Прокол
Шрифт:
28
В нашем распоряжении имелось несколько часов и, чтобы не терять понапрасну времени, я решил покопаться в бортовом Мозге "бьюика". Меня интересовало, где успел побывать звездолёт и, следовательно, Кэс Чей, за два года после смерти профессора Дёрти. Разбор полетов продлился довольно долго. Но я не удовлетворился этим и захотел взглянуть на пространственную картину трасс. Потом, совсем уж от нечего делать, подгоняемый каким-то смутным любопытством, предложил Мозгу оконтурить россыпь точек, отмечающих места, которые посетил Кэс Чей. Мэтт развлекался, наблюдая за моим дурацким занятием, хотя ему в его положении приходилось несладко. Странную фигуру вычертил Мозг корабля на экране. Тонированная зеленым, перед нами с Мэттом предстала усечённая, со срезанной верхушкой - шаровым сегментом - сфера, самое настоящее "яблочко с бочком". Мэтта охватила болезненная зевота, а я со всё возрастающим интересом продолжал свои исследования. Точка, соответствовавшая координатам Переходника, оказалась лежащей в плоскости "бочка", но из этого пока мало что следовало. Тогда я дал команду Мозгу определить геометрическое место точек, полагая условием отсутствие "бочка", проще говоря, центр сферы. Когда Мозг зафиксировал в центре планету Пасифик, система звезды Дастбин, я несколько секунд тупо смотрел на экран, не в силах осознать факт, но тут Мэтт Пепельной подначил меня: - Что, собрался опять на Паппетстринг, бродяга? Меня словно обожгло. Ну конечно же, я смотрел на экран и не видел координат... Паппетстринга! - Мэтт, что за наваждение? Система звезды Дастбин, планета Пасифик... - Называвшаяся так раньше, а после того, как стала местом обитания кукол, прозванная и дёртиками и самими куклами планетой Паппетстринг - что-то вроде "Марионетка", "Кукла на верёвочке"... - Мэтт, теперь ты можешь перестать следить за мной, - улыбнулся я.
– Я не сбегу от тебя, чтобы вернуться на Переходник. Мы полетим на Паппетстринг. Точнее, я полечу туда один. А еще точнее, мы полетим вместе, и ты подождешь меня там, но не на орбите, а в сторонке, а я ненадолго приземлюсь - и сразу назад. Вообще-то лучше бы тебе идти сразу к Земле, а не ждать меня, но ты же упрям, как ишак. - Не хитри, бродяга. Выкладывай, что задумал. - Мэтт, сейчас нам нужно тормозить. Мы подходим к моему звездолёту. Дремли пока, поговорим позднее. Я произвёл торможение и стал медленно сближаться с "шевроле". Мэтт настаивал, чтобы мы летели до Паппетстринга вместе, в одном корабле. - Это пожалуйста, - сказал я ему, - но садиться со мной на планету я тебе не позволю. Пристыковав корабли и облачившись в скаф, я слазал в свой звездолёт, настроил его на переход до Паппетстринга с недолётом и вернулся к Мэтту. - Ты сам догадаешься когда-нибудь, что я хочу есть?
– сварливо сказал он, когда я избавился от скафа. Насчёт поесть идея была совсем неплохой, и мы ее реализовали, а потом я сказал: - На этой тачке мы допилим до места назначения всего за четыре-пять дней. Но я предлагаю лечь в "спальник", чтобы не скучать и не мучиться ожиданием. Или опять станешь спорить? Мэттью Пепельной невозмутимо ответил: - Но во время твоего спуска на планету я должен бодрствовать. И не забивай мне баки, не думай, будто я забыл, что ты что-то хотел мне рассказать. - Я не хочу тебя попусту волновать, пойми. Ты должен спать и набираться сил. Твоё положение не так уж хорошо, прости за прямоту. Мне нужно как можно скорее передать тебя в руки Эдди Лоренса и всей его белохалатной "королевской рати". - Спасибо за откровенность, бродяга. Но расскажи сейчас, немедленно. Ведь спать я буду в анабиозе, да еще с твоими вшивыми уколами, так что меня не посетит бессонница от новых впечатлений. Перед сном вообще хорошо заправиться новой информацией: пока спишь, подсознание работает, и иногда утром получаются интересные результаты. Я только вздохнул. Мы выросли с ним в одном инкубаторе... Как можно короче я попытался рассказать Мэтту о Кэсе Чее, о встрече с Казимиром, о моих трёх визитах на "Платинум сити". Очень коротко, конечно, не вышло. Мэтт, хотя и хорохорился, но по-моему, с трудом просёк услышанное: у него начала повышаться температура. Но его скепсис действовал на меня просто убийственно, хотя и без его замечаний всё происшедшее со мной казалось безумным бредом. Лишь одно Мэтт уяснил твердо: предприятие, затеянное мною с целью найти и уничтожить яйцо со смертью Кэса Чея, очень опасно. Дискуссия грозила затянуться, но я проявил настойчивость и чуть не силой затащил Пепельного в медицинский отсек. После проведения необходимых процедур отвёл его в слиппер, устроил в "спальник" и залёг в анабиоз сам. Я давно уже чувствовал знакомую сильную дурноту, но ничего не сказал Мэтту: на фоне его несчастья моё недомогание виделось пустяком. Из-за своей щепетильности, не желая беспокоить товарища, я не предложил ему перейти в "шевроле", и теперь до самого Паппетстринга вынужден был мучиться в корабле Кэса Чея. Я не решился "тестировать" Мэттью на этот счёт: всё равно боли от нанесённых ему тяжёлых травм рук замаскировали бы ощущения, вызываемые полем злобы Кэса Чея. Да я и так знал, что он его не чувствует. В отличие от меня и от неизвестных мне других людей, человекоподобных и нелюдей, когда-то "убивших" Кэса Чея. В отличие от меня, "мировая линия"
– Я закончил надевать скаф и стоял перед Мэттом с открытым забралом. - Я бы сам мог подстраховать тебя, Айвэн. - Жди меня в машине. Помнишь?
Ты знаешь, мечта у меня золотая: "Идем мы на дело с тобою вдвоём, Работаем ловко и, страх презирая, Добычу богатую мигом берём. Волнуясь, ты ждёшь за рулем лимузина, Ты в деле впервые - тебе нелегко. Но все позади, и шуршащие шины Нас скоро отсюда умчат далеко. Скажу я: нажми на педаль до отказа И вытри слезу, что готова упасть. Как долго мы ждали заветного часа!" ...Сегодня мечта золотая сбылась!
– Ох, смотри, бродяга, - сказал Мэттью Пепельной.
– Я возвращаюсь без рук, а ты можешь не сносить головы. Тогда мозговой грыже не на чем будет обосноваться. - Смотри, накаркаешь. Да, лэнгвидж свой я оставлю здесь. Чтобы не скучать, можешь прослушать мою беседу с Казимиром. Другие разговоры я не записывал: уж очень свистели пули и трещали челюсти, и записи бы не получились. - Предстартовый невроз?
– задал риторический вопрос Мэтт, глядя мне в глаза. - А как же, сам должен понимать. - Давай-ка свои координаты, бродяга. Где тебя искать на Паппетстринге, если что? - Ну, ты прекрасно должен представлять, где это. Несколько миль южнее тренировочного городка с куклами, где мы с тобой встретились, помнишь? - Не забыл ещё. - Да, как такое забудешь. Ну вот. Там, в лесу, есть большая прямоугольная, что ли, поляна не поляна, поле не поле. Ты знаешь: на Паппетстринге деревья - почти как у нас на Земле в средней полосе, и вокруг этой поляны нечто вроде берёз растет, вся она как бы окружена "берёзовыми" ополицами. А примерно в центре её - огромное кряжистое дерево, вылитый наш дуб. Когда я маялся без звездолёта, то, бродя по лесу, приметил эту поляну, но в то время не заинтересовался ею. Вот туда я и направляюсь сейчас, Мэтт. - Ты меня немного успокоил, Айвэн. Лес тот мёртвый, скучный. Туда никто не заглядывает. - Вот, вот. Думаю, что обойдёмся без "если что". - Ну, ни пуха, ни пера, Гуттаперчевая душа! - К чёрту!
– откликнулся я и, защёлкнув забрало, пошёл на выход. Оказавшись в своем звездолёте, я сразу почувствовал себя значительно лучше, а, освободившись от скафа (чужого!), окончательно пришёл в норму. Заняв пилотское кресло, с привычным "вперёд - и выше!" направил корабль к Паппетстрингу, моля Бога, чтобы прибыть туда к концу ночи, перед рассветом. Я лицемерил Мэтту, говоря, что перед "хаджем" не хочу наживать мозговую грыжу. На самом деле я все время думал над задачей, вставшей передо мной после того, как понял, что дни межпространственного тоннеля сочтены. В который раз я убеждался, что задача, которую ставит вам начальство, не может быть до конца понятна ему самому. Вы должны сначала помочь вашему шефу сформулировать то, что он желает от вас, использовав ваш опыт и интуицию. И потом, - и в процессе работы по заданию, и в момент подведения итогов, - он знает меньше вашего. И в первом, и во втором случаях начальство знает меньше потому, что задание-то выполняли и выполнили вы, а не оно. А во втором ещё и потому, что иногда в конце вы докладываете о выполнении не того, что требовало ваше начальство, а о решении той задачи, которую вы заново уяснили и поставили себе в процессе работы, переформулировав и переосмыслив старую в связи с открывшимися неизвестными обстоятельствами. Это мое теперешнее задание явилось яркой иллюстрацией моей доморощенной теорийки. Сейчас я молил Бога не о том, чтобы закрылся тоннель, а о том, чтобы он оставался открытым в течение времени, которое я положил себе на то, чтобы уничтожить яйцо со смертью Кэса Чея. Наличие у Кэса Чея внешнего сердца, яйца, и явилось вновь открывшимся, не известным ни мне, ни Шефу обстоятельством, многое перевернувшим с ног на голову. Я пытался решить непосильную задачу. Задачу с тоннелем, Кэсом Чеем и его внешним сердцем. Летя к Паппетстрингу, я анализировал три основных возможных варианта. Первый, самый простой вариант. Предположим, что когда я уничтожаю яйцо, Кэс Чей находится в нашей Вселенной. Тогда он, безусловно, погибает. Второй. Предположим, Кэс Чей - на том берегу, а тоннель открыт. Я уничтожаю яйцо. Означает ли это, что Кэс Чей умрет? Интуиция мне, дилетанту, подсказывала, что в этом случае Кэс должен погибнуть. Всё-таки при открытом тоннеле наши два параллельных мира представляют как бы сообщающиеся сосуды, образуют единый, странной формы и со странными свойствами, Сверхмир. Третий вариант, самый неприятный. Предположим, тоннель закрывается, а Кэс Чей навсегда остается на той стороне, в расширяющейся Вселенной. Я уничтожаю яйцо. А Кэсу Чею будет наплевать на это. Находясь в мире, изолированном от нашего, он преспокойно продолжит свою жизнь, может быть, потеряв только бессмертие. Не велика потеря. В таком случае получилось бы, что мы позволили преступнику удрать за границу. Не за границу страны, Земли, Галактики, а за границу Вселенной, за её край. Мало того, тогда сбылось бы пророчество профессора Дёрти о том, что Кэс Чей станет наводить ужас на ещё неизвестных нам обитателей другой вселенной, будет нести зло другому Разуму. Так что, реализуйся третий вариант, - это уже был бы настоящий прокол: с нашей стороны, со стороны Департамента, со стороны Шефа, и, главное, с моей лично. И меня охватывал ужас, когда я думал об этом. Возможно, я ошибался в своих предположениях и Кэс Чей после разрушения его внешнего сердца в любом случае должен был умереть. Но вдруг вспомнил слова Хаббла о профессоре Дёрти: " - Помните фильм, где старик, лежащий на смертном одре, поджигает сиделке газету?" Нет, бродяга, рассчитывать надо всегда на самое худшее... И все-таки, если Кэс, находящийся в другой Вселенной, погибнет там при закрытом тоннеле, то как тогда подтвердить, констатировать, установить его смерть? Домыслы не представишь Шефу, а Шефу не представить их наверх. Получится сплошная неопределённость. Она всё время занозой будет сидеть во всех нас, не давать нам покоя. Даже если наши высоколобые авторитетно заявят, что Кэс Чей на той стороне и при закрытом тоннеле должен был неминуемо погибнуть, это не станет полноценным фактом. Не выполнится важнейший философский и научный принцип - принцип наблюдаемости. Вот если бы мы увидели мёртвого Кэса Чея, тогда другое дело. Но с закрытием тоннеля принцип наблюдаемости становится нереализуемым в... принципе! Точка. Вот вам и мозговая грыжа... Я не заметил, как пролетело время. На экране со страшной быстротой вырастала злобная планетка Паппетстринг. Торможение, предпосадочный манёвр. А далее я просто переключил управление на автоматику, поскольку корабельный Мозг хранил координаты места, где созрел, вылупившись из эмбриомеханической "таблетки", и начал свою жизнь звездолёт. Поляна с дубом лежала несколько южнее той точки. На её северный край, обращенный к тренировочному городку, и сел корабль. Над лесом царила ночь. Сняв ненавистный скаф, я на минутку выскочил из корабля. По едва уловимым, почти неощутимым признакам понял, что ночь на исходе. Снаружи ощущался легкий морозец, в ясном небе над головой роились чужие созвездия. Выморочный, неживой лес стоял совершенно голым. Листья давно опали, земля окаменела от холода. Ёжась, я забрался в уютное чрево звездолёта и переждал остаток ночи и томительный, неторопливый рассвет. Стены корабля спасали от холода, но не защищали от всепроникающей злобной волны, принесшей мне привычное ощущение противной тошноты и непонятной изматывающей тревоги. Но я даже радовался этому обстоятельству: значит, смерть Кэса Чея где-то тут, рядом. Все, пора. Я вышел наружу. День обещал быть солнечным, ясным. Звезда Дастбин - солнце Паппетстринга - всходила слева от меня, но ещё не поднялась над верхушками деревьев. Дуб, огромный, толстенный, страшный, без единого листика, виднелся прямо передо мной, на расстоянии не более одной восьмой мили. Я медленно направился к нему. Поляна слегка понижалась к югу - в том направлении, куда я шёл. Скоро передо мной открылось подножие мощного дерева. Но нет, это был не дуб. Это вообще не было дерево. Все та же дешёвая, "а ля профессор Дёрти плюс Кэс Чей", бутафория. В развилке корявых ветвей искусственного сооружения, крона которого являлась на самом деле огромным энергосборником, на заржавевших цепях болтался приличных размеров или кофр, или ларец, или сундук. Тогда, пару-тройку месяцев назад, пробегая мимо и не обращая на дерево специального внимания, я не заметил ларец среди пышной бутафорской листвы. Сложные чувства испытывал я, приближаясь к дубу. Через несколько минут я извлеку яйцо из ларца, уничтожу его, и Кэс Чей умрёт. Умрёт человек. Или нечеловек? Мне вспомнилось вдруг, как осуществляется смертная казнь в некоторых местах заключения. Её производит специально подготовленный и назначенный для этого человек, можно сказать, палач, которого на жаргоне стыдливо-нейтрально именуют Исполнителем. Того, кого он должен привести к полному финишу, также лицемерно, ханжески, называют Материалом. Исполнитель стреляет Материалу в затылок, исподтишка, скрытно. Материал его не видит, он даже не знает, когда именно будет сделан по нему выстрел. Интересно, спит ли в ночь перед казнью Исполнитель? Именно Исполнитель, а не Материал. И, самое интересное, засыпает ли он сразу, безмятежно, в ночь после казни? Или всю ночь напролёт, сгорбившись, тихо отмеривает он шаги, и облачка сигаретного дыма беспрерывно поднимаются в ночное небо, к Млечному Пути? Я ощущал себя таким же Исполнителем, идущим "работать" с Материалом Кэсом Чеем. Но роль моя представлялась мне ещё более подлой, чем та, которая отводилась Исполнителю, убивающему смертника. Тот, по крайней мере, близко видел обречённого на смерть человека. И из-за этого ему, наверное, тяжело было переступить нравственный порог; близость Материала, возможно, обрекала его на мучительную внутреннюю борьбу с самим собой. Мне же было несравненно легче и проще: я не увижу близко ни лица, ни даже затылка Кэса Чея. Вот так, не видя человека, намного легче сделать ему гадость. Легче убить. Убить на расстоянии. И ещё. И в том, и в другом случае подразумевается, что Исполнитель всегда лучше, чем Материал. Но конкретно в моём, так ли это? Выполняя задание, я уже привел к полному финишу свыше десяти человек - больше, наверное, чем за это время Кэс Чей. Жетон Абсолютного Сертификата - просто жалкая уловка, вшивая индульгенция, с помощью которой моё начальство великодушно отпустило мне возможные будущие грехи, ловко умыв руки и перевалив груз ответственности на меня. Но наивно прикрывать мне свой стыд фиговым листком-жетоном цинично спущенного мне сверху Абсолютного Сертификата... Так кто же я? Кем я стал? Не превратился ли я в точно такого же Кэса Чея? Я, сотрудник Департамента Айвэн Фул, Фэгот, Гуттаперчевая душа, и есть подлинный Кэс Чей... Остановившись в нескольких десятках футов от дуба, я достал флэйминг и с минуту постоял, собираясь и прислушиваясь. Тишина стояла необыкновенная, но сейчас наслаждаться ею я не стал. Состояние моё на глазах ухудшалось, как тогда, в павильоне у Казимира, и надо было срочно заканчивать операцию "Смерть Кэса Чея, бессмертного". Подняв флэйминг, чёткими короткими импульсами срезал закамуфлированные под цепи сложнейшие системы, обеспечивавшие функционирование внешнего сердца, и ларец с глухим стуком упал на мёрзлую землю. Я представил себе Кэса Чея. Если он сейчас шёл - то споткнулся. Если сидел - покачнулся на стуле. Если лежал - то вздрогнул. Я хотел подойти к ларцу, чтобы достать яйцо, но ларец самопроизвольно раскрылся, и оттуда выскочил четвероногий серый, с рыжими подпалинами, зверёк, напоминавший то ли зайца, то ли кролика, то ли кенгуру. Обогнув по крутой дуге дуб, он длинными прыжками помчался к дальнему краю поляны, но пуля из молниеносно выхваченного "спиттлера" догнала его. Он ещё пытался сделать на ходу "свечку", точь-в-точь, как это свойственно нашим земным зайцам, но выстрел мой был точен, и зверёк, перекатившись несколько раз по инерции через голову, неподвижно распластался на корявой, мёрзлой земле. Если Кэс Чей сейчас ел - то подавился. Если он пил - поперхнулся. Если курил - то закашлял. Дешёвый спектакль продолжался. Не успел я подойти к зайцу, как большая птица, неизвестно откуда взявшаяся, неожиданно появилась прямо на том месте, где лежал убитый зверёк. Разбежавшись по закаменевшей от холода земле, она тяжело взлетела, направив свой уплощённый клюв на запад. Тщательно прицелившись, я поразил похожую на утку птицу из "спиттлера" в угон, с первого выстрела. Она глухо шмякнулась наземь, и я поспешил к ней. Если Кэс Чей сейчас хохотал - то стал улыбаться. Если он улыбался - то помрачнел. Если был мрачен - то заплакал. Весь внимание, на цыпочках подошел я к утке, ожидая очередного подвоха. Но ничего не произошло. Приподняв утку, увидел под ней крупное белое яйцо уменьшенную копию "эга", обнаруженного мною в "харвестере". Да, яйцо великий символ. Это символ души. Это символ изначальности, первичности. Это символ сингулярности - "протояйца", из которого якобы развилась, развернулась поначалу раздувающаяся, перешедшая затем в просто расширяющуюся, Вселенная. Даже галактики на схемах в астрофизических журналах изображаются крупной точкой с двумя отходящими от неё дужками, обозначающими соответственно ядро и спиральные рукава, что напоминает подвешенный на нитевидных образованиях в белке яйца желток. И пасхальный заяц на картинках всегда держит в лапках белое яйцо. Впрочем, это уже несколько из другой оперы: Кэс Чей не должен воскреснуть. Взяв яйцо в руки, я тихонько сжал его, словно проверяя на прочность. Оно показалось мне на удивление хрупким. Что бы ни делал сейчас Кэс Чей, его покоробило и он схватился за сердце. Тошнота и боль в позвоночнике стали нестерпимыми. Скорее, скорее. Сейчас я избавлюсь от страданий сам, сниму проклятье с Казимира, покончу, наконец, с Кэсом Чеем и поспешу к Мэттью Пепельному. Я потянул за торчавшую с тупого конца яйца головку и вытащил на свет божий длинный игольчатый предохранитель, а яйцо бросил на схваченную морозцем землю. Кэс Чей уже ничего не мог делать сейчас, он только хрипел и рвал руками свой красивый асимметричный, символизирующий, наверное, асимметричность Вселенной, комбинезон в том месте, где страшно кололо, тосковало сердце. Я не стал подражать ни "тупоконечникам", ни "остроконечникам", разбивая яйцо. Оно лежало на земле, завалившись на бок, и я разбил его своим каблуком, ударив сбоку. Агония. Но Кэс Чей всё ещё жил. Я поднес иголочку к глазам. Солнце, пробившееся сквозь голые стволы, отразилось вдруг от зеркальной, полированной её поверхности, и мне показалось, что это не я переломил иглу, а солнечный луч перерезал её надвое.
Смерть каждая страшна, трагична, Её сурова ипостась, Но - смерть логична, органична, Её неодолима власть...
Всё. Наступила смерть Кэса Чея, бессмертного. Но радость моя оказалась преждевременной. Хотя мучительная тошнота и боль в позвоночнике разом исчезли, зато под черепной коробкой у меня как будто забегали мыши, а затем я ощутил, как в голове забился, задёргался словно бы клубок, с которого сначала медленно, а потом все быстрее стали сматывать нитку. Нитку, которая являлась "мировой линией" моей жизни, судьбы; нитку, прихотливо смотанную, переплетённую и в компактном виде уложенную мне в черепную коробку. Пошел какой-то сумасшедший, страшный обратный отсчёт. Я как бы проживал в ускоренном темпе всю свою жизнь, но задом наперёд, и был не в силах помешать этому. Картины жизни мелькали, как пейзажи в окне мчащегося поезда, всё время сменяя друг друга. Мне подумалось, что жизнь моя на удивление коротка, ничтожна, убога, что она состоит из всего лишь не очень большого, конечного, ограниченного количества отдельных неярких, малозначащих эпизодов. Как только приходила очередная картина, я силился что-то произнести, крикнуть, но только беззвучно разевал рот, как выброшенная на песок рыба, и мучительные попытки заговорить кончались ничем, а эпизод тотчас исчезал из памяти, как сон, который вы не успели запомнить, который ускользнул от вас на рассвете. Это было ужасно. Клубок становился все меньше и все сильнее бился внутри черепной коробки, причиняя мне адские, нестерпимые боли. Теряя сознание, я успел задержаться лишь на двух-трёх эпизодах. В одном я увидел большой и длинный, из дубовых бревен, старый дом, где провел своё детство. Я смотрел на него со стороны парадных подъездов, выходивших на булыжную мостовую глухого внутреннего двора, тупичка, тесно обсаженную могучими цветущими липами. Потом словно гигантский нож рассёк сверху вниз мостовую по её продольной оси, и я оказался в яме, откуда наблюдал, как на разрезе, погруженные в землю камни булыжной мостовой и корни столетних лип. И тянул, тянул руки к дому и знал, что никогда не вернусь туда. Потом прошли перед глазами пруды моего детства, в которых я учился плавать, и странно: я ощутил, как сильно стянуло кожу лица, будто и вправду накупался в их глинистой, мутноватой воде. Последнее, что успел выхватить из пестрого мелькания картин - летний сад после полудня, где меня, четырех- или пятилетнего, укачало в гамаке. Этого ощущения полной безмятежности, покоя и умиротворенности, которое я испытывал, засыпая на свежем, тёплом воздухе среди зелёного сада, я никогда после в своей жизни не мог достичь, хотя часто вспоминал вроде бы ничем не примечательный эпизод. Он не случайно задержался перед моими глазами и сейчас. Потом - провал, темнота. Движение к полному нулю...
29
Я проснулся, как просыпаются утром, правда, чувствуя себя несколько ошарашенным. Попытался было взять себя в руки, но почему-то это плохо получалось. Тело моё, несмотря на удобное ложе, затекло и устало. Ко всему прочему сильно стягивало кожу лица, словно я умылся в грязной воде. Приятная полутьма в "операционной" сменилась ровным, не раздражающим светом. Хитрые часы показывали 46 часов 31 минуту. Таким образом, я провёл на ложе почти двое суток. Примерно за такое, довольно приличное время, и происходит процесс "откидывания мозгов на дуршлаг". Подошел Лоренс с лаборанткой, но уже с другой. Они вдвоём, привычно проделывая необходимые манипуляции, освободили меня от липучек и присосок, а в завершение Лоренс снял с моей головы шлем. - Айвэн, сможешь встать сам?
– услышал я за спиной голос Эдди Лоренса. Не спеши и не убегай - сейчас лично сам тебя отмассирую. - Что за вопрос, Эдди!
– я выбрался из "корыта" и с наслаждением потянулся. Что-то снилось мне, но я не мог вспомнить сон, он ускользнул от меня перед самым пробуждением... Чёрт, почему так стягивает лицо? Эдди с лаборанткой как-то странно смотрели на меня. Вернее, старались не смотреть. В чём дело? - Все нормально, Эдди? - Почти всё нормально, - озабоченно сказал какой-то уж очень серьёзный Лоренс. - А что же тогда не нормально, старик? Неужели все-таки "дуршлаг" коротнул?
– пошутил я. Ничего не отвечая, Лоренс провел меня в комнату с массажным центром и предложил лечь на топчан. - Снова ложиться, - изображая недовольство, пробурчал я. Что-то мне мешало, лицо было словно чужим. - Эдди, я на минутку загляну в ванную. Эдди Лоренс опять странно взглянул на меня и легонько вздохнул. Я зашёл в ванную и посмотрел в зеркало. И обомлел. Из зеркала на меня глядело усталое лицо вроде бы знакомого мне человека - и моё, и в то же время не моё. С удивлением взирал я на невесть откуда взявшиеся тёмные усы и такие же тёмные, наполовину седые волосы. Лицо мое выглядело так, словно я стоял на ураганном ветру. Оно приобрело "летящий" вид; заострились черты, прищурились веки, как бы уберегая глаза от мощного ветра. Копна длинных волос напоминала огонь на ветру, или, скорее, развевавшийся чёрный, расшитый серебряными нитями, флаг, который удивительным образом запомнил, как он бился и хлопал на ветру, как буйный ветер трепал и рвал его. Бой закончился, ветер стих, а затем и вовсе наступил мёртвый штиль, а флаг не пожелал лечь в дрейф и продолжал реять... Да, замечательное лицо видел я. Я бы восхищался таким... если бы оно принадлежало другому человеку. Что-то начинало потихоньку до меня доходить. Я сильно дёрнул за кончик чёрного уса, и он оказался у меня в руках. Так. Бутафория. Маскарад. Я содрал остатки приклеенных усов; смочив пальцы, немного потер в одном месте лицо. Так и есть. Маскарад. Вышел к Лоренсу и молча залёг на топчан, залёг лицом вниз: пока нам с Эдди неловко встречаться глазами. Я услышал над головой плохо скрытый вздох облегчения, а затем повеселевшее дыхание Лоренса, если можно сказать так о человеческом дыхании. Эдди принялся осторожно массировать меня, постепенно наращивая интенсивность движений. Он в основном пыхтел и помалкивал - в общем, работал. Через пару минут он не выдержал и заговорил первым. - Айвэн, надеюсь, ты понимаешь, что с тобой произошло? Я, знаю, ты не любишь, когда ходят вокруг да около. Ты должен знать, что в процессе выполнения задания полностью лишился памяти. Тебя доставили ко мне в состоянии амнезии. Ты был, словно новорожденный, мозг твой стал, как TABULA RASA - "чистая дощечка", у тебя остались лишь одни врождённые рефлексы. И я вывалил тебе под черепную коробку всё содержимое "дуршлага", который несколько месяцев назад заполнили информацией, снятой с твоего мозга. Шеф оказался прав, когда перед выходом на задание прислал тебя сделать брэйнграмму. Иначе пришлось бы тебе, как тому парню из 9-го Управления, которого год назад огрели сзади по голове дубиной, в тридцать три года начинать жизнь сначала. Хотя ты не сможешь вспомнить всё, что произошло с тобой после первого пробуждения здесь, но, по крайней мере, продолжишь свою жизнь с момента, когда разлепил свои глаза на ложе пять минут назад. Всё получилось. Тебе не стоит волноваться - ни по этому конкретному поводу, ни пока вообще.
– Эдди совсем прекратил массаж, я чувствовал спиной лишь ветерок, создаваемый его энергично жестикулирующими руками. Он не умолкал, его несло, как после недозрелых яблок. - Айвэн, ты произнес несколько слов и фраз, точь-в-точь таких, как после первого пробуждения. Значит, всё нормально. - Ты вот что, Эдди. Наверное, ты сделал себе клизму не в ту дырку. Давай паши, работай, старик. Я что-то не в форме. Эдди чуть-чуть обиделся, но энтузиазм его не угасал. - Я же не видел тебя несколько месяцев, болван!
– уже совсем весело откликнулся он, начав энергично разминать мои тощие ягодицы.
– Ну конечно, ты пока не в форме, но скоро будешь в полном порядке. Я перевернулся, и теперь мы могли посмотреть друг па друга. Я продекламировал:
Я знаю, минет ночь; румяный и прекрасный, Рассвет моё окно лучами озарит, И голос чёрных дум и истины бесстрастной, Как бред, безумный бред, замрет и замолчит.
– Ты в своём амплуа, бродяга!
– Эдди не скрывал радости по поводу моего "воскрешения".
– Эдди ласково посмотрел на меня.
– Видишь ли, клин иногда вышибают клином. Я всё ещё надеюсь, что ты вспомнишь... Это было бы лучше, чем кормиться с ложечки у сотрудников информационной спецгруппы. Ты в состоянии лететь к Шефу прямо сейчас?
– спросил Эдди. - Если мы действительно захотим жить, лучше попытаться начать, не откладывая; если нет - это не имеет значения, но всё-таки лучше начать умирать... Выбравшись из подземного хозяйства Эдди Лоренса, мы прошли на его личную стоянку, где был припаркован звездолёт марки "олдс", модель "Превосходнейшая абордажная сабля". Вперёд - и выше! Короткий перелёт Лоренс провёл предельно аккуратно. Через двадцать минут Эдди отшлюзовал "олдс" и отшвартовал его на стоянке под прозрачным колпаком лунного городка. Мы вышли на площадку, где негр-уборщик в белоснежном, без пятнышка, комбинезоне изображал на пару с пылесосом кипучую деятельность. Почему-то он страшно мне не понравился, и я сказал об этом Лоренсу. К моему удивлению, он испытывал к уборщику похожие чувства. Мы подошли к лунному филиалу Департамента, поднялись на нужный этаж, возвышавшийся над прозрачным колпаком, и Эдди без стука открыл дверь в кабинет Шефа, пропуская меня вперед. - Шилды-шивалды, Шеф!
– сказали мы с Эдди хором. - Шилды-шивалды, парни!
– Шеф приветствовал нас, выходя из-за стола и размахивая зажжённой сигаретой.
– Шилды-шивалды, Айвэн!
– Шеф позволил себе единственный сантимент, встречая меня после долгой разлуки. Мы с Лоренсом, как и полагается, без приглашения, уселись в кресла у стола и оказались лицом к огромному, во всю стену, окну. Шеф, ради меня загасив сигарету, уселся в кресло, как всегда, спиной к Вселенной. На столе у него лежали стандартный портативный лэнгвидж, какой-то лист среднего журнального формата с неровно оторванным краем и потёртостями на местах старых сгибов, целиком занятый фотографией четырех молодых парней с похожими на мою длинными прическами и... сложенный зонтик, который гораздо нужнее рыбе на Земле, чем человеку на Луне. - Айвэн, - обратился ко мне Шеф, - Эдди тебе, наверное, сообщил, что полный разбор состоится ещё не скоро. Сейчас же я хотел бы взглянуть на тебя и переброситься парой слов о нашей старушке Вселенной. Я вижу, ты в порядке. Лоренс сказал, что ты что-то там подзабыл.
– Эдди, - подмигнул Шеф Лоренсу, - сейчас впервые я знаю о завершённом деле больше, чем наш Фэгот, наша Гуттаперчевая душа. Ну, дружок, - снова повернувшись ко мне, сказал Шеф, - послушай для начала, что ты сумел записать на свой лэнгвидж.
– Эдди, включи через усилитель - не люблю напрягаться. Слух садится старею, парни, - сообщил Шеф. - Старение - это занятие не для слабаков, Шеф, - как всегда, съязвил я. - Никого не минует чаша сия. Но противно всегда играть сильного, ребята. Эдди подключил лэнгвидж и вернулся к столу, высококачественные динамики донесли до нас первую фразу. - Кто вы?
– услышал я усталый голос с акцентом, присущим андромедовцам. Я чувствую, вы - не дёртик, хотя и дрожите, как осиновый лист.
– Раздался смех. Пауза. А затем я с удивлением узнал себя. - Я Саймон Сайс, землянин.
– Снова пауза. И будничный, спокойный мой голос: - Помогите мне. Шеф с Лоренсом напряженно молчали, исподволь наблюдая за мной. Я понял их. Они оба надеялись, что мой голос, эта запись, которую я, наверное, действительно сделал, работая по заданию, сыграют для меня роль сильного раздражителя. Они надеялись, что я вспомню. Но ни чем я ни их, ни тебя не порадовал. В полной тишине мы втроём в течение почти двух часов слушали жуткую, сюрреалистическую запись, - запись кусочка жизни, проведенного мной в обществе некоего Казимира Чаплински. Я не знал, верить мне или нет тому, что услышал. Лэнгвидж, остававшийся включенным и некоторое время после расставания с Казимиром, донес до нас и хлюпанье жижи в коллекторе, по которому я выходил с базы дёртиков, и звук моего финального плевка, что вызвало у нас улыбки. Когда Эдди отсоединил лэнгвидж от усилителя и вернул его на стол, Шеф сказал: - Полагаю, то, что мы услышали - самое основное для понимания сути дела. Услышанное многое объясняет. Некоторые другие существенные эпизоды с твоим участием пересказал нам Мэттью Пепельной. Что-то он видел сам, но большей частью почерпнул из твоего же рассказа и вот из этой записи, какую мы только что прослушали.
– Шеф выжидательно посмотрел на меня. Да, наверное он наслаждался, сумев привести меня в недоумение. Действительно, Мэттью Пепельной тихо ушел на своё, неизвестное мне задание месяца за два до того, как меня вызвал Шеф и сообщил о катастрофическом ускорении сжатия нашей Вселенной. Но появившаяся было на лице Шефа самодовольная ухмылка всего лишь через секунду сменилась озабоченностью. - Теперь ты знаешь, кто такой Кэс Чей. А я расскажу тебе что-то такое, чего вы с Мэттом Пепельным не знаете.
– Шеф вдруг взял в руки лежавший на столе зонтик.
– Когда ты, Айвэн, сидел у Эдвина Хаббла в Институте метагалактики, шел дождь. Когда ты уходил от него, дождь уже кончался. Хаббл вскоре после этого пошел перекусить в свое излюбленное кафе. Сложенные зонтики в руках у людей выглядели естественно, не привлекали внимания. Кэс Чей подкараулил Хаббла на пешеходном мостике по дороге в кафе, - Шеф сделал зонтиком резкое колющее движение, - он как бы нечаянно налетел на него, толкнул и в этот момент ткнул его острием зонтика в левое бедро. Кэс разыграл джентльмена, раза три извинился. Хаббл не обратил внимания на такой пустяк: был обеденный перерыв, на улице и на мостике хватало народа.
– Шеф осторожно положил зонтик и достал из ящика стола круглую коробочку и лупу.
– Возьми лупу, Айвэн, - он открыл коробочку и указал на крохотный металлический шарик, сиротливо лежавший там. Я взял лупу и стал рассматривать шарик, наклонясь к коробочке, а Шеф бубнил над ухом: - Это не совсем зонтик, а закамуфлированное под него пружинно-духовое ружье. Из него Кэс Чей и выстрелил в момент плотного контакта с Хабблом вот этим шариком ему в бедро. Шарик имеет диаметр не более одной пятнадцатой дюйма, или, если угодно, 1,7 мм. Посмотри, в нём хорошо видны крестообразные сверления. Они были заполнены рицином - это производное от рицинолевой кислоты, проще говоря, вытяжка из касторового масла. Сильный яд, но не мгновенного действия. Вызывает сначала желудочное недомогание и через несколько дней - смерть. - Да, если с касторки лишь пронесёт, - вклинился Эдди Лоренс, - то такое "слабительное" приведет кого угодно к полному финишу, как любит выражаться Айвэн. - Первоначальные симптомы как и после приема касторки, - заметил Шеф, аккуратно закрывая коробочку. Он отобрал у меня лупу и сказал: - Вот так, Айвэн. Хаббл умер. Ты этого теперь не помнишь, но тогда, сразу после "дуршлага", в телефонном разговоре со мной ты правильно догадался, что Хаббла "заболели". А мы прошляпили, поздно спохватились. Шарик обнаружили в бедре Хаббла только после его смерти, и то случайно. Наш прокол, - подытожил Шеф. И поправился: - Мой прокол. Мы помолчали. Шеф, видел я, страшно хотел закурить, но сдерживался. Так и не вытащив сигарету, он задумчиво произнёс: - Подозреваю, мальчики, что Дёрти не простил Хабблу отказ участвовать в преступных авантюрах. Вместо Хаббла ему пришлось привлечь Казимира. Хабблу отомстил уже Кэс Чей по завещанию профессора Дёрти. Кстати, из слов Казимира, зафиксированных в записи, вытекает, что самому Дёрти помогли отойти в мир иной тем же способом... Но что ж, идем дальше. Расставшись с Хабблом, ты, Айвэн, побывал у Эдди, прошел "дуршлаг", переговорил со мной по телефону, взял в Техотделе звездолёт и отбыл на "Платинум сити". То, что случилось с тобой там, ты коротко рассказал Мэтту, а он передал нам. На "Платинум сити" тебя подловил Кэс Чей вместе со своей любовницей Ритой Холдмитайт. Но насчет "подловил" - не ручаюсь. Я тебя знаю, хитреца. Вполне допускаю, что ты подставился сам. Тебя перевезли на планету Паппетстринг, система звезды Дастбин, галактика NGC147, в тренировочный городок, и ты стал "куклой" - обреченным на убийство спарринг-партнером дёртиков. Там уже почти три месяца под именем Джанк дурил дёртикам головы Мэтт Пепельной. Этот отрезок твоей непутевой биографии частично прошел на его глазах. Он видел твое картинное падение от удара Чмыря и догадался, что ты хочешь лечь на дно. Как тебя хоронили, Мэтт не видел, но потом ты рассказал ему, как выбрался из могилы, обзавелся звездолётом, полученным из эмбриотаблетки, изменил внешность и проник на базу дёртиков. Там ты наблюдал казнь Чмыря, а затем, пытаясь не допустить расправы над своим приятелем по камере Роки Рэкуном, выстрелил в сердце Кэсу Чею и убил ещё двоих дёртиков. Уходя из бункера, ты случайно попал к Казимиру. Ну, запись твоей встречи с ним мы только что прослушали.
– Шеф перевёл дух. Следующие твои шаги передаю опять со слов Мэттью Пепельного. По совету Казимира ты вновь отправился на "Платинум сити", где захватил "харвестер", отправив при этом на тот свет двоих дёртиков. В его грузовом отсеке ты обнаружил яйцо, "эг", с "консервированным" пространством, поначалу приняв его за внешнее сердце Кэса Чея. Потихоньку возвратился на "Платинум сити" и обнаружил в гирлянде целый склад или, если угодно, арсенал "эгов". Напавшего на тебя в башне "Гарлэнд боллз" бармена и попытавшегося убить тебя в отеле "Сэвой траффл" дежурного клерка ты привёл к полному финишу. Вернулся на "харвестер" с координатами Переходника и направил грузовой звездолёт к одному из наших форпостов в Млечном Пути. Сведений о "харвестере" пока не поступало и к нам он, как понимаете, парни, ещё не дошёл. Отпустив "харвестер", ты скрытно проник на Переходник и быстро понял, что тоннель вот-вот самопроизвольно закроется. Но мысль о том, что вселенная сама ликвидирует прокол, пришла к тебе значительно раньше. Эдди подтвердит, он изучал твою брэйнграмму всё время, пока ты бродил по Метагалактике. - Из неё я узнал также, что "Городок в табакерке" - одна из твоих любимых сказок, бродяга, - ввернул Эдди. - Мэттью Пепельной пришёл к тому же выводу о судьбе тоннеля, одобрительно произнес Шеф. Кстати, чтоб ты знал, он тоже пережил немало. Представляешь, Мэтт продержался среди кукол три месяца, не дав себя убить, и дёртики взяли его к себе. Он даже попал на Переходник, но не знал, что его песенка спета. Его казнили, искалечили, отрубив руки по локоть. - Не может быть!
– вырвалось у меня. - Может, - веско сказал Шеф.
– Ты ворвался к палачам секундой позже и всех их - а их было шестеро - привёл к полному финишу. Ты спас Мэтта, Айвэн. И даже сохранил его отрубленные руки. - Не может быть, - тупо повторил я. - Спокойно, Айвэн, - Эдди тронул меня рукой, - с Мэттом будет полный порядок. Через два месяца он начнёт раздавать налево и направо плюхи своими новыми граблями. Шеф терпеливо подождал, пока мы с Эдди обменяемся мнениями, и возобновил рассказ о моём пути. - Ты обнаружил на Переходнике множество трупов кукол, служивших пробными шарами перед переброской дёртиков по тоннелю. Среди них была и Рита Холдмитайт. Сгоряча ты пришил человека, принесшего её тело в холодильник. Мэтт уговорил тебя не вывозить труп. На Переходнике ты попытался найти Центральный Пост, но попал в один из Наблюдательных Пунктов. Там на специальном экране увидел Кэса Чея в последние секунды перед переброской в смежную с нашей расширяющуюся Вселенную. Выяснив кое-что у оператора Пункта, ты утвердился во мнении, что вашей с Мэттом первейшей задачей становится поиск внешнего сердца и его уничтожение до того момента, пока не "схлопнется" навсегда тоннель. Никаких идей, где искать яйцо, у тебя не было. Ты решил задержаться на Переходнике, предварительно отправив Мэтта на Землю. Вам повезло. Вы завладели звездолётом Кэса Чея, но я благодарю Бога, что упрямец Мэтт не дал спровадить себя на Землю. Пользуясь данными бортового Мозга звездолёта Кэса Чея, ты установил ограниченную область действия внешнего сердца и с помощью логики пополам с интуицией определил его "порт приписки" - планету Паппетстринг. Таким образом ты как бы нашёл очки у себя на носу. Форма области, напоминавшая яблочко с бочком, навела на мысль о том, что действие внешнего сердца при открытом тоннеле распространяется и на представляющую собой шаровой сегмент часть пространства, находящуюся в смежной, параллельной нашему Миру расширяющейся Вселенной. Полагаю, ты молил Бога, чтобы тоннель оставался открытым до тех пор, пока не будет уничтожено яйцо. Перед тем, как лечь в анабиоз на пути к Паппетстрингу, Мэтт выслушал рассказ о всех ох, не знаю, о всех ли - твоих приключениях. Ты должен быть благодарен Пепельному за то, что он упросил тебя не отправлять его сразу на Землю. Мэтт как в воду глядел, когда предупреждал, что тебе не сносить головы. Но ты, Айвэн, не мог разрешить ему сесть на планету, чтобы подстраховать тебя. Слава Богу, ты рассказал Пепельному, где тебя искать на Паппетстринге, да ещё оставил ему свой лэнгвидж. Пересев в "шевроле", ты пошел на посадку. Мэтт ждал тебя положенные двадцать четыре часа и в своем плачевном состоянии фактически продолжал работу, многократно прослушивая запись вашей с Казимиром беседы и размышляя о деле. Когда прошёл назначенный срок, он пошел на посадку и обнаружил тебя недалеко от дуба. Мэтт быстро сообразил, что с тобой случилось неладное... Сейчас он шутит и не слишком распространяется о том, каких трудов стоило ему вытащить тебя с Паппетстринга, как удалось спастись самому. Но думаю, это был настоящий кошмар... Мэтт повредил несколько зубов, а когда наши ребята выносили его из звездолёта, он был босиком. Так что можешь себе представить. Мэтт, конечно, парень что надо. Этот засранец, - улыбаясь, сказал Шеф, ухитрился отправить к Земле и второй звездолёт. Лэнгвидж мы нашли в "бьюике", а портфель с зонтиком - в твоем "шевроле". Ты же находился в состоянии полной амнезии, остались только рефлексы Эдди не даст соврать - и, когда парни занялись тобой, то увидели, что ты, прости за такие подробности, обмочился и обделался... - В принципе нам все понятно, - вновь заговорил Шеф после некоторого молчания, - неясно лишь два пунктика. Мэттью Пепельному ты о них не сказал, посчитал, наверное, за пустяки. Пожалуй, так оно и есть. И все же интересно, где ты нашел зонтик и откуда переписал на свой лэнгвидж некую лингвистическую информацию? Ясно одно: она сделана раньше записи беседы с Казимиром. Да-а... Ну что же: я тут нахваливал Мэттью Пепельного, спохватился Шеф, ощутив мою отстраненность и некоторое безразличие, - но ты, Айвэн, показал себя ещё большим молодцом, чем Мэтт. Тебе не за что упрекнуть себя. Так что прими, и прочее, - неумело похвалил Шеф. Но ничто не могло развеять моего разочарования, моей тоски, моей кручины; если я и поверил всему тому, что здесь услышал, то был весьма озадачен и лишь слегка польщён. Эдди с Шефом это почувствовали и молчали, и тогда я сказал: - С отвращением читаю жизнь свою. Тоннель закрылся сам собою, без моего, как я понимаю, вмешательства и участия. Внешнее сердце Кэса Чея, по вашим словам, уничтожил я, но если в этот момент Кэс Чей находился в расширяющейся Вселенной, а тоннель был закрыт, то мы не смеем утверждать, что он умер, не сможем доказать этого. Что же получается? Я привел к полному финишу более десяти человек якобы ради спасения Вселенной, но выходит, что убил их зря? Да что значит зря? Какая, в сущности, разница, убил ли я их просто так, или во имя какой-то, пусть и страшно высокой, цели? Я их убил - и всё. Хотите посмотреть на живого Кэса Чея? Он перед вами. Шеф замотал головой, как бык. - Какого черта, Эдди? Что за ежа ты пересадил ему под черепную коробку из своего "дуршлага"? Эдди для вида хотел оправдаться, но Шеф ему не позволил и все ещё дружелюбно обратился ко мне: - Айвэн, дружок, ты же не маленький. Знаешь ведь: чтобы укротить льва, надо плюнуть ему в пасть. Что ты и делал. Странно: ты здорово изменился. В твоих словах столько горечи... - Как и в словах поэта, Шеф.
Не упрекай меня за горечь этих песен: Не я виной тому, что мир ваш, - мир цепей, Мир горя и борьбы, и душен мне, и тесен, Что я иного жду от жизни и людей...
– Эдди - укоризненно сказал Шеф, - что ты там наэкспериментировал со своим "дуршлагом"? Кого ты привёз мне? - Это не от "дуршлага", Шеф, - уверил его Эдди.
– Известно ли вам, что человеческий мозг отличается от машинных мозгов тем, что в нём невозможна полная детерминированность, определенность, например, при выборе решений. Иначе говоря, имеют место квантово-релятивистские эффекты, обусловливающие случайность выбора. Отсюда - непредсказуемость поведения человека. На ваш выбор сигареты из пачки, как и на выбор кормушки Буридановым ослом влияют отнюдь не только внешние условия, не только макропричины. - Да-а, тут действительно почувствуешь себя ослом, - с интересом рассматривая нас обоих, - произнес Шеф.
– А что, идея неплохая. Айвэн, ты не возражаешь, если я всё-таки закурю? Сюрпризами хотел вас потчевать я, а вы сами устраиваете мне вечер сюрпризов.
– Он притворно прицелился, вытащил из пачки сигарету, зажёг её и окутался дымом. - Чего там, Айвэн правильно поставил вопрос, - неожиданно согласился Шеф.
– Правильная мысль, моя мысль, - мстительно направив струю дыма в лицо Эдди Лоренсу, добавил он.
– С наскока проблему со смертью Кэса Чея не решить. У меня сегодня был штатный философ из Института метагалактики, некий Рабка. Передаю почти дословно тот высокопарный бред, что он здесь нёс. Он сказал, что к вопросу о смерти Кэса Чея, равно как и к вопросу о смерти Вселенной, нужно подходить диалектически, используя синтез двух старых философских концепций - антропоцентризма и космического плюрализма. Из нашей Вселенной Кэс Чей исчез, - значит, перестал здесь существовать, умер. То есть он смертен в отдельно взятой Вселенной, как смертна и сама отдельно взятая Вселенная. Но если рассматривать всё Мироздание как совокупность Вселенных, как "дерево" Вселенной, то Мироздание суть Сверхвселенная вечно и бессмертно, и вечно и бессмертно, и никогда неистребимо олицетворяемое Кэсом Чеем зло... Такой вот философ, - выпуская огромное синее облако дыма, заключил Шеф. - Да, Шеф, напустили вы тумана, - улыбнулся Эдди Лоренс. - А вот что поведал мне не философ, а физик. Если Кэс Чей остался в расширяющейся Вселенной, выковырять его оттуда не удастся в принципе, потому что на определенной стадии сжатия наша, сжимающаяся Вселенная как бы самоликвидирует все "кротовые норы", все искусственные тоннели, связывающие её с другими Мирами. Происходит это из-за того, что элементарные частицы, микромир, эволюционируют, также как и макро- и мегамир, причем эволюционируют сильнейшим образом. "Лишний" электрон, созданный профессором Дёрти, эволюционируя, распадается, межпространственный тоннель перестает существовать. Дёрти, осуществив прокол, ускорил сжатие Вселенной, а это ускорило эволюцию микромира. Включилась та самая вселенская обратная связь, о которой намекал Казимиру Айвэн. Идею об эволюции микромира, а также идею об асимметричности в широком смысле высказали не в институте Метагалактики. Автор их - Эндрю Шугар из Физического Института, чрезвычайно оригинальный человек. - Получается, что и сама Вселенная по форме - что-то вроде яблочка с бочком или... яйца?
– высказал предположение Эдди. - Пожалуй, ты прав, Эдди, - откликнулся Шеф. - Я, конечно, не философ Рабка, - сказал я, - но думаю, в том, что Вселенная на стадии сжатия, перед коллапсом, полностью изолируется от других Вселенных, есть глубокий смысл. Она должна умереть и затем родить новый Мир в одиночестве. Так уходит умирать в одиночестве старый волк, так уединяется на время родов волчица. В сокровенную тайну Вселенной нам никогда не суждено проникнуть. - Ты, пожалуй, дашь фору самому Рабке, - ухмыльнулся Шеф.
– Хорошо, что иногда пытаешься думать сам. Я знаком с твоими умозаключениями насчет вселенского короткого замыкания. Недаром Эдди утверждает, что одна из любимых твоих сказок - "Городок в табакерке". Но идея короткого замыкания стара, как мир. Ещё древние философы утверждали: "Zu Grunde kommen ist zu Grunde gehen" - "Придти к основанию - значит пойти на дно, придти к гибели..." Но философия философией, а то, что мы позволили уйти Кэсу Чею в другую Вселенную - настоящий наш прокол. Я уже не говорю о тех тридцати или сорока дёртиках, тоже оставшихся в расширяющейся Вселенной. Слава Богу, что хоть они не бессмертны. И за этот прокол нас высекут, не сомневайтесь. Вернее, высекут меня одного. К тому же вылезло одно неприятное обстоятельство, отягчающее нашу ошибку и вину. Дело в том, что Кэс Чей вышел на тамошних аборигенов. Основания так считать имеются достаточно веские. Сбылось, сбылось пророчество профессора Дёрти. Хороший подарочек преподнесли мы ничего не подозревающим "собратьям по разуму"! С нашим уровнем развития техники Кэс Чей со своими дёртиками играючи внедрится в чужую цивилизацию, подчинит её себе. И не просто в чужую... - Неужели это не фантастика, Шеф?
– усомнился я. - Этот листок - оттуда, - Шеф взял со стола журнальный лист с фотографией четырех волосатых парней.
– Аборигены сильно смахивают на нас. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: принцип конвенгерции действителен и для параллельных миров. Ну, кажется, пришел мой черед удивлять вас, - с удовольствием заметил Шеф, поглядывая на нас с Эдди. Он перевернул листок, и мы увидели три столбца непонятных значков, или... букв? Настоящая китайская грамота. - Этот листочек обнаружен при тщательном досмотре "бьюика" Кэса Чея, сообщил Шеф.
– Когда я увидел листок, у меня сразу загорелись глаза, сам не знаю почему. Что-то он как бы излучал... не знаю. Мне пришло в голову, что по этому тексту шифровал команды на открытие тоннеля Кэс Чей. Теперь, после того, как тоннель прекратил существование, практическая ценность этого листка вроде бы стала нулевой. Однако порядок есть порядок. Лингвисты-дешифраторы поработали с текстом. У них есть Мозг с банком всех языков, наречий и диалектов Метагалактики. Но текст не поддавался расшифровке. Пока эти "логопеды" возились с текстом, я занимался записью беседы Айвэна с Казимиром. Воспроизводил её без конца, как тогда Мэттью Пепельной в корабле. Потом мне надоело и я внимательно проанализировал и другую информацию, записанную на лэнгвидже. И обнаружил программу перевода с некоего языка или диалекта, составленную по методологическим принципам, использующимся в портативных преобразователях, предназначенных для общения с иноязычными чужепланетниками нашей Метагалактики. Я сразу передал лэнгвидж этим горе-дешифровщикам. И через полчаса они вручили мне вот это, - Шеф выдвинул ящик стола и достал три стандартных плотных листа с реквизитами нашего департамента, заполненных аккуратными столбиками текста. - Кошмар, ребята, - сказал он весело.
– Айвэн, ты не поверишь, - тут стихи! - Ну, Шеф, - изумился Эдди, - сегодня вы на коне! Вместе с Айвэном. - Боливару не снести двоих, Эдди, - парировал Шеф.
– Мне передали всего лишь подстрочник, и тут мне жутко захотелось сделать что-то приятное Айвэну. Я не поленился опять сходить к этим липовым толмачам-филологам и попросил сработать хотя бы малохудожественный, в первом приближении, но перевод. Они пришпорили Мозг, и вот - Шеф потряс листками, - результат. - Безумный бред, - сказал я, ни к кому в особенности не обращаясь. Шарик, начиненный касторкой, "кукольный городок", монстр с головой бегемота, склад консервированного пространства, бессмертный Кэс Чей, Переходник, отрубленные руки, смерть в яйце, моя амнезия, теперь вот эти стихи... Можно сойти с ума. Или я всё ещё лежу с "дуршлагом" на голове у тебя в подземелье, Эдди? - Нет, Гуттаперчевая душа, ты сейчас не с "дуршлагом" на голове, серьёзно сказал Эдди.
– Просто так безумна и эклектична сама жизнь. - Шеф, - сказал я, - признайтесь: вы нарочно попросили состряпать вам эти стихи. Вы с Лоренсом всё жалеете меня, беспамятного. Или эти стихи написал я сам - времени в звездолёте хватает, пока летишь. Если не ложиться в "спальник". Но я всё забыл. А вы с Эдди хотите подсунуть их мне как детонатор, чтобы взорвать мои мозги, чтобы разбудить мою память. - Нет, Айвэн, - Шеф с кряхтеньем вылез из-за стола, - это не фальшивка... Неужели в Кэсе Чее осталось что-то человеческое?
– сказал Шеф, обращаясь к самому себе.
– Этот текст бьет не в бровь, а в глаз всем нам. Нет, он выбрал его не случайно... Кэс Чей страдал... Кэс Чей - и страдал?.. Шеф словно думал вслух, и мы с Эдди слушали обрывки его внутреннего монолога. Потом он собрался с мыслями и протянул листки с переводом мне. - Когда меня соберутся сечь на главном ковре, - объявил Шеф, - я им скажу, что тех парней, что живут в расширяющейся Вселенной, не испугаешь никаким Кэсом Чеем. Кажется, у них там хватает своих Кэсов Чеев, похлеще нашего, если я хоть что-нибудь понимаю. И в людях, и в поэзии... И ещё, Айвэн. В тексте встретятся два имени или фамилии. Произношение передано приблизительно... Хотел бы я пожать руки этим парням!.. Ну, что ж, Айвэн, прочти вслух. Почему-то я не смог читать сидя. Я встал из-за стола, встал и Эдди. Пространство, грандиозное и щемяще прекрасное, смотрело на нас из огромного, во всю стену, окна. И я прочитал стихи.
Мудра, прекрасна и велика Колдуньей в чёрном домино Вселенная к нам входит тихо Через полночное окно. Нам в расширяющемся Мире Жить довелось; Горит звезда. Галактик свет в ночном эфире. Жизнь продолжается...
Некоторое время мы молчали. Затем Шеф задумчиво сказал: - Стихи несовершенные, но... мощные. За огромным окном, на чёрном домино Вселенной, не мигая, безмолвно горели звёзды.