Пролетариат

Кузя перевёл взгляд на монитор компьютера и, взяв мышку, стал нервно возить её по столу. Антонина какое-то время сидела и смотрела на Кузю. Она как будто хотела что-то сказать, но не знала, как это выразить. Наконец она встала, буркнула:

«До свидания», – и уже на пороге, взявшись за ручку двери, сказала:

– Я её люблю.

Быстро открыв дверь, она скрылась в коридоре. Когда дверь захлопнулась, Кузя в сердцах хватил мышкой, которую держал в руке, по столу.

– Да ёб твою мать! – только и смог сказать он.

V

На химическом производстве в каждом цеху есть своя лаборатория, а в ней свой штат лаборанток. Производство обычно круглосуточное, работники ходят в смену. Лаборантки – тоже. Возраста лаборантки разного – кто постарше, кто помоложе. И так получается, что почти у каждой муж работает в этом же цеху. А не муж, так любовник. Кот был в том цеху мастером смены, и был у него роман с одной лаборанткой. Лет ему было чуть за сорок, ей около того же. Ходили они в одну смену. Дело-то плёвое – уединиться ночью в укромном уголке да трахнуться разок-другой. Как всё началось, Кот уже и не помнил.

Кот был женат, и сын у него единственный был, чуть за двадцать лет. Один ребёнок, говорят, не ребёнок. Может, так, может, не так, но сын отказа ни в чём не знал. Хочешь игрушку – получи, не поступил сам – будем платить, хочешь гитару – на. Правда, название у неё матершинное, этот… ибанез. Ну ибанез так ибанез. А тут сын закончил институт, вроде как и взрослый, работать пора. Но работать неохота, а вот жениться – дело хорошее. И приводит он домой девушку.

– Вот, – говорит, – жить с ней тут будем. Не расписаны, правда, но это успеется. Только вот какая штука: тесно нам будет в двушке. А дача у нас хорошая, дом, все дела. Может, вы туда переедете? Только вот, если бы мама иногда готовила, то было бы здорово, Настя готовит не очень хорошо.

Разговор этот, конечно, не в присутствии этой самой Насти был. Потому Кот сказал по-простому:

– Ты не охуел ли, сынок? Может, ещё и уборку приезжать делать?

– Вообще было бы здорово! – сказал сын.

– А может, тебе уебать просто? – спросил Кот, но тут вмешалась жена:

– Не надо грубить, ты не на работе. Ведь сын правду говорит, мы с тобой немолодые, а у него вон вся жизнь впереди, ему на ноги вставать надо, и мы должны ему в этом помочь. В конце концов, и на даче пожить можно, ничего страшного. Ты на работу на автобусе мог бы ездить. Ты говорил, что у вас есть, кто за городом живут. Кто ж виноват, что у нас машины нет.

Кот не мог поверить собственным ушам.

– Мать, ты серьёзно сейчас? То есть мы жизнь, по-твоему, просрали и должны уйти восвояси, а сыночку всё пожалуйста! Ещё и в обслугу к нему пойти.

Кот был и в ярости, и в то же время в состоянии шока. То, что сын у него избалованный эгоист, он в общем-то понимал, хотя и не слишком часто признавался в этом себе. Но что жена встанет на его, сына, сторону, было для него ударом. Хотя чего тут удивляться, она и воспитала такого сына, пока он был на работе. Кот смотрел на жену, тихую домашнюю женщину, на сына, высокого худощавого парня с нагловатым лицом, потом обвёл взглядом комнату, махнул рукой и сказал:

– Да делайте вы что хотите, я умываю руки.

После этого взял в шкафу большую сумку, побросал в неё свои вещи и, сказав, что за остальным придёт позже, оделся и ушёл. Жена, конечно, пыталась его отговорить, успокоить, но говорить тут было не о чем.

Впереди был ещё один выходной, и прежде всего Кот пошёл в магазин. Взяв водку и еды на закуску, он достал мобильный телефон:

– Привет! Слушай, я из дома ушёл. К тебе можно? Хорошо, скоро буду.

Кот приехал достаточно быстро. Алёна, лаборантка с его работы, открыла ему и проводила на кухню. Она достала тарелки, Кот достал водку. Накрыв на стол, они сели обедать. Выпили по одной.

– Ты насовсем?

Кот рассказал, что произошло. Алёна понимающе кивнула:

– Оставайся.

Выпили по второй. Кот молча ел.

Немного позже, когда обед был съеден, бутылка распита и вторая, за которой ходил Кот, тоже, они лежали голые в постели. Кот спал, Алёна думала о чем-то своём.

Уже поздно вечером Кот проснулся. Алёна была в ванной. Он встал и пошёл к ней. Он был ещё немного пьян.

– Что мы будем делать со всем этим?

– С чем этим? – спросила Алёна, косясь на его член.

– Ну с тем, что я ушёл от жены, из дома и всё такое.

– Да ничего не будем делать. Иди-ка сюда.

Алёна подвела его к раковине, включила воду, намылила его член и помыла его под струёй тёплой воды. От этих манипуляций он встал. Алёна присела на унитаз и взяла член в рот. Сосала она жадно, заглатывая член целиком. Кот растерянно стоял посреди ванной комнаты и смотрел, как Алёна сосёт его член. Ему было приятно и как-то странно. Когда он кончил, и Алёна, проглотив, выпустила его опадающий член, он сказал:

– Моя жена никогда мне такого не делала.

– Я не твоя жена, – улыбнувшись и облизывая губы, сказала Алёна.

VI

– Вы сейчас просто охуеете! – с искренним задором произнёс Старшой.

Он сидел в курилке цеха, находящейся рядом с залом, заполненным компьютерами и операторами, следящими за производственным процессом. Была ночная смена. В курилке находились ещё несколько человек и оживлённо разговаривали. Старшой продолжал:

– Я смотрел видео сегодня, скачал с сайта «Russia today», там всё подробно рассказывается. Прикиньте, в Европе, если ты что-то сказал против гомосексуализма, то всё, у тебя отнимают ребёнка! Типа, ты не поддерживаешь демократические ценности и можешь его испортить. То есть когда две мамы или два папы – это нормально, а вот когда мама и папа, то всё – ты враг. Не дай бог, ты будешь говорить сыну, что он мальчик! Ты травмируешь его психику, вдруг он хочет быть девочкой.

Напротив него сидел Субарик, парень двадцати с небольшим лет. От негодования у него было красное лицо, он слушал с нарастающим возбуждением.

– Да хули говорить! Они там совсем уже с жиру бесятся! Не знают уже, в какие дырки долбиться! Где-то мне попадалось недавно, что вот, типа, быть пидором – это болезнь и всё такое. С пониманием там надо и всё такое. С каким нахуй пониманием? Вот и приведёт такое понимание, ебать, потом к тому, что ты рассказываешь. Просто пиздить надо! А лучше куда-нибудь в шахту или на рудники, нахуй! Наработается до потери пульса, и некогда будет о всякой хуйне думать! Толку от него для общества всё равно никакого. Семью создавать не хочет, детей рожать не хочет, ну значит, пусть идёт работает на благо общества!

– Не, ну если он ещё и ребёнка родит, то… сколько там, блядь, премия первому родившему мужику? – со смехом добавил Федя, отец троих детей.

– Да не передёргивай ты, ёбаный насос! Я про то, что он нормальную семью с бабой создавать не хочет, значит, пусть ебашит. А то он там, типа, музыкант, ебать его в рот, или художник. Нахуй нам эти художники! В стране вон работать некому!

Старшой довольно улыбнулся от произведённого им эффекта и заговорил снова:

– Ну ты ж должен понимать, что это всё тоже неспроста. Вот ты говоришь, что с жиру бесятся. С какого нахуй жиру? Что, у них там хорошо, что ли? Это у нас тут либерасты все думают, что в Европе – рай. А их просто используют американцы. Не столько американцы, сколько их верхушка. Я ж говорил уже, Америкой правят евреи. Американскому правительству даже банковская система не принадлежит, в отличие от нас. И вот эти самые евреи и управляют всем. А как численность людей сократить? На Ближнем Востоке – войны, в Европе гомосексуализм. Никого убивать даже не надо – сами вымрут. Конечно, они и поощряют однополые браки и гей-парады. И на Россию всё время нападают – типа, у нас тут свободы нет. А получается-то, что свобода – это гей-парады, вот тебе и подмена понятий.