Промежуточный человек

— Я ученый, а не политик. Я не умею решать задачи с готовым ответом. Прогрессивная технология — это та, которая максимально отвечает реальным условиям.

Дубровин и Осинский пристально смотрели друг на друга.

— В таком случае… — Осинский помедлил, — может быть, вам стоило бы подумать о возвращении на прежнее место? Мы люди сельские, вы человек образованный, городской. Вас, говорят, студенты любили.

— Я подумаю, — сказал Дубровин. — Только…

Анатолий Иванович смотрел выжидающе. Лицо его напряженно дергалось.

— Не отправиться ли и вам… в родные пенаты?

— Зачем? — не сразу осознав нелепости вопроса, произнес Осинский.

«Улавливать конъюнктуру» — в понимании начальника это не забегать вперед и не высовываться. Забегать вперед — означало бы действовать самостоятельно, то есть брать на себя смелость оценок и ответственность, другими словами, рисковать.

Рисковать вовсе не входило в его намерения. И подписывать отчет он отказался. Геннадий подписал его сам.

Бумага, пошедшая по инстанциям за подписью главного инженера и — что самое неожиданное! — вызвавшая интерес наверху, подрывала авторитет руководителя. Получалось, что не Дубровин, а начальник проявил отставание в области технической политики.

Это было пострашнее, чем с пуговицами у пальто! Анатолий Иванович Осинский усмотрел здесь прямое посягательство на власть. Он был уязвлен.

Начал войну Осинский с внутреннего распорядка.

Первым делом он завел в ВЦ «Журнал посещений». В нем нужно было отмечать свой приход на работу и уход. С точным указанием времени и причин отсутствия.

И тут же Геннадий схлопотал выговор.

Потом еще один…

Начальник завел на него досье. Специальную папочку, называемую «Скоросшиватель»…

Кроме всего, Дубровин был доцент. Его приглашали на различные конференции, к нему приходили консультироваться. Осинский доцентом не был, зато он был большой моралист. Среди приходивших случались и особы прекрасного пола, что конечно же было уже слишком. Особенно если учесть, что Дубровин подолгу оставался с некоторыми из них наедине.

Анатолий Иванович просил избавить ВЦ от визитов посторонних и сомнительных лиц.

Гроза разразилась отнюдь не на почве принципиальных производственных разногласий.

Разразилась гроза из-за квартиры.

Геннадий наконец-то должен был получить квартиру. Она, эта предполагаемая квартира, оказалась лучше, чем та, которую недавно получил Осинский. Собственно, даже и не лучше. Но в «престижном» доме. С окнами, выходящими в сквер. У Анатолия Ивановича окна выходили на магистральную улицу.

Что же сделал Осинский?

Он предложил Геннадию… поменяться.

— Я, между прочим, руководитель…

Начальник понимал должность как право. На лучшую жилплощадь, на сквер под окном, на телефон вне очереди…

— А я, между прочим, кандидат наук, — поднял голос Геннадий.

И тут же понял, что этого не следовало говорить.

Анатолий Иванович поднял «Скоросшиватель» и многозначительно переложил его на другую сторону стола. В том смысле, что квартиру Дубровин может и вообще не получить…

Глава пятая СЕМЕЧКИ

Как всегда в безвыходной ситуации, на помощь приятелю пришел Сватов. Ему такие сложности давались легко, как семечки. Прежде всего — от умения играть в собственную значительность, формируя у окружающих уважительное к себе отношение. И всегда при этом хотя бы немножко блефуя. Уж мы-то знали, что оптимизм и самоуверенность его чаще всего были показными, умело наигранными.

Виктор Аркадьевич знал, что жить с оптимизмом легче. И не только потому, что с разгону проще брать препятствия. Люди любят везучесть, удачливость их воодушевляет. Сообщение по радио о том, что пенсионер Сидоркин из Омска угадал все шесть цифр спортлото, причем заполнил сразу десять карточек и получил тридцать семь тысяч, во всей стране поднимает производительность труда… Неудачи, неуверенность, несчастья, беды и болезни могут вызвать у окружающих сочувствие, сострадание, жалость, пусть даже желание помочь. Но энтузиазма они не вызывают. Иное дело неуязвимость, здоровье и оптимизм. На помощь неудачнику люди идут, а к счастливчику — тянутся. Пять тысяч на покупку автомобиля («так повезло, подошла очередь») занять легче, чем перехватить десятку до зарплаты.

Из таких вот наблюдений Сватов умел делать практические выводы. И главное — умел ими руководствоваться. «Понимать — это принимать, — говорил он назидательно, давая нам уроки. — Принимать и следовать», — добавлял убежденно. И следовал постоянно, всегда поддерживая отношение к себе как к счастливому и безоблачному везунчику. Чего и нам желал и советовал.

Помню, как я получал свою первую в жизни квартиру. Мы тогда вместе работали в молодежной газете (Сватов начинал свою карьеру с журналистики). Квартира получалась мною на четверых, было в ней четырнадцать метров, окна ее выходили на шумную и пыльную магистраль, располагалась она на первом этаже, прямо над складом овощного магазина, отчего была насквозь пропитана затхлой сыростью подгнивающих овощей. Но по тем временам для меня и такая была радостью.

На это Сватов и нажимал. На это и направлял мое внимание.

Мы были в командировке, когда, позвонив из кабинета начальника стройки в редакцию, я узнал, что исполком решение принял и я обрел наконец собственный угол.

— Квартира? — поинтересовался хозяин кабинета, когда я положил трубку. — Сколько комнат?

Я начал было рассказывать, что за квартира. Но Сватов меня перебил. Главное, что в центре. Прямо возле Оперного театра. Главное: высокие потолки — потому что в старом, добротном доме. Рядом парк… Мы за нее долго воевали — чтобы в таком доме и в таком районе.

— Чего ты прибедняешься? — поучал он меня, когда начальник стройки вышел. — Нам же с ним работать. Ты живешь в реальном мире, где отношение к тебе определяется и тем, какую квартиру ты получил. Кому интересны, кого воодушевляют твои неприятности?

Из двух правд Сватов всегда выбирал позитивную. А все сказанное им о моей квартире ведь тоже было правдой. Включая и то, что Виктор Аркадьевич за нее воевал. Он у нас был председателем месткома. Но не в этом, конечно, дело: Сватов всегда был общественником, особенно в поисках выхода из тупиков.

Перед самой командировкой я собирался идти в исполком, чтобы узнать, обязательно ли мое присутствие при рассмотрении вопроса или можно ехать.

— Самому нельзя, — остановил меня Сватов. — Несолидно. Давай схожу я.

Это тоже одно из его правил: никогда не просить за себя. Если Сватов звонил в район, чтобы заказать себе гостиницу, он излагал свою просьбу только в третьем лице: «К вам должен подъехать один наш товарищ…»

Заходит он к заведующему квартирным отделом. Здоровается. Тот не поднимает головы: