Прорыв

Но сейчас, пусть на короткое время, я завоевал себе право человеческой жизни – «пир во время чумы!» – и то, что я был единственным хозяином этой комнаты с двумя чистыми заправленными кроватями, прекрасной лоджией со столиком и плетеными креслами, с мерцающими в просвет между занавесями крымскими звездами, казалось волшебным сном. И вдвойне волшебным делало его воспоминание о недавних знакомствах, о «легкомысленных» перспективах…

3

Прекрасным, погожим, солнечным было первое крымское утро… Однако уже в первые часы начавшегося, казалось бы, пира жизни реальность напомнила о себе – из Москвы я привез простуду, которая за ночь не только не прошла, а усилилась, к тому же сильно заболел зуб, который перед отъездом врач посоветовала мне вырвать, а я не вырвал. Вот козни судьбы – они подстерегают нас на каждом шагу, как будто не только земные «боги» в человеческом образе, но еще и что-то (или кто-то?) заинтересовано в тусклости жизни нашей, где за все приходится щедро, порой даже слишком щедро платить.

Хотя мы и отправились на пляж с Василием, однако загорающие на гальке тела и синее море казались мне декорацией, а главные события развивались внутри моего организма: пекло в горле, свербило в носу, гонгом отдавались в распухающей голове тяжелые удары сердца, и надо всем этим царствовала мучительно-звонкая сурдинка не утихающей ни на минуту зубной острой боли. Зуб этот был когда-то запломбирован, но, как показал рентгеновский снимок, не до конца, отчего на одном из корней выросла киста, и скапливающиеся в незапломбированной полости газы, не находя выхода, давили на все вокруг, отчего боль росла и положение казалось безвыходным… Дракон имеет обыкновение подстерегать нас у самых врат Рая.

Только к вечеру боль немного утихла, наши вчерашние знакомые студентки пришли вовремя, не опоздали, они готовились к встрече – нарядно оделись, подкрасились, надушились, – это вселяло радужные надежды. И мы шли с ними под звездами сквозь кущи парка, но не было у меня сознания счастья. Фильм оказался на редкость бездарным, а после фильма девочки хотя и зашли в мои апартаменты, но не надолго, и разговор у нас как-то не очень вязался. И когда мы с Робертом, наконец, проводили их, то настроение было значительно менее радужным: обоих нас посетило предчувствие, что на следующую встречу – послезавтра – девочки не придут, хотя и обещали.

Конечно, главенствует в нашей жизни начало духовное, однако до чего ж зависим мы и от своего физического начала, и несмотря ни на какие возвышенные теории, здоровье души так все-таки зависит от здоровья нашего смертного тела! Эта, вторая, ночь была значительно менее радужной, можно даже сказать совсем не радужной. Я вспоминал свои познания в области йоги, без конца принимал «позу льва», однако болезнь игнорировала мои усилия, что же касается зуба, то он казался бомбой замедленного действия или предательским костром, который если и затухал, то лишь не надолго и грозил разгореться в неуправляемое слепое пламя.

И это я, здоровый в общем-то человек, тренированный, спортивный, имеющий здоровое сердце, легкие и все другое за исключением слизистых оболочек носоглотки и вот теперь зуба. Как же можно посочувствовать людям по-настоящему больным, надолго лишенным тех радостей, которых я, несмотря на свою простуду и ноющий зуб, разумеется, ждал! Вот она, наша Земля, юдоль печали: столько драконов подстерегает нас: материальная необеспеченность, неустроенность жизни, болезни, старость… Но тем более – тем гораздо более! – становятся важными по-настоящему счастливые часы, если они все же в конце концов выпадают, тем решительнее нужно к ним стремиться, тем больше беречь и запоминать каждый день, каждый миг, который приносит радость! Это золотой фонд нашей памяти, заветная библиотека, которую можно будет посещать потом, в трудные и безрадостные жизненные минуты. Ведь что-то в жизни все же зависит от нас, и если не слишком многое, то хотя бы вот это – внимательное отношение к ней, поиски радости, благодарность за те крупицы, которые нам все же перепадают!

Однако в третье утро моего крымского праздника таких крупиц не было ни одной. Простуда осталась, зубная боль усилилась, к тому же погода испортилась: солнце спряталось, похолодало, задул сильный ветер. Ухудшение погоды всегда действует на меня, тем более подействовало оно теперь. Пришлось обратиться в медпункт, где помазали горло и нос, но ничего не смогли поделать с зубом – зубоврачебный кабинет в поселке, он будет открыт только завтра, а сегодня остается глотать болеутоляющие таблетки. Но и они не помогли – вот ведь какая штука. Стыдно было и перед Василием: вот так партнер у него оказался. Сам Вася, как всегда, был здоров, энергичен, играл в волейбол, даже купался, несмотря на холодное море.

К обеду пламя стало неуправляемым. О сохранении зуба я уже и не мечтал, казалось, еще немного – и скопившиеся газы разорвут челюсть на части. Перед глазами вспыхивали какие-то белые отблески, я корчился на кровати и очень явственно осознал известное выражение – лезть на стенку… Василий побежал на поиски зубного врача. Узнал его адрес, разыскал дом, уговорил, пришел за мной, и мы направились в кабинет, который был в соседнем пансионате.

С какой нежностью смотрел я на человека, который готовил инструменты, чтобы лишить меня законного элемента моего тела, верой и правдой служившего столько лет, а теперь вот вследствие болезни ставшего персоной нон грата! Наркотизирующую жидкость укола моя ротовая полость впитывала как лакомство, а когда новокаин начал действовать и погасло вдруг адское пламя боли, первая крупинка проклюнулась. Здесь, в зубоврачебном кабинете, сидя в кресле в ожидании не самой приятной из операций (последний раз зуб мне рвали лет десять назад, но я очень хорошо помнил все детали события и все чувства, которые оно вызывало), глядя на то, как врач подыскивает щипцы, ощущая характерный аромат эфира и всякой другой зубоврачебной химии, зная, что скоро, возможно, меня опалит огромная боль и кровь будет литься в горло и испачкает подбородок и грудь, а язык уже почти не ворочался… – ощущая все эти реальнейшие детали сиюминутного бытия, я почувствовал радость. Да, радость оттого, что мучившая меня боль, оказывается, не вечна, что источник ее сейчас удалят и она, скорее всего, не вернется, а то, что еще одного зуба не будет – бог с ним, перебьемся как-нибудь, не впервой! Боль предстоящая? Что она, пусть даже очень сильная, если после нее не будет той, настойчивой и неуничтожимой, которая мучила меня вот уже столько часов! Все можно выдержать ради избавления, ради освобождения. Вот, перетерплю сейчас, а там, глядишь, и начнется, наконец, праздник…

Зуб был очень трудный, наполовину изъеденный кариесом, и верхушка его, конечно же, обломилась, и щипцы никак не захватывали, хотя кровь уже ощутимым потоком текла в моем скованном заморозкой рте и капала с занемевшей губы, и мужчина в белом халате ловко менял щипцы, а потом даже включил бур, чтобы перепилить мешающий ему мост между корнями – один из корней был длинный и загнутый, это я помнил по рентгеновскому снимку, – и длилось все это, конечно же, долго, и в голове у меня мутилось, и пот лился вовсю, но дух мой торжествовал. Страшны муки, но еще страшней безнадежность. Блаженны муки, избавляющие нас от нее…

И блаженна цель – те искры радости, крупинки сознательного человеческого бытия – человеческого, а не тупого и скотского! – которые, собственно, и составляют жизнь, ее, так сказать, полезную фракцию, выпадающую в вечный осадок! Ее цветок.

Слава вам, врачи, скромные труженики, возвращающие нам радужное сияние мира! Какой ценой измерить простой, в общем-то, поступок милого этого мужчины, нарушившего свой мирный отдых в кругу семьи ради того, чтобы вернуть нам праздник? Не определишь ее материальными цифрами, но если есть справедливость в мире, то пусть она отсыплет ему достаточное количество тех самых крупинок…

И, конечно же, огромное спасибо Василию.

Вечером мы уже расхаживали с ним по темным улицам поселка, и я опять ощущал красоту бытия, хотя рот был все еще скован. И хотя на другой день погода была опять плохая, а простуда все еще не прошла, жить стало легче потому хотя бы, что первый успех принес веру в успехи последующие. Не вечным же будет ненастье и не вечной будет простуда – вот, зубной боли-то нет…

После завтрака мне даже удалось поработать – перенестись в солнечную республику, на родину великого Низами, где в реальности я побывал весной. Об этой поездке я и должен был написать очерк.

Вася все же пошел на пляж, а в обед сказал, что познакомился с девушкой и хочет ей показать территорию Дома, а потом зайдет с ней ко мне.

– Симпатичная? – спросил я.

– Да, очень милая.

– На сколько очков по внешности?

Тут надо объяснить, конечно, что без всякой унизительности для наших «объектов», просто так, по юношеской лихой привычке, мы ввели своеобразную оценку девушек по внешности. Разумеется, оценка эта не имела решающего значения, но все же давала нам возможность сличать свои вкусы и как-то ориентироваться. Юлю и Галю, с которыми ходили в кино, мы «оценили» очень высоко, дав им по 8-9 очков из десяти, хотя ясно, конечно, что оценка эта несерьезная и относительная. Еще двух знакомых девушек мы наградили соответственно 3-мя и 5-ю баллами, хотя и это было, разумеется, весьма условно. Любая новая информация могла эту оценку немедленно изменить… В столовой Дома творчества я в первый же день увидел совершенно неземное существо – изящную стройную девушку лет 18-ти в обворожительных белых шортиках, голубоглазую, с распущенными длинными волосами, всю какую-то воздушную и солнечную – и сказал, что вот это для меня почти десять очков, но очень мала надежда, хотя я был бы счастлив пусть даже только фотографировать ее, только лицезреть в восхищении… На что Василий скептически ухмыльнулся. «Знаем, мол, это «только фотографировать»… Вот поэтому я теперь и спросил.