Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек

— Билет выиграл пятьдесят тысяч!

— Так. Но у вас была половина билета. Значит, вы получили двадцать пять?

— Да!

— Почему вы утаили выигрыш от вашей супруги?

— Я и сам хорошенько не знаю! Все это было так странно. Я сам не знал, что мне делать с этими деньгами. Я просто хранил их. Спрятал их в свой стол в министерстве.

— Вы хотите сказать, что не преследовали никакой определенной цели? Вы же после жили в деревне на эти деньги!

— Я получил деньги еще до того, как решил отправиться в деревню.

— Когда вы решили ехать в деревню?

— Это решение созрело внезапно. После самоубийства Могенсена.

— Вы уверены, что Могенсен покончил с собой?

— Да! А что еще могло с ним произойти?

— Спрашивать будете не вы. Я спрашиваю, убеждены ли вы, что Могенсен умер по своей воле?

— Да!

— Это ваш школьный товарищ?

— Да. Мы учились в одной школе.

— И вы постоянно с ним встречались?

— Только изредка. Я знал, где он живет. И посылал ему иногда... маленькое пособие.

— Пособие? Что за пособие? Почему пособие?

— Могенсен был очень беден. Я иногда давал ему немного денег. И поношенные вещи. Моя жена думала, что я дарю эти вещи посыльному из министерства.

— Почему вы скрывали от жены, что знакомы с Могенсеном и помогаете ему?

— Не думаю, чтобы он пришелся ей по душе. Это был человек со странностями. Он часто говорил весьма... весьма смелые вещи. И был не очень опрятен.

— У вас была особая причина оказывать помощь Могенсену?

— Нет!

— Зачем же вы это делали?

— Он был очень беден.

— Но в Копенгагене бедняками хоть пруд пруди. Не могли же вы всех их поддерживать. Почему же именно Могенсена? У вас на это была особая причина?

— Нет.

— Значит, только по доброте души?

— Я же знал Могенсена. Это был мой школьный товарищ.

— И много вы давали Могенсену?

— Только маленькие суммы. Лишь когда я выиграл деньги в лотерее, я дал ему более значительную сумму.

— Что вы называете «значительной суммой»?

— Тысячу крон.

— Да, это щедро! И у вас действительно не было другой причины, кроме сострадания, для такой щедрости по отношению к старому школьному товарищу?

— Я думал, что хорошо бы ему снять комнату получше. И купить себе что-нибудь из платья. Тогда он, может быть, и работу какую-нибудь получил бы.

— А как он распорядился вашими деньгами?

— Этого я не знаю. Думаю, что он, к сожалению, потратил их па покупку динамита.

— Но нельзя же попросту купить динамит у первого попавшегося лавочника. Каким путем он достал его?

— Не знаю!

— А ведь вы сами интересовались взрывчатыми веществами. Читали пространные труды на эту тему. Откуда у вас этот интерес?

— Чисто профессиональный. R связи с моей работой в министерстве. Нам предложено было дать заключение об одном проекте, о так называемых «механических солдатах»: это особого рода мины. Вот мне и пришлось ознакомиться с некоторыми техническими вопросами.

— Вот оно что! А вы совершенно уверены, что дело обстояло именно так?

— Да. А как же еще?

— Вопросы задаю я. Запомните это хорошенько. Не было ли у вас личного интереса к взрывчатым веществам?

— Нет. Личного интереса не было.

— Ведь частному лицу вроде Могенсена невозможно раздобыть динамит. Вы согласны? Какие у него могли быть связи?

— Эго мне не известно!

— Вам самому, например, было бы гораздо легче достать динамит. Если вы по долгу службы занимались минами и «механическими солдатами», то для вас не составило бы труда добыть немного динамита!

— Это нелегко.

— Даже для вас?

— Во всяком случае, пришлось бы преступить закон.

— Ясно. А такой человек, как вы, не способен на преступные махинации?

Теодор Амстед не отвечает.

— Во всяком случае, Микаэлю Могенсену было гораздо труднее достать динамит, чем вам. Разве не так?

— Пожалуй!

— А вам не известно, как это удалось Могенсену?

— Нет!

— Знали ли вы, что Могенсен задумал покончить с собой?

— Нет. Этого я не знал. А впрочем... Он делал какие- то туманные намеки. Но я не принимал их всерьез.

— Что он говорил? Будьте добры ответить точно!

— Говорил странные вещи. Будто он хочет нанять самолет и выброситься из него. Что он отправится «на небеса» на воздушном шаре. Могенсен говорил много такого, чему трудно было поверить.

— Когда вы ушли в последний раз со службы, из четырнадцатого отдела военного министерства, вы получили письмо. Его принес посыльный. Будьте добры сказать, от кого было письмо?

— От Могенсена. Он писал, что намерен покончить с собой, что теперь он может осуществить определенный план, что решил взорвать себя динамитом на Амагерском полигоне. Это было ужасное письмо... «Теперь я отправляюсь на небеса. Вы можете ползать по земле, я же поднимусь в более высокие сферы. Жизнью я не дорожу. И не доволен формами бытия. Я — последний философ и умираю, как грек».

— Какие это греки умирали таким способом?

— Могенсен всегда выражался очень странно. Он не желал подчиняться требованиям общества. В школе он учился хорошо, но в годы студенчества в нем как будто что-то сломалось.

— Что вы сделали с письмом?

— Разорвал, как только прочел.

— Очень жаль. А что вы сделали после того, как прочитали это необыкновенное послание?

— Я тотчас же ушел из министерства и отправился на Амагорский полигон. Надеялся, что поспею еще вовремя.

— Почему вы не поставили в известность полицию? Вы не думаете, что дежурная полицейская машина очутилась бы там раньше вас?

— Да, это была оплошность с моей стороны. Но я не верил, что Могенсен действительно покончит с собой. Он ведь часто говорил подобные вещи. Кроме того, мне казалось, что времени еще достаточно. Он писал, что немедленно отправляется на полигон. А письмо было принесено посыльным, так что времени прошло немного. И я ведь тоже сел в машину...

— Да, это нам известно, мы говорили с шофером. Пока ваши показания соответствуют фактам. А что вы сделали потом?