Пропавшие без вести
Шрифт:
По снежному пустырю врассыпную бежало с полсотни людей, вбегали хорониться в бараки, спешили за ворота блока, на тонких, неверных ногах скользили и падали… Остались лежать трое! Ромка Дымко, раненный в грудь навылет, туберкулезный «пацан» Миша, убитый пулей в левый висок, да Бронислав с разбитой головой и блуждающим взглядом. Рядом с ними истоптанный снег был в крови.
К месту события спешили санитары с носилками, врач, старшие бараков.
Ромку и Бронислава понесли: одноногого — в хирургию, Бронислава — назад, в барак Краевца, а убитого Мишу — в мертвецкую.
— В бараке вам не было
— Черт с ним, пускай уж и я подохну, только бы он не был жив… — хрипло, с трудом произнес Дымко. Из горла его шла кровь.
Мартенс тут же хотел допросить Бронислава, который очнулся и охал, но Лешка Безногий остановил:
— Что его допросами мучить, господин переводчик! И так ему плохо. Гляди, как дышит, бедняга! Мы его завтра допросим, ведь жалко же человека!..
…Ночью во тьме барака, где лежал Бронислав, поднялась возня.
— Эй, кто там? — спросонья крикнул старшой. Никто не ответил. Старшой уснул, а наутро, поднявшись для уборки барака, он обнаружил Бронислава мертвого на полу между койками.
В ту же ночь в хирургии умер и раненый Ромка.
Шиков, как только дошел до него слух о смерти Бронислава, вызвал к себе Краевца.
— Садись, — сказал Краевцу Николай-банщик. — Разговор пойдет строгий.
— Брось, Микола! — остановил его Шиков. — Думай, с кем говоришь!
И Шиков обратился в свою очередь к Краевцу:
— Мы в ТБЦ никому не поверим, кроме тебя, Николай. Говори по всей правде: что с Брониславом?
— Доходяги забили — и все, — угрюмо сказал Краевец. Он старался держаться независимо, но побледнел от волнения. Он знал, что оба эти дружка на расправу круты и скоры.
— Доходяги его не убили. Убили ночью в твоем бараке. Кто? Выкладывай правду! — мрачно потребовал банщик.
— А я почем знаю! — огрызнулся Краевец. — Что я, сторож?
— Он же в твоем бараке был! — сказал Шиков.
— В моем. А что же, я всех караулю?! На то и плен! — с откровенным намеком употребил Краевец любимую формулу Шикова. — А ты думал, я охранять его стану? Он сам понимал, куда лез — в ТБЦ! На рожон полез!
— Ты что, комиссарам продался? — угрожающе вскинулся банщик.
— Дурак ты, — отрезал Краевец. — Мне Бронислав золотые часы обещал. Разве я их дождаться не мог?! Бронислав их отдал бы мне, тогда бы уж… и того… А ваш пацан часы мне принес — я сразу ему говорю: «Эх, пацан, не стало больше у нас Бронислава! Отдай назад Шикову». Я же себе часы-то не взял…
Они помолчали в мрачной задумчивости.
— А если немцы тебя на допрос потянут? — зловеще сказал банщик
Краевец прищурился, побагровел и, напружив свою могучую красную шею, взглянул на него исподлобья.
— Дурак! Тебе что, голова на плечах надоела? — вдруг оборвал он решительно, поднимаясь с места, словно чувствуя за собой поддержку тех, кто вступится за него против Шикова и его союзников. Он и сам не знал, чью поддержку. Ему самому, Краевцу, смерть Бронислава как бы открыла глаза на то, что сам-то он давно уже оказался вовлечен в новый лагерь, в среду людей, враждебных Брониславу и Шикову.
Раньше так с комендантами не говорили.
Краевец не шутил. У Шикова по спине прошел холодок.— А мне наплевать! — Шиков криво усмехнулся. — Ребята просили помочь Брониславу. Он мне не земляк и не кореш. Славка, Жорка скоро приедут, вот те с вас спросят!
— Передай им — лучше сюда не ездить. У нас в ТБЦ умирают много… Зараза! Понял? — с откровенной угрозой сказал Краевец.
— А ты там прижился и здоров? — язвительно спросил банщик. — Тебя не берет ТБЦ?
— Я — медицина! Персоналу болеть не положено… Ну, бывайте, орлы! — небрежно оборвал Краевец разговор и спокойно, даже лениво, красуясь, вышел из их барака,
— Си-ила, значит! — с невольным почтением сказал Шиков вослед Краевцу.
Сила! Именно грубая сила была для таких, как они, главным авторитетом в жизни.
«Кто кого мога, тот того и в рога!» — произносил, бывало, один из них, прибавляя непристойную словесную инкрустацию. «Кто кого сможет, тот того и сгложет!» — подхватывал в лад второй.
Много было у них таких присловьиц, которые почитали они народной мудростью, произнося их в оправдание своего людоедства. «Чья сила, того и право», — была их первая заповедь. И вот Шиков понял, что сила и власть над жизнью людей ушла от них в чьи-то чужие руки — руки недружественные и опасные для них самих, сила выросла даже и в «доходягах». Да разве посмели бы они так, толпой, в прошлом году напасть на заболевшего Бронислава?! И Шикову стало тоскливо и жутко от того, что возникла и выросла эта чуждая сила, которая может так же смять и его, «старшего русского коменданта». А ведь он так недавно чувствовал себя полным хозяином каждой жизни в этом тесном запроволочном мирке…
— Да, значит, сила! — с тоскливой завистью подтвердил после долгого молчания банщик.
— Володя, скорее в ТБЦ! — позвал Клыкова Саша Пацюк, входя в перевязочную. — Велели все бросить. Девушки тут помогут и с перевязками и со всем…
Клыков оторопел:
— С Михаил Степанычем плохо?!
— Сейчас отправляют больных в ТБЦ, приказано тебе их сопровождать. Беги к воротам, — подсказал Пацюк — А зачем — ничего не сказали…
Как ни теплая, как ни дружеская атмосфера складывалась и в хирургическом отделении, с болезнью Варакина Клыков почувствовал в перевязочной и операционной какую-то пустоту. Доктор Куценко был сумрачен, молчалив, задумчив. При нем Володя все время чувствовал свой слишком юный возраст, боялся сделать какой-нибудь промах и оттого был неуверен в работе. Любимов был молод сам, но, может быть, и для звания врача, слишком молод и потому напускал на себя искусственную солидность, которая выглядела даже кичливостью…
Варакина Володя навещал почти каждый день в ТБЦ-отделении; когда же он заболел воспалением легких, Володя почти неотрывно двое суток сидел у его койки, меняясь с Волжаком. Даже ревнивый Кузьмич понял, что привязанность Клыкова не оставляет места для сомнений, и рисковал час-другой отдохнуть, если рядом с Варакиным был Володя.
От ворот ТБЦ Клыков пустился бегом в барак, где лежал Варакин.
Больной сидел на постели. Рядом с ним находились Глебов и Леонид Андреевич. Видно, только что состоялся консилиум.