Пропавшая экспедиция

Через два с половиной часа непрерывной ходьбы группа отошла от начального этапа примерно километров на семь, когда Донченко резко прекратил движение.

— Амба! — Лёшка принялся внимательно осматривать местность. — Пока сделаем перекур. Дальше будем идти осторожнее. Километрах в шести от нас лагерь. Хоть и с противоположной стороны реки, а всё одно можем нарваться на их пост.

Выбрав укромную поляну, всю заросшую плотным кустарником и окружённую не менее плотным строем деревьев, мужики сделали привал. Капитан быстро извлёк из рюкзака хлеб, две банки тушёнки, лук и огурцы. Когда первый голод был утолён, Сашка наконец-то решился задать вопрос, который волновал его последние несколько часов:

— А мой дядька, как и вы, живой? Или…

Савицкий дожевал горбушку, проглотил хлеб, запив водой.

— Даже не знаю, как ответить. — Старик не прятал глаз. — Я остался жив только потому, что струсил. Испугался. Зассал… — Было видно, старику трудно воссоздавать картину прошлого, но тем не менее он продолжил неприятные для него воспоминания. — Они нас окружили. С автоматами. В пятнистых маскхалатах. Я раньше таких и не видел. Ванька, проводник, их ещё на Норе почувствовал. Но там они нам не мешали. А тут… Будто из-под земли выросли… Ванька Батю предупреждал, что нас пасут…

— Кого предупреждал? — не понял Донченко, прислушивающийся к голосу Савицкого и одновременно бросающий взгляд по сторонам.

— Батю. Мы так про меж собой именовали Дмитриева. — Лёгкая улыбка коснулась губ старика. — А он для меня и был батя. Хотя старше всего на семь лет. Всё оберегал. Подсказывал.

— И что было потом? — нетерпеливо перебил Сашка.

— Потом… — Савицкий взял в руки огурец, покрутил его в пальцах. Бросил на клеёнку. — Нас изолировали друг от друга. Началась обработка. Нет, не били. Никакого физического воздействия. То, что произошло после, было намного хуже любой пытки… — Владимир Сергеевич смахнул комара со щеки. — Для того чтобы понять, что произошло, нужно знать, для чего мы сюда пришли. Вы готовы это узнать?

— Да, — выдохнул за двоих майор.

— Сколько у нас времени, опер?

— Полчаса дать могу, — отозвался Донченко.

— Что ж, в таком случае слушайте.

* * *

— «Гюрза» практически вышла из-под моего контроля. Я не могу координировать действия людей, которые мне не подчиняются.

— Знаю. Мало того, это я отдал приказ о взятии в заложники жены профессора. Иначе бы мы потеряли и её. И тогда бы у нас не было средств давления на наших оппонентов. А так… Пусть ищут. А с женой Урманского ничего не случится. Найдут дневник — обменяем на документ. Не найдут — вернётся домой в целости и сохранности. Ничего, пару дней потерпит.

— А вы не боитесь, что ситуация может полностью стать неконтролируемой?

— У вас для этого имеются опасения?

— Заложник, как вы выразились, уже есть. Зачем в таком случае «Гюрза» перекапывает весь город в поисках семьи Санатова? Или это тоже ваш приказ? А их на что будем менять?

— Я подумаю над вашими словами. Мы свяжемся с вами сами.

* * *

Щетинин высунулся в окно и с восторгом вдохнул знойный летний воздух: хоть и не в отпуске, а жизнь продолжается.

За спиной отозвалась «сонька». Дядька прислал новое сообщение. СЧХ развернул стул на сто восемьдесят градусов, спинкой к монитору, привычно оседлал его. Информация, которую прочитал Сергей Викторович, его не удивила:

«Инициатива строительства Зейской ГЭС исходила от члена-корреспондента Академии наук СССР, академика Ельцова Глеба Борисовича. Именно он курировал проект на уровне ЦК до 1972 года. Отмечу: родной брат Ельцова Г. Б., Ельцов Николай Борисович, одно время работал в секретариате Академии наук СССР до 1968 года. В августе того же года Ельцов Н. Б. был откомандирован Академией наук СССР, по рекомендации ЦК КПСС, в г. Благовещенск Амурской области, в областной исполнительный комитет для проведения контроля над работами на ЗеяГЭСстрое. Сын Николая Борисовича, Ельцов Юрий Николаевич, по настоянию родителя поступил в Благовещенский государственный педагогический институт им. М. И. Калинина в том же 1968 году, на геофак. На данный момент Ельцов Ю. Н. является деканом вышеозначенного факультета.

К сожалению, выяснить, кто пригласил контрактников на работу, не удалось.

Обнимаю».

* * *

— Я был последним, кого Батя отобрал в экспедицию. — Савицкий вырвал из земли травинку и теперь бессмысленно крутил ею перед собой. Сашка понимал, таким способом тот несколько успокаивал себя, а потому молчал, хотя вертящаяся практически перед его носом трава раздражала. — Признаться, до сих пор не могу понять, почему. Несколько раз вся будущая экспедиция собиралась у него на квартире. Один раз даже приезжал академик. Чаще всего сидели на кухне. Там-то я, кстати, и услышал впервые эту песню.

— Песню? — теперь пришла очередь удивляться Сашке.

— Ну да, — кивнул старик. — Ту, что отослал Урманскому. Это не стихи, песня. Её Батя постоянно напевал. Причём у этой песни любопытная история. Первый куплет написал Колодников. И напел его Бате. А тот уже продолжил. Конечно, простая песня, но вот прилипла. На всю жизнь. — Он замолчал.

Донченко отпил из фляги воды, протянул её майору.

— А зачем вы опубликовали её? — опер откинулся на спину. — Столько лет молчали и — на тебе.

— Молчал, потому как было что терять, — выдохнул Савицкий. — Теперь терять нечего. Всё потеряно. Осталось только умереть. А уйти хочется со спокойной совестью. Вот потому и опубликовал.

— А если бы не прочитали?

— Прочитали, — с уверенностью сказал Савицкий. — Не пришла бы Мишкина мама в библиотеку, нашла бы номер в почтовом ящике. Не нашла бы в ящике — наткнулась на него у соседки. Нашёл бы способ.

— Вам кто-то помогал в городе? — Лёха прислушался.

Тишина пока ничем не нарушалась.

— Да. А вот кто — не скажу. Неприятности этому человеку не нужны. Так мне продолжать?

— Да, — отозвался опер. — Только предупреждаю: даю минут десять. Потом, простите, будет рекламная пауза со спортивной ходьбой.

Старик не смог скрыть улыбку:

— Хорошо. Итак, мы вышли в июне, — снова окунулся в воспоминания Савицкий. — Выехали в Увал. Пять человек. Батя, я, Профессор, Борода и Балтика. Последний служил на Балтийском флоте, отсюда и прозвище. Пошли только те, кто поверил Бате и Колодникову. Вообще-то, первоначально нас было семеро. Но двое отказались. В Увале ждал Ванька. Откуда Батя с ним был знаком, не знаю. Но встретились как старые друзья. Ванька-то нас и повёл по тайге. На Граматухе провели три дня. Вы там уже побывали?

— Я был, — сказал Рыбаков. — Что искали? Сын проводника говорил, будто вы с лопатами там бродили?

— Точно, бродили. — Старик отбросил травинку. — В нашу задачу входило аккуратно пробить шурфы вокруг вросших камней и по почве приблизительно определить возраст каменных захоронений. По первоначальной версии Колодникова выходило, будто те гранитные бруски были выброшены на берег речки сравнительно недавно. Понятное дело, в историческом понимании. Но это он предположил в шестьдесят первом. Тогда на данную информацию мало кто обратил внимание. Ну, за исключением тех… А потом к Ивану Иннокентиевичу поступила информация о том, будто точно такие же бруски лежат и на Норе. Вот тогда-то он и заинтересовался блоками. Организовал экспедицию в шестьдесят восьмом. Сначала исследовали блоки на Граматухе. Ничего примечательного на тот момент не обнаружили. И так бы и ушли, думая, будто это кто-то до революции хотел перевезти материал, да бросил его, если бы не начали более детальное исследование небольшого поселения…