Прометей, или Жизнь Бальзака

"Дружба - это химера, за которой я вечно устремляюсь в погоню, несмотря на разочарования, часто выпадающие на мою долю, - отвечал он с досадой. С детских лет, еще в коллеже, я искал не друзей, а одного-единственного друга. На сей счет я разделяю мнение Лафонтена, но я до сих пор еще не нашел того, что в самых радужных красках рисует мне романтическое и взыскательное воображение... Однако мне приятно думать, что есть такие натуры, которые сразу же понимают и по достоинству оценивают друг друга. Ваше предложение, сударыня, так прекрасно и так лестно для меня, что я далек от мысли отклонить его".

Кто-то сказал герцогине д'Абрантес, что Бальзак "влачит ярмо, украшенное цветами" (намек на его связь с Лорой де Берни). Он возмутился: "Уж если я могу чем-либо гордиться, то именно своей душевной энергией. Подчинение для меня невыносимо. Я отказался от многих должностей, потому что не хотел ни у кого быть под началом; в этом смысле я настоящий дикарь". Красавицы любят дикарей, и подобная декларация независимости могла внушить женщине желание поработить такого человека. Оноре на это надеялся. Вот как он описывал себя герцогине.

"Во мне всего пять футов и два дюйма роста, но я вобрал в себя множество самых несообразных и даже противоречивых качеств; вот почему те, кто скажет, что я тщеславен, расточителен, упрям, легкомыслен, непоследователен, самонадеян, небрежен, ленив, неусидчив, безрассуден, непостоянен, болтлив, бестактен, невежествен, невежлив, сварлив, переменчив, будут в такой же мере правы, как и те, кто станет утверждать, что я бережлив, скромен, мужествен, упорен, энергичен, непривередлив, трудолюбив, постоянен, молчалив, тонок учтив и неизменно весел. Тот, кто назовет меня трусом, ошибется не больше, чем тот, кто назовет меня храбрецом; сочтут ли меня ученым либо невеждой, человеком талантливым либо бездарным, - что бы во мне ни обнаружили, меня ничто не удивит. В конце концов я пришел к заключению, что я всего лишь послушный инструмент, на котором играют обстоятельства.

Как объяснить подобный калейдоскоп? Быть может, все дело в том, что судьба наделяет души людей, стремящихся описать страсти, которые волнуют человеческое сердце, этими же самыми страстями, дабы они могли силой воображения пережить то, что живописуют; а разве наблюдательность не есть своего рода память, помогающая этому живому воображению? Я начинаю думать, что это именно так".

Одиннадцатого августа 1825 года несчастная Лоранса произвела на свет второго сына и, измученная тяжелыми родами, скончалась у своих родителей в доме номер семь по улице Руа-Доре. Безразличие близких к ее печальной участи было почти неприличным, Лорансу всегда недостаточно любили в семье. Третьего августа 1825 года Бернар-Франсуа писал племяннику:

"Госпожа де Монзэгль, моя младшая дочь и мать двух мальчуганов, которой исполнилось всего двадцать два года, к тому времени, когда вы получите это письмо, переселится уже в иной мир; это весьма прискорбно. Моя старшая дочь, госпожа Сюрвиль, забеременела вторично; ее муж разработал проект нового канала, сооружение которого обойдется в семнадцать миллионов, правительство одобрило этот проект и назначило его главным инженером Сего великого предприятия; акционерное общество ищет капиталы, чтобы начать работы".

Эссонский канал, которому Бернар-Франсуа с безотчетным эгоизмом уделял не меньше внимания, чем безвременной кончине Лорансы, играл огромную роль в жизни семьи. Все рассчитывали разбогатеть благодаря ему; Оноре уже набрасывал черновики будущих Проспектов. Между тем директор ведомства путей сообщения распекал Сюрвиля за то, что тот, занимаясь собственными проектами, пренебрегает своими прямыми обязанностями. Характерная черта: в повседневной жизни Оноре разделял честолюбивые мечты своего зятя Сюрвиля, надеявшегося разбогатеть; Бальзак-писатель наблюдал, какие опустошения производит навязчивая идея в душе его родственника.

В день смерти Лорансы Оноре гостил в Версале у сестры. Лора тяжело переносила беременность, и он сперва скрыл от нее печальную весть, которой поделился с герцогиней д'Абрантес.

Бальзак - герцогине д'Абрантес, 11 августа 1825 года:

"Бедная моя сестра отмучилась. Только что прибыл нарочный; я уезжаю и не могу даже сказать, сколько времени отнимет у меня эта горестная церемония и все, что с нею связано. Затем я возвращусь в Версаль. Проявите же хоть немного сострадания, раз уж вы не питаете ко мне иного чувства, и не огорчайте меня в минуту, когда столько горестей обрушилось на мою голову. Прощайте. Молю вас, сохраните свою дружбу ко мне. Она послужит мне поддержкой в этих новых испытаниях.

Сестра ни о чем не знает. Не выдавайте же ей печальную тайну этой трагической смерти. Я уезжаю вместе с Сюрвилем. Прощайте, прощайте".

То, что в августе было еще дружбой, в сентябре превратилось в любовь. В письме, отправленном из Саше, Бальзак обращается к герцогине на "ты" и называет ее "дорогая Мари". Герцогиню д'Абрантес, как и госпожу Бальзак, как и госпожу Сюрвиль, как и госпожу де Берни, звали Лора. Однако Dilecta [любимая, избранница (лат.)] (так Оноре именовал свою возлюбленную Лору де Берни) столько раз выслушивала клятвы в верности из уст своего непостоянного любовника, что теперь ему было неудобно, адресуя любовное письмо другой женщине, называть ее тем же именем. Неспокойная совесть рождает причуды, которые не понятны верности.

Герцогиня звала его в Версаль. Он обещал ей как можно скорее покинуть Турень, чтобы вновь насладиться радостью встречи с нею.

"Я прощаю тебе, любимый мой ангел, все недобрые упреки, которые вы мне адресовали, и надеюсь, что вскоре вновь буду опьяняться милым взглядом, любоваться дивным личиком. Я не уеду отсюда раньше 4 октября; таким образом, я еще надеюсь получить нежное письмо от моей Мари, но не от недоброй Мари, а от Мари обожаемой. Мари, которую я так люблю. Я готов лететь к тебе на крыльях, дорогая, но прежде хочу получить письмо, полное любви и примирения. Тогда я приеду, проникнутый благодарностью; теперь ты можешь полностью рассчитывать на мое возвращение".

Стать любовником герцогини д'Абрантес, обращаться к ней на "ты"... Положительно, наш "бахвал Оноре" делает успехи в королевстве женщин. В королевстве изящной словесности ему также улыбнулась надежда. Выпустив в свет в сентябре 1825 года роман "Ванн-Клор", Юрбен Канель заговорил о нем с одним из своих постоянных авторов, Анри де Латушем, который пользовался определенным весом в газетах: "Вот книга мужественного молодого человека с большим будущим; вы пользуетесь влиянием и должны оказать ему услугу, оказав о нем несколько одобрительных слов".

Латуш, человек весьма образованный, пробовал себя в различных жанрах он писал пьесы, романы, статьи, но так и не сумел "обуздать чудовище", то есть славу. Поэтому нрава он был довольно угрюмого, быстро обижался, но критиком слыл компетентным. "Я создал больше авторов, нежели произведений", - с горечью говаривал Латуш. Этот доброжелательный ворчун прочел роман "Ванн-Клор" и наряду с серьезными погрешностями обнаружил в нем большие достоинства. Особенно понравилась ему та сцена, где провинциальная дама, перезрелая кокетка, заслышав звонок гостя, отсылает дочь в другую комнату играть на фортепьяно, чтобы избавиться от соперницы. Эта стрела была предназначена матери Бальзака.