убейте девчонку. Я бы еще поговорил с тобой, но у меня есть нерешенные дела.

Петляя по тёмным лабиринтам и Дракула, и Анна погрузились в какое-то обреченное оцепенение. Никто из них не оказывал сопротивления, они молча покорились злому року, спускаясь по винтовой лестнице в недра скалы. С каждым шагов воздух становился все тяжелее и тлетворнее, хотя это не шло ни в какое сравнение с тем, что они пережили несколько часов назад. Теперь даже караульные воротили носы от своих пленников, отводя в сторону глаза.

— Мы что, спускаемся в ад? Если так, то мне известен более короткий маршрут, — вскинув голову, произнес Владислав, но ни один из стражников не отозвался ему в ответ.

Несколько минут спустя перед ними растворили массивную стальную дверь, за которой находилась небольшая камера, отгороженная серебряной решеткой с шипастыми прутьями. Втолкнув туда узников с такой силой, что Анна, расчертив коленками пол, распласталась на холодных плитах, стража удалилась, оставив их предаваться молчаливым раздумьям о горькой участи, на которую их обрекли высшие силы.

Судя по тлетворному зловонию, царившему вокруг, влажная темница, ставшая их прибежищем, для многих узников превратилась в преждевременную могилу, приговаривая неупокоенные души несчастных к вечным скитаниям во мраке. На стенах от сырости проступали темные пятна, но кое-где проглядывали ряды вертикальных белесых черточек, оставленных предыдущими обитателями, как ужасающее напоминание о тех днях, что они провели в заточении, пока смерть не освободила их от оков плоти. На потолке виднелось небольшое отверстие, диаметром с кулак, служившее чем-то наподобие вытяжки, выходившей во двор. Только благодаря ей властвовавший здесь смрад разбавлялся небольшими порциями кислорода, вдох которого был подобен глотку надежды для обреченного на вечное заточение.

С горечью осмотрев похожую на склеп тюрьму, Анна поняла, что отныне ее царским ложем станет сноп прелой соломы, а подушкой — голые камни. С трудом поднявшись на ноги, она добрела до каменной скамьи, высеченной прямо в стене и служившей для заключенных одновременно и кроватью, и единственным сиденьем.

Разве могла она, гордая цыганская принцесса, когда-либо даже вообразить, что дойдет до такого унижения? Всю жизнь девушка, подобно воину, мечтала умереть с оружием в руках, пытаясь уничтожить их семейное проклятие, теперь же она была обречена гнить в темнице в компании злейшего врага. Жестокая ирония судьбы, наказывающая чрезмерную гордыню. В тот миг мыслью она унеслась к дням своего детства или юности, смакуя счастливые воспоминания, как бокал с дорогим вином. Забавы с братом, обучение фехтованию, тихие вечера за разговором с отцом, даже первая охота на оборотней — все это теперь представлялось ей чем-то волшебным, выстроенным на хрупком фундаменте девичьих грез, который рассыпался от малейшего прикосновения реальности. По праву рождения ей были дарованы крылья, перед ней были открыты двери дворцов высшей европейской аристократии, а кончилось все мучительным падением с небес, этим склепом, этой грязью, этим позором и этими лишениями. Редко на чью долю выпадала такая неслыханная удача, на смену которой приходило столь глубокое отчаяние и унижение.

Тоска и боль костлявыми руками сжали ее сердце, разрывая на мелкие кусочки, как в ночь, когда по воле злого рока ей суждено было пройти кровавое крещение, обагрив руки кровью невинного ребенка. Однако в ту ночь Дракула помог ей преодолеть эти душевные муки, граничившие с сумасшествием, теперь же, искоса поглядывая на его застывшую у стены фигуру, Анна даже не смела надеяться на то, что граф снизойдет до разговора с ней, после того, как она собственноручно оборвала нить его надежд. Его пощечина до сих пор огнем горела на ее щеке, перед глазами все расплывалось от тяжести этого удара, но сильнее всего болела душа и ущемленное самолюбие, поэтому, глотая горькие слезы, она пыталась воскресить былую ненависть, чтобы хоть как-то оправдать свой поступок и его жестокость.

Меж ними воцарилось гнетущее молчание, которое, казалось, будет длиться бесконечно. Девушка абсолютно потеряла ход времени, минуты обратились в часы, а часы в вечность, проходящую во тьме. Вскоре тишина начала сводить с ума, ибо каждый звук, каждый шорох оглушительно бил по ушам, рождая смутные видения и рассыпающиеся в прах надежды, однако гордыня, завладевшая ее душой, не позволяла нарушить молчание. Принцесса не чувствовала вины, не раскаивалась в своем поступке, напротив, с каждой минутой уверенность в собственной правоте укреплялась в ее сердце но, к сожалению, это не снимало камень с души.

Спокойствие и бездействие вампира, который отрешился от происходящего, выводили из себя. Дракула не пытался выломать решетку или найти какой-то выход из их плачевного положения, он будто обратился в мраморное изваяние, пустыми глазами взирая на окружавший его хаос. Он молчаливо выжидал, а она медленно сходила с ума.

В тот миг каждый из них проклинал свою глупую гордость, свое тупое обидчивое упрямство, мешающее им сознаться вслух в своих поступках, признать вину и ошибки, ну или хотя бы предаться забвению, подарив прощение прошлым грехам но, к сожалению, никто из них не мог победить собственную гордыню и начать разговор.

Когда тишина становилась невыносимой, Анна пыталась хоть как-то занять себя, тешась надеждами отыскать потайной выход, сокрытый от глаз непосвященных. Не по одному разу она ощупала каменную кладку, пытаясь обнаружить какой-то рычаг или выступ, найти проваливавшиеся плиты или подозрительные ниши, но каждый раз ее попытки терпели сокрушительное поражение. В эти моменты она бессильно опускалась на скамью, пытаясь забыться во сне, который не приносил ни отдыха, ни успокоения, но сильнее всего ее пугал голод, начинавший постепенно, как искусный предатель, терзать плоть.

Дракула, не смотря на внешнюю отрешенность, не без интереса наблюдал за манипуляциями принцессы, поражаясь стойкости ее духа, пытаясь понять, надолго ли хватит ее выдержки и спокойствия. Ему, просидевшему большую часть жизни в темнице, а вечность в одиночестве, эта молчаливая пытка заточения давалась намного легче. Внутренний хронометр неустанно считал часы, становившиеся днями, а неизвестность постепенно вытягивала нервы в струну, играя в его сознании погребальную песнь. Наверху бурлила великая игра, кипели интриги, достойные королей, а он был выброшен на обочину жизни, ожидая приговора. В довершение ко всему, спустя пару дней, проведенных в плену, еще и состояние Анны начало пробуждать в нем искреннее беспокойство.

Принцесса, ведомая гордостью, не жаловалась, не пыталась завязать разговор, но в ее ясных глазах постепенно начинала проступать отчаянная обреченность — верная спутница безумия. В такие мгновения злость покидала его разум, заполняя пустоту неподдельным участием но, так же как и Анна, граф терзался в одиночестве, упорно отказываясь признавать тот факт, что для его непокаянной души девушка стала огнем, который постоянно грел сердце. Никакая ярость, никакая обида, никакая ненависть не могли затушить в нем это чувство, а оттого горечь от собственного упрямства становилась еще горше.