Проникновение

Здесь же вода черна. Плывём на закат, где солнце вместе со мной истекает кровью, а лодка Ра теряется и тонет в тумане. Горизонт темнеет или темнеет в глазах? Горлом кровь или морская соль далёких морей на губах?

Скоро взойдёт луна. И Тот, летописец времени, повезёт души моих врагов в Храм Маат на серебряной ладье.

Зарываю глаза и вижу стены дворца Птолемеев в лунном свете. Ты стоишь на ветру и плачешь. Слёзы капают на покрытые пылью руки, оставляя на них длинные горячие дороги тоски. Твой плач то переходит в крики навзрыд, то в немые стоны, чтобы разорвать тишину с новой силой. Где-то в пустыне тебе вторит волчица.

«Каждый смерти шаг — поворот колеса

Жизни.

Змей глотает хвост, Мир — кольцо четырёх

Принцев.

Белый-белый песок занесёт твою кровь,

Воин.

Чище нет воды, чем из недр земли,

Чувств — из сердца без ненависти и боли».

Эпизод 6. Песок

— В этом сне он убил бы тебя, — сказала Маугли, — но я вызвала северный ветер.

Она уверенно вела машину. Извилистая горная дорога петляла в тумане. Снег таял и слезами тёк по лобовому стеклу. Я подумала, что все встречные причиняли боль — различную по интенсивности, направленности, происхождению, концентрации… Всегда и со всеми мне было больно. Только не с тобой. Ты поцеловал маленькую родинку у меня на плече и взглядом указал на лезвие. Такое может произойти между людьми, когда двое глубоко проникают друг в друга. Мог бы вырезать полоски кожи у меня из спины и плести талисманы, не почувствовала бы ничего, кроме наслаждения. Острая боль шипит, обжигает, плавится, белеет и… становится ярким светом. Мечтала умереть у тебя на руках.

— Мы изменили мир, — повторила она громче, — ничто не будет прежним. Ты нужна Псам в качестве приманки, но Ульвига они ищут. И лучше бы нам найти его первыми, а ему не смыкать глаз. Почему вы решили встретиться в Австрии?

Всё началось с того, что взломала твой сон. Случайно, я не знала, кто ты. С тех пор моё существование — бег. И не смогу ответить: погоня или бегство. В Альпах мы искали прошлое древних кельтов, и ветер подул в спину. После горного перевала война стала для них образом жизни. Гнала вперёд и вперёд, как стаю голодных волков. Неужели и для нас война станет попутным ветром?

— Кира, я с тобой разговариваю! Молчишь почти сутки. Я спасла тебе жизнь! Немногие возвращаются из подобных путешествий. Согласно древним обычаям, твоя жизнь теперь принадлежит мне.

Я потянулась за сигаретой, пальцы чуть дрожали. Маугли с секунду вглядывалась в меня, потом отвернулась на дорогу. Уголок рта обвёл лёгкий полумесяц морщинки. Странная манера улыбаться, точно знает меня лучше, чем я сама. Не улыбка, а презрительная усмешка.

— Не бойся, я пошутила, — заговорила мягче. — Я — вам друг. Ульвигу грозит опасность, и он не знает, откуда она придёт. А я знаю, могу помочь.

— Зачем? И почему я должна тебе верить?

— Я — такой же беглец, как и вы. Больше не принадлежу братству. Я очень хотела вернуться.

— Вернуться не значит вернуть. Если кого-то отправила на тот свет, загладить вину, спасая чужие жизни, не удастся. Один человек никогда не заменит другого, у каждого из нас своя мера, своя цена.

Полумесяц в углу её рта обозначился резче. Я открыла окно стряхнуть пепел. Влажный воздух ворвался в салон. Он почему-то был солёным на вкус, словно ехали мы не в горах, а вдоль побережья.

— Как думаешь, какой он? Тот свет?

— Долгий путь в дюнах, и солнце никогда не заснёт за горизонтом. Потому что «никогда» вне времени не существует.

Машина завиляла, но быстро выправила ход, и мы снова заскользили по мокрой трассе, как по зеркалу.

— Ты видела это во сне?

— Нет, в кино.

Удовлетворённо кивнула.

— Мы вправе выбирать смерть. Псы говорят, мы видим её такой, какой способны понять и принять. Можно убить себя медленно — проживая дни, месяцы, годы, будто пьёшь застоявшуюся мутную воду. А можно быстро, тогда вариантов много: чиста проточная вода, будь то колодец в пустыне, река, горный ручей или океан. Ни в одной Книге Мёртвых не вершат суд над решившимися на переход, но вернёшься снова к тому, от чего уходила. Из жизни в жизнь мы играем одну и ту же роль. Да, сыграть её можно по-разному, но сюжет фильма не изменится. Твоё сердце отравлено предательством. А он — убийца.

— Ты сказала, ничто не будет прежним, мы изменили мир.

— Вряд ли нам придётся в нём жить. Псы не будут преследовать нас. Дождутся, когда вымотанный бессонницей организм вырубится сам. Они убивают на расстоянии, в лабиринте снов. Сколько времени сможем протянуть на кофеине до комы или безумия? Неделю? Две? Три?

— Около десяти дней. Но у тебя же есть план?

— Включи радио, — попросила вместо ответа.

— Nice trip… Life is just a nice trip [32] , — вырвалась песня из плена помех.

32

Жизнь — всего лишь прекрасное путешествие (англ.)

— Да, — отозвалась Маугли, — Кастанеда прав, все действия, устремления — бессмысленные «фигуры перед зеркалом» [33] . Ценно лишь время, которое помнишь. А лучше всего запоминается дорога.

— Если не бежишь и не гонишься.

— Я могла бы освоить какую-нибудь профессию в миру, но к свободе передвижения привыкаешь быстро. Дорога заменила мне дом.

Маугли говорила искренне. Я почувствовала к ней доверие. И жалость. Внутри неё приоткрылась щемящая пустота. Все мы носим внутри свою бездну, и с годами она увеличивается. Точно сквозняком выдувает тепло из дома души, веру в то, что никогда не поздно нажать «Escape» [34] и жизнь ещё может наладиться.

33

«Активная сторона бесконечности». К. Кастанеда.

34

Спасение, побег (англ.), в данном случае отмена текущей операции, возврат.

— Вим Вендерс стал Гёте в современном кинематографе. Тоже создал миф, повторяемый на разные голоса, способный разрушить любые стены. Но кино добрее поэзии: он очеловечил ангелов, а не демона. Ангелы смотрят на людей на улицах Берлина и не могут понять, почему те, кто некогда были великой расой кочевников, построили города и потеряли в них душу [35] . В мегаполисах чувствуешь себя как на кладбище. Большинство жителей — мертвецы, не думают, не чувствуют, бегают по кругу, как заводные лошадки.

35

«Небо над Берлином». Вим Вендерс.

— Дорога тоже не может быть бесконечной, — возразила она, — Земля — круглая. Трасса не может быть пустой: все линии пересекаются [36] . Аморген, мой наставник, возил меня в Тунис вспомнить путь атлантов. В Карфаген — сияющий город, воссозданный по образу Атлантиды. Вспомнила дорогу посреди полей без конца, без края. Раннее утро, прозрачное, как вымытые окна, небо без облаков. За иссушенную раскалённую почву цепляются яркие цветы: красные, жёлтые, фиолетовые. Кое-где попадаются оливковые деревья. И скоро поеду мимо оливковых рощ, затем дорога уйдёт круто в горы на почти не досягаемую высоту, горы сменит прохлада пальмовых оазисов. Я не хочу торопиться. Знаю, что до заката в пустыне у меня хватит времени, чтобы пересечь всю страну и насладиться её видами по дороге. У меня блёкло-голубой маленький автомобиль. Пустую трассу пересекает сплошная полоса, то есть сначала вспомнила несколько встречных машин, но потом подумала: пусть моя дорога будет пустой. Еду по своей полосе, не нарушая, ни быстро, ни медленно, смотрю на оливковые деревья. Окна в машине открыты, наслаждаюсь встречным ветром, солнцем и тихой музыкой. «Человек есть то, что он помнит, — сказал он тогда. — Дорога — твоя жизнь. Странно, что видишь её так далеко. Закат в пустыне — её конец. Люди обычно представляют себе отрезок пути. Поля вокруг тоже редко кто видит, а ты — человек мира, не замыкаешься в себе, видишь другую жизнь по краям дороги. Сплошная полоса — делишь мир на чёрное и белое и не нарушаешь, никому не переходишь дорогу, любишь свою вдоль оливковых рощ. Горы — свершения, пальмовые оазисы — награда за них. Но пустыня, пустая трасса — символы одиночества». Иногда кажется, не я выбираю свой путь, а дорога выбирает меня. Удалось предвидеть всё, что встретили тем днём по пути. Кроме одного. Мясной лавки. Не сразу догадалась, почему верблюда держали привязанным к столбу рядом с ней на шоссе. «У них нет холодильников, — пояснил Аморген, — но всегда есть свежее мясо». И я поняла, что люди ничем не лучше верблюдов: тоже живут привязанными к мясной лавке на трассе и не пытаются бежать. Люди — скот, ведомый на бойню. Всё, что у нас есть, — несколько десятков лет осознать это.

36

Согласно неевклидовой геометрии.

— И тогда ты начала нарушать.

— Да. Время не прямая. Любая дорога мира — замкнутый круг, но внутри него можешь менять направление. В доме Аморгена есть часы со стрелками, бегущими в обратную сторону. Наблюдала за ними в надежде понять. Ответ пришёл во сне. Я летела, а над головой плыли звёзды. Лежала на спине, а река времени несла меня из прошлого в будущее. Или не я, а берег двигался мне навстречу, как в старом чёрно-белом кино «Сена встречает Париж» [37] . В моём сне два варианта финала. В первом река упирается в землю, это, вероятно, её исток, и я выхожу на берег, где мне протягивают полотенце и зеркало. В отражении вижу себя ребёнком. Во втором воды реки времени несут меня в открытый океан. Не знаю пока, какой из них выберу.

37

«Сена встречает Париж / La Seine a Rencontre Paris». Йорис Ивенс. 1957. Кинопоэзия, где зрителю кажется, что река Сена стоит на месте, а Париж течёт мимо неё.