Прописи войны. События, которые становятся судьбой

Долго я вслух рассказывал о событиях из моей жизни. Рассказывал надгробию и фотографии. Как будто бабушка и так всего этого не знала.

10

– Ты куда пропал? – написала мне Мила.

– Домой приехал.

– В смысле домой? Куда? В Донбасс?

– Да, к родителям.

– Зачем ты туда поехал?.. Я… так боюсь тебя потерять…

– Мне кажется, что я давно себя потерял, Мила.

– Сергей! Это из-за меня? Скажи мне честно. Я же теперь спать не буду. Я каждый день смотрю эти новости, а ты взял и уехал туда, ничего не сказав.

– Тут спокойно. Луганск сейчас уже тыловой город.

– Да несколько дней назад по нему стреляли… Я не прощу себе этого…

– Успокойся, ты тут ни при чем. Мне просто надо было приехать сюда. Понимаешь?

– Какой же ты придурок… Я даже не знаю, как тебе сказать… Я тебя прибью!

– Угрозы, обещания, унижения… Ты точно была влюблена в меня? – попытался я пошутить.

– Я такого никогда не испытывала… Таких чувств смешанных, смятенных…

– Понимаю, я тоже.

Я поехал в библиотеку имени Горького. Всегда мне нравились произведения этого великого пролетарского писателя. Что ни говори, а все равно хорош. Передал кое-какие гостинцы из Воронежа. Директор очень благодарила.

А на следующий день я узнал, что на фронте погиб сотрудник библиотеки. Все мужчины-сотрудники бюджетных учреждений были призваны и защищали сейчас Родину с оружием в руках. Знакомый рассказал, что уже погибло семь университетских сотрудников, а еще одному оторвало ноги.

Моим пристанищем стал бар недалеко от дома. Конечно, выпить стопку-другую я мог и дома, но хотелось сменить обстановку, не сидеть в четырех стенах, не погружаться в черные мысли. Заведение это не претендовало ни на какие лавры приличного. В довоенные времена здесь постоянно кого-то резали, избивали, грабили, а сейчас… Разве все это сейчас имело значение?

Только я сделал первый глоток пива, как у меня за столиком появился сосед. Лицо его было непрезентабельное, под глазом красовался перезревший бланш.

– Не против, родной?

Я кивнул, мол, садись.

– Ну, давай выпьем. А то тут только мы один. Не чокаясь. За пацанов наших погибших.

Мы выпили. Настроения не добавилось.

– Я воевал в четырнадцатом. Потом уволился в запас. Сейчас ходил – не взяли. Почему, не знаю. Я помню… я помню, как возвращал в Россию тело погибшего добровольца. Через границу перевезли, еду к его родне и думаю: «Пусть мать, убитая горем, меня хоть в клочья порвет, но я верну ей тело сына».

И он горько сжал кулак. Выпил. Я пристально смотрел на него. Обычный донбасский работяга, скиталец, выпивоха. Но почему он был мне ближе всей этой гламурной тусовки в дорогих ресторанах, пафосных телок, качков на дорогих машинах? Я глядел в его глаза и видел в них, пусть это банально, душу. Я видел, какую тяжелую эмоциональную работу она проделала. Как он терзался этими воспоминаниями, как он ставил горе других выше своего собственного, и тем самым он в действительности был выше и приятней богемы, возомнившей о себе слишком много.

Как только я зашел домой, мне пришло сообщение от жены:

– Ну, как ты там? Я очень по тебе соскучилась.

И фотография в неглиже.

– Спасибо. Очень кстати, – ответил я.

Несколько часов я провел, разглядывая старые фотографии. Родственников, родителей, свои собственные.

Пришло сообщение от Милы:

– Прости, если я что-то не так сказала. Я очень переживаю за тебя.

Она тоже решила меня порадовать, прислав фотографию, на которой рукой прикрыла обнаженную грудь.

Это уже ни в какие ворота не лезет! Надо что-то решать с этим. Бросить обоих или остаться с кем-то из них? Но с кем?

Я отключил телефон. Ничего не хочу, ни с кем не хочу общаться. Выдернул телевизор из розетки, чтобы родители не смогли его включить, как только придут с работы. Лег на пол, включил любимую группу, закрыл глаза.

Прямо сейчас вы будьте счастливы,Прямо сейчас закончится, прямо сейчас, увы.Прямо сейчас вы будьте счастливы,Ибо потом только гробы, гробы, гробы…Господи, да что ж такое! И здесь одни гробы!

Я оделся, накинул свою серую куртку и выбежал из дома. Не хотелось оставаться наедине с самим собой, и пытался убежать в город. Пытался скрыться на родных улицах, в знакомых до боли дворах, где я провел столько бесценного времени. Те же разбитые чиновничьим безразличием дороги, те же мрачные хрущевки, те же абрикосы и тополя. Все как в детстве. Только людей на улицах нет. День клонился к вечеру, но солнце еще дарило свои яркие лучи. Но это не спасало город-призрак. Гробы, гробы, гробы… Слезы.

В Луганске я дышал как будто железом. Настолько здесь непригодный воздух и атмосфера сейчас.

Зашел в магазин купить себе что-то для снятия напряжения. Передо мной мужчина говорит продавщице:

– Помнишь моего брата? Сегодня похоронил.

Блуждая по дворам в центре города, я увидел знакомый силуэт, женскую фигуру. Я, несмотря на заплетающиеся ноги, сделал бросок к ней, обогнал и повернулся, чтобы посмотреть, не обознался ли.

– Алена! Привет.

Видимо, моя реакция была слишком радостной. Бледная женщина отпрянула в сторону.

– Это я, Серега. Помнишь, мы вместе работали в газете?

– Сережа? Здравствуй…

– Как ты, Аленушка?

– Ты пьяный, что ли?

– Да, есть немного. Совсем что-то настроения нет.

– Дурак, что ли? Нельзя по городу пьяным ходить, особенно по центру. Увидят – заберут на войну. Пойдем лучше ко мне, я тут рядом живу.

Сидя на кухне, мы выпили. Рассказывали друг другу, как у кого сложилась жизнь.

– Сын мужа от первого брака погиб в августе четырнадцатого года. Было затишье, он выбрался из подвала во двор. Снова начался обстрел, его убило снарядом. А через две недели стрельба прекратилась.

Не дожил до перемирия. Парню было пятнадцать лет.

– А теперь и муж… – она не смогла договорить.

Я придвинулся и обнял ее. Прижал очень сильно, чтобы унять ее дрожь.

– Ну, все-все. Что ж поделаешь, Аленушка… Им сейчас хорошо там, наверху.

До войны она была достаточно эффектной брюнеткой. Сейчас я погладил ее седые пряди, коих было предостаточно. Прижал и поцеловал в лоб.

– Ну, не плачь, Аленка. Давай лучше выпьем.

Наутро я проснулся у своей знакомой. Она уже готовила завтрак, но я отказался. Оделся и ушел, не попрощавшись. Разве такой жизни она заслужила? Потеряла любимого человека, пасынка. Осталась одна. Разве есть что-то, что сможет ее утешить? Виновные в этой войне, чтобы у вас языки отсохли!