Прокурор

– Это невозможно, – закричал он, – невозможно! Я никогда на это не пойду!

– Почему же нет, Владимир Сергеевич? Я ведь ради вас стараюсь. Знаете ли вы, что признание вины смягчает приговор?

– Чьей, чьей вины, скажите мне, наконец? Как хотите, я ваши условия не приемлю!

– Что ж, мне все равно, это вам надо, – Пономарев начал собираться. – Я по-прежнему буду настаивать на вашей виновности и все улики обращать против вас. А улики, поверьте мне, будут, я обещаю. Я от вас теперь долго не отстану.

Глава 5

Такие женщины, как Катя Назарова, Самохину, конечно, нравились и на жизненном пути не попадались давно, но раньше Кати в душу окружному прокурору запала еще одна женщина, Дарья Кирилловна Киселёва, ныне находившаяся в заключении в том же СИЗО «Матросская тишина», что и Владимир Назаров. Справедливости ради надо, однако, сказать, что однажды Олег Дмитриевич предложил ей свободу в обмен на одну простенькую услугу, вот только Дарья Кирилловна предпочла скорее послать нахала восьмиэтажно и пойти на нары, чем марать свое тело, личность и репутацию как в тюрьме, так и на свободе. Киселева, как и Назаров, тоже принадлежала к числу тех несчастных, чье дело находилось под личным надзором Самохина. Дарью Самохин выставил чуть ли не маньячкой; она обвинялась в убийстве из хулиганских побуждений, хотя на самом деле убила человека в состоянии аффекта, защищаясь. У Дарьи ранее уже были проблемы с законом: первый раз, лет десять назад, она была осуждена на семь с половиной лет с конфискацией за большую экономическую махинацию. Отсидела шесть, освободилась по амнистии и вскоре вышла замуж. Сейчас она читала любовный роман, и когда надзирательница ей сообщила, что к ней пришли, Дарья отложила книгу и вскинула на вертухайшу удивлённые, строгие глаза. Дарья вообще была хороша собой: шатенка с матовой кожей и властным взглядом. Она не курила и за это, видимо, заслужила уважительное к себе отношение со стороны сокамерниц. К тому же она была отнюдь не глупа, поэтому к известию о посетителе отнеслась настороженно:

– Кто?

– Иди, и увидишь.

Дарья медленно спустилась со второго яруса кровати и в сопровождении надзирательницы пошла в комнату для свиданий.

Самохин сидел на стуле, уперевшись в кулак. Увидев Дарью, поднялся в знак приветствия:

– Здравствуйте, Дарья Кирилловна.

Она посмотрела на Самохина высокомерно, присела.

– Вот это гости! Сам прокурор округа! Но на вашем месте, Олег Дмитриевич, я бы не стала обращаться так повествовательно к подследственной, которая по вашей (на этом слове Дарья сделала особый акцент) милости находится в этом месте. Вам следовало бы задать вопрос: «День добрый, Дарья Кирилловна?», а уж я бы вам ответила, уважаемый Олег Дмитриевич!

– Я пришёл кое-что сказать вам, Дарья Кирилловна…– И, задержав на пару минут взгляд на лице Киселёвой, добавил: – Хорошо выглядите сегодня, Дарья Кирилловна.

– Как раньше или как всегда? Надеюсь, господин прокурор, вы здесь не для того, чтобы сыпать в мой адрес комплименты?

– Я хочу освободить вас из-под стражи и помочь вам избежать суда, который над вами должен скоро состояться.

– Вы хорошо подготовили свою речь, господин обвинитель, – язвила Дарья.

– Вы меня что, не поняли?

– Естественно. Сытый голодному или гусь свинье не товарищ.

– Я пришел сюда ни сам шутить, ни слушать ваши шутки. До суда над вами – три недели времени, однако его может вообще не быть, и это вполне в вашей власти. Только одна услуга…

Женщина резко вскочила с места и прошипела Самохину в самое лицо:

– Пусть тебе услугу медведь оказывает, а мне блатные законы важнее!

Она была страшна в гневе, только Самохин ее не боялся, а, напротив, даже повысил голос:

– Киселева, сядьте!

– Спасибо, гражданин прокурор, я постою.

– Я дам вам денег и помогу бежать. Не только из изолятора, а из страны вообще. Вы даже не сбежите: вы просто уйдете.

Киселева оторопела:

– Что я слышу? И это мне предлагает сам прокурор? Прокурор? Хм… Где ж ты раньше был? – Она тоже повысила голос. – Я больше полугода кисну в этих стенах, мой адвокат не раз ходатайствовал мне об изменении меры пресечения, обращался даже в суд, но ты оставался глух к его стараниям, и суд почему-то его просьбу постоянно отклонял. Почему? Ты себе и суд подчинил, да?

– Попрошу мне не тыкать, уважаемая, – рассердился Самохин.

– Но знаешь, что самое интересное? Что сейчас я тебе верю. – Дарья нахмурилась. – Что тебе нужно, Самохин? Не ту ли самую медвежью услугу я должна тебе оказать?

– Ту самую. Но я прошу обращаться со мной как положено, на «вы».

– А зачем? Вы просите близких отношений, но представьте себе, как они будут выглядеть на фоне официального обращения.

– Ладно, как вам угодно. Но я не ошибаюсь – вы согласны? – Самохин не верил сам себе.

– Да, я согласна. Я принимаю ваше предложение: уж очень много и красиво вы мне наобещали. Но цена моей услуги должна вложиться в такую сумму, чтобы мне хватило улететь куда-нибудь далеко.

– Я вам заплачу, сколько скажете, – заверил Самохин.

– Тогда примите и вы мое условие, товарищ прокурор. – Дарья полюбовалась своими наманикюренными пальчиками.

– Какое?

– Деньги за эту ночь вы мне заплатите вперед. Иначе я не согласна.

– Завтра, я вам обещаю, вы выйдете на свободу и придете ко мне на прием. В любое время.

– Это все? – хмуро спросила Дарья.

– Пока – да.

– В таком случае я пошла. – И напоследок удостоила Самохина неласковым взглядом.

Глава 6

После полудня следующего дня Дарья Киселёва была освобождена из-под стражи. На воле ее встретила холодная осень и серые дожди. Только начался ноябрь. У ворот изолятора Дарья почему-то ожидала увидеть Самохина, но, не увидев, вздохнула свободно.

Автобус уносил ее на Волгоградский проспект, где дома ждет ее мама, а муж на работе. В личных вещах Дарьи, которые ей вернули по выходе на свободу, были ключи от квартиры. Дарья открыла дверь, тихонько разделась и неслышно прошла в спальню к маме.

Мама спала. Дарья присела возле ее кровати на корточки и несколько раз погладила по голове, поцеловала. Мать зашевелилась и быстро проснулась.

– Кто здесь? – сонным голосом спросила она.

– Здравствуй, мама, – широко улыбалась Дарья.

– Кто это?

– Я, мама, я.

– Даша, ты, что ли? Не может быть! Ты ж в тюрьме была…

– Была, мама, да выпустили. Самохин выпустил меня, мама. Он мне меру пресечения изменил.

– Не может быть! Господи! – заплакала мама и крепко обняла дочку. – А мне с тобой даже видеться не разрешали.

– Это нельзя, правда. Можно только письма и передачи.

Так сидели они, молча и обнявшись, минут пять. Потом Дарья сказала:

– Мамочка, мне надо позвонить, ты погоди немного, хорошо?

Звонила она на сотовый.

– Добрый день, Павел Егорович, это Киселева беспокоит. Откуда я звоню? Из дома, с квартиры на Волгоградском проспекте. Что я тут делаю? Маму обнимаю. Паша, ты можешь сейчас ко мне приехать? Да, именно сейчас. Слушай адрес…

Адвокат Становенко прибыл по просьбе своей клиентки очень скоро. С собой он привез легкий букетик осенних цветов.