Прорвемся, опера!
Шрифт:
– Чё вам надо? – протянула она, уставившись на нас. – Никого здесь нет! Мы вам вчера всё рассказали! Чё вы опять пришли? Не знаю я, где он! Не видела его уже месяц! Идите отсюда!
– Я барсетку забыл, – Якут прошёл вперёд. – На кухне у вас, посмотреть надо.
Про барсетку он говорил и тогда. Кажется, Якут решил, что сейчас не до моей учёбы, и надо срочно брать гада самому. Но что тогда не вышло, выйдет сейчас.
– Не было никакой барсетки, – женщина задумалась и поковыряла пальцем в ухе.
– Мы её на холодильник поставили, – нашёлся я, вспомнив обстановку на кухне. – Там, за хлебницей, точно
– А, это мне брат отдал свой старый, себе новый купил, – она вдруг нахмурилась. – Себе-то новое покупает, а мне старьё отдаёт! Я в детстве с ним всем делилась, а он…
Где же прячется Дружинин? Тогда я это проглядел, а он откуда-то выскочил и схватил дочку своей сожительницы, будто живой щит. Пьяный он был сильно, тормоза в голове совсем отключились.
Якут решительно пошёл на кухню по скрипучему полу.
– Уже отмечаем? – донёсся его голос. – С самого утра? Дома жрать нечего, дочка заморенная, зато водки полно.
– А ты меня не учи детей ростить! – возмутилась Галина. – Вырастила сама, никто не помогал! А сейчас-то советы дают…
Глянул и я на кухню мельком, а там и правда только бухло. Бутылки водки, пива, алюминиевые банки с ядрёной «Чёрной Смертью», с нарисованным на ней черепом в шляпе, пластиковые бутылки «Белого орла», наверняка палёного («Ты кто? Белый орёл», тут же всплыло в памяти), популярный тогда Довгань, ставивший своё лицо на каждую упаковку продуктов и водки.
И, судя по запаху, здесь не только водка, ещё есть и разведённый спирт, возможно, даже тот самый «Рояль», но скорее всего – какая-нибудь китайская техническая бурда из пластиковых пакетов или купленный на разлив в ближайшей нелегальной точке. Ну а из еды варёная картошка и банка шпрот, пустая такая же использовалась как пепельница.
Застевнявшаяся девушка, дочка Галины, отошла к вешалке, глядя на меня. На вешалке висела старая китайская куртка красного цвета. Обои на стенах облезли, линолеум под ногами встал дыбом, но в одном месте всё-таки лежал лист нового. Сожитель матери, очевидно, поначалу хотел делать в доме ремонт, но потом загулял и на всё плюнул.
– А чего не в школе? – спросил я.
– Загрипповала, – пролепетала она.
Я посмотрел на неё, а потом вопросительно показал на дверь кладовки одними глазами.
– Он там? – шепнул я, очень тихо. – Скажи, и мы его заберём. Он тебе больше не навредит.
Она помотала головой, испугавшись ещё больше. Я молча показал на дверь в санузел, и она кивнула.
Попался, гад.
– Зря в школу не ходишь, – громко сказал я, пройдя внутрь квартиры. – Прогуляешь, а потом…
Якут выглянул из кухни, я показал ему на туалет. Он удивился, но кивнул. Я медленно подошёл туда, убрав руку под куртку и обхватив рукоятку пистолета, и встал у двери.
– Ладно, – очень громко сказал старший опер и протопал мимо туалета, чтобы под его ногами скрипело. – Мы пошли. Барсетки нет, в машине наверное осталась.
– А где ещё-то?! – возмущалась женщина. – Сами потеряли, а на меня валите. Уходите уже, никакого продыху от вас…
– Идём, идём мы… Пашка, давай!
Я взялся за ручку двери и с силой дёрнул её на себя. Шпингалет не выдержал, а державшийся
с той стороны Дружинин выпал вперёд и растянулся на полу.Я напрыгнул на него сверху, а с другой стороны налетел Якут, и мы заломили ему руки.
– А-а-а! – завопил Дружинин, короткостриженный плюгавый мужичок под сорок в грязной майке. – А-а-а! Мусора легавые, падлы! Вы чё творите, волки позорные! А, пусти, больно! А-а-а!
В голосе слышались гнусавые блатные интонации. Плечи у него были густо покрыты тюремными татуировками, партаками, будто он там был авторитетом, хотя сидел простым ворюгой.
– А это чё? – Якут показал на обрез, упавший на грязный линолеум. – Откуда? На охоту собрался? На кого?
– Пусти его! – Галина склонилась над Якутом и начала отчаянно шлёпать его по спине двумя ладонями. – Пусти его! Пусти!
А дочка убежала в спальню, чтобы не видеть ничего.
Дружинин извивался как уж, но я держал. Получилось. Мне уже не придётся видеть, как умирает друг, этого не случилось.
У меня получилось. А если получилось с этим, получится и с другим. Теперь я это знаю.
– Потащили его, Пашка, – сказал Якут. – Увезём к нам, вопросики к нему имеются…
Под сильный скрип тормозов служебная машина остановилась у отдела милиции, рядом со стоящим там белым москвичом 412-й модели.
Очень хорошо знакомая мне машина. На мгновение я даже опешил. Но это он. Из москвича вышел мужик с морщинистым лицом, одетый в кожанку, среднего роста, но крепкий. Он нас узнал, помахал нам широкой ладонью и закурил, потом махнул рукой, показывая, что хочет со мной поговорить.
– О, Лёха Васильев, – сказал Якут. – Тебя ищет, Пашка. Ладно, поговори, а мы сами дотащим, никуда он не денется.
Он открыл дверь и выкрикнул, глядя на здание:
– Васька! Помоги мне!
На втором этаже в открытое окно высунулся высокий мужик под полтинник, с красным лицом и пышными рыжими усами. Это был опер Устинов. Шутник и балагур в звании капитана.
– Ща, погодь, Андрюха! – пробасил он из окна. – Иду!
А я вышел из машины, убедившись, что сидящий рядом Дружинин не сможет сделать ничего дурного. И отец, стоящий у москвича, шагнул ко мне навстречу.
Я уже вымахал выше его на голову, но он был шире в плечах. Говорил он медленно, спокойно, будто всегда обдумывал каждое слово. В руке держал сигарету без фильтра, всегда курил «Приму», только с получки покупал что-то чуть подороже.
Даже не знаю, что сказать. Это странное ощущение, ведь я не видел очень долго. И думал, что никогда не увижу. А отец заметил, что я какой-то не такой, как обычно.
– Смотришь как-то странно, – сказал он, с недоверием оглядывая меня.
– Не выспался, – я откашлялся. – Всё хотел снова повидаться с тобой.
Хотелось наброситься на него и обнять. Но я сдержался.
– Молоток он у тебя, Лёха, – Якут тем временем вместе с Устиновым вытаскивали сопротивляющегося Дружинина.
– О, даже Якут тебя похвалил, – отец удивился. – А чё повидаться-то хотел? На прошлой неделе же виделись, – он усмехнулся. – Я ненадолго, ехать надо по работе. Если чё, вечером подплывайте. Вот, друга твоего привёз с дачи, а то с собой взять не могу, – он показал на машину. – Ждёт тебя, не дождётся, все три дня скучал.