Пропала Тишка

— Эстеты, — капитан гладил Тишку, речь его была отрывистой. — А вот для собаки все равны, что павиан, что свинья на паучьих ножках. Для Тишки тот, кто не несет угрозы, тот и хорош. А нам еще красоту подавай. В нашем понятии. А может, здесь слюни на пузе — самая красота и есть? И зря мы их своим пренебрежением обидели. Тех, кто так хорошо шкурки выделывает. Они ведь просто напрашивались на контакт. Для них-то мы, хоть и двуногие, хороши были… А вот Тишка с ними общий язык нашла, — капитан вывернул чулочек, оглядел аккуратный шов. — Тишке подарок сделали. Бантиком повязали… Это я не столько вас, это я себя больше казню.

— Капитан, а может, это не они, не эти… скользкие?

— Ну, мы ведь только с ними и избегали общения. Немелодично, видишь ли, кричат. Грубые, понимаешь ли, голоса у них. А ко всем остальным… — капитан ухватил за крыло увимчика, пролетающего над столом, оглядел его и пожал плечами. — Ко всем остальным со всей душой. Аж припадали. Радовались многообразию животных форм…

О том, чтобы вернуться, не могло быть речи. Мы знали, что на Цедну теперь полетят другие, свободные от эстетических предрассудков. Полетят обязательно, ведь разум так редок и всегда неповторим.

По возвращении на Землю наш отрицательный опыт на Цедне был всесторонне изучен. Проявление коллективного отвращения к непривычным для нас формам живого получило название Тишкин синдром, хотя Тишка как раз и не испытывала ни к кому отвращения или просто непрязни.

Я обрадую вас, сказав в заключение, что Тишка жила долго, пользуясь всеобщей любовью. В ней, как и в каждой благополучной собаке, мягко сочетались красота с добротой. Это так естественно — быть добрым, если ты не на привязи.