Прощальное эхо

И угораздило же ее влюбиться в него! Все бы ничего, и даже глупейшая история с душем начала понемногу забываться, когда к ним в отделение пришел работать новый хирург Андрей Станиславович Потемкин. Все тетки на этаже тут же зашушукались: «Красивый какой! Черненький, синеглазый! На Болдуина похож!» А она как увидела его в первый раз, так и пропала… Он прошел мимо нее, высокий, широкоплечий, с чуть грустным взглядом и необычными, словно рассеченными бровями. Прошел, задев рукавом, и Наташка через свой и его халаты, через тонкий батист голубой блузки и, наверное, плотную ткань его рубашки, почувствовала, как что-то ее обожгло! Она втянула в себя воздух со свистом испорченного чайника, а он обернулся удивленно и спросил:

— Что-то случилось?

Тогда она впервые услышала его голос, глубокий и одновременно очень молодой, хотя, наверное, Андрею Станиславовичу было уже около тридцати. Ей захотелось слушать этот голос долго-долго, как песню на магнитофоне. На мгновение Наташе стало неприятно от того, что ее Андрея сравнили с Болдуином. Он ведь не «штампованный», не похожий ни на кого, удивительный, единственный! Потом она поняла, что ни у нее, ни у других теток из отделения просто не хватает слов, чтобы выразить то, что хочется сказать. Вот и приходят в голову торопливые сравнения с тем, что до этого дня, до появления Андрея, было олицетворением их мечтаний.

Но охи и ахи по поводу Потемкина с каждым днем становились все более тихими и скудными. Наташе это постепенное угасание интереса казалось удивительным. Сама она чувствовала его присутствие только больнее, острее. Глядя в зеркало на свое худенькое лицо со смещенными к вискам глазами и большими, как у зайца, передними зубами, она с отчаянием понимала, что шансов у нее действительно не много. А тут еще девчонки заметили, что при появлении Андрея она начинает метаться неуклюже и лихорадочно, и глаза ее блестят, как у молодой вороны. Короче, очень быстро все раскусили ее секрет. Все, кроме самого Потемкина.

А может быть, он просто не подавал виду? Во всяком случае, когда ее определили к нему в бригаду, Андрей только по-дружески улыбнулся и сказал, что очень рад. «Точно так же он обрадовался бы новой уборщице в подъезде или покрашенным бордюрам возле дома», — с минутной горечью подумала тогда Наташа, но очень скоро утешилась. Да и что могло значить это ее мимолетное огорчение по сравнению с тем, что она будет стоять рядом с ним в операционной, подавать ему скальпель и зажим, чувствовать его сдержанное, напряженное дыхание, видеть его глаза, действовать с ним в одной связке?! Она будет с ним единым целым! И она, в самом деле, хорошо отработала с десяток операций. А потом пришел тот день…

Оперировали пожилую женщину со сложной, двойной язвой. Отработали хорошо, но устали безумно. И уже в коридоре Андрей, едва успев снять с лица марлевую повязку, одной рукой обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Молодец, Наташка! — сказал он весело и как-то беззаботно. — Хорошо мы с тобой сработались.

Она подняла голову и взглянула в его глаза. Они были синими и манящими, как живое, дышащее море…

С тех пор все начало валиться у Наташи из рук. Когда это касалось ее личных тюбиков с помадой, записных книжек и жетонов на метро, это никого особенно не волновало. Но когда она три раза подряд, пытаясь поймать его взгляд, грохнула на пол операционной стерильные инструменты, администрация призадумалась. В результате ей предложили сначала сходить в отпуск, а потом пару месяцев поработать дежурной сестрой на этаже. Наташа делала теперь в основном внутривенные инъекции и постоянно ощущала на себе чей-то взгляд. «Наблюдают, что ли, трясутся ли руки?» — думала она с тоской и ждала, ждала, когда же ее вернут в бригаду Андрея.

Она знала, что Потемкин не один. Эта его красавица Оксана появлялась несколько раз в хирургическом отделении. Правила, распространяющиеся на обычных посетителей, она просто игнорировала. Да и кто бы посмел сделать ей замечание? Она проходила мимо больных и персонала отрешенная, распространяя вокруг себя едва уловимый аромат дорогих духов. По крайней мере, Наташе казалось, что дорогих. Олеся, однажды принюхавшись, разочарованно и одновременно удовлетворенно заявила:

— Самый обычный «Турбуленс». Ничего особенного!.. Не переживай, Селедкина, тебе такие по карману.

Но ей не хотелось быть похожей на Оксану, ни капельки не хотелось. Поэтому свои темно-русые волосы она нарочно выкрасила в черный цвет, чтобы быть совсем уж другой. Передержала добротную велловскую краску, стала похожей на Жучку, ужасно расстроилась и долго плакала у себя в унылой общаговской комнате. А девчонки опять все поняли. И опять долго иронизировали по поводу того, что с новым цветом волос она, конечно, не похожа на Оксану, а раньше просто одно лицо…

И сейчас должно было начаться то же самое. Олеся почему-то считала шутки такого рода абсолютно безобидными. Наташа явственно представляла себе, как она повернется к ней и спросит: «Ну а как твои дела на личном фронте? Что господин Потемкин, не решил еще сменить объект ухаживаний? Нет? Что ж, действуй поактивнее. Давай, Наташка, не стесняйся!..»

— Ну а как твои дела? — спросила Оксана, внезапно переключая свое внимание на Наташку, уже вылезшую из одной штанины и снимающую капроновый носок. — Так-таки Андрей Станиславович и не обращает внимания? Хочешь, мы похлопочем, чтобы тебя в бригаду вернули? Скажем, что в вену лучше всех попадаешь, прямо как Робин Гуд! Ты, Наташка, учись действовать хитро, по-женски: и мужика охомутаешь, и из своей задрипанной общаги в московскую квартиру переберешься.

— Сама как-нибудь разберусь, — огрызнулась Наташа, пребывавшая сегодня не в духе и еще больше огорченная тем, что ее мысленный прогноз оправдался. А значит, все действительно движется по замкнутому кругу, ничего не меняется в отношении к ней других медсестер, а главное, Андрея. — И без советчиков тошно, — добавила она и рывком стянула с ноги второй носок.

В этот самый момент дверь сестринской распахнулась. Наташа еще продолжала стоять развернувшись к двери, в белых трикотажных трусиках, когда на пороге в растерянности замер Андрей Станиславович.

— Ой, извините, девочки, я не постучал! — выдавил он из себя после секундной паузы и быстро ретировался. Дверь мягко закрылась, а Наташа без сил опустилась на пол. Она не могла понять, как это случилось, а главное — почему так громко хохочут девки. Их смех наверняка слышал Андрей, стоящий в коридоре.

— Ой, не могу! — приговаривала Жанна. — Это надо же какая комедия!

— А мы-то, дуры, ее учим, как посмотреть, как сесть. Она и без нас вон как грамотно выступила! — подхватила Олеся.

И Наташа не могла понять, как объяснить им, что над этим нельзя смеяться, что это не школьные шуточки с мальчиком, нечаянно ворвавшимся в раздевалку для девочек, что тут совсем другое, про что нельзя говорить «грамотно выступила». Ей вдруг стало невыносимо стыдно и захотелось расплакаться. И она, уже с неизбежной ясностью осознавая, что останется на всю жизнь глупой недотепой, вламывающейся в предусмотрительно запертый душ в самый неподходящий момент, оголяющейся при мужике до ужасных, трикотажных трусов, быстро накинула халат, всунула ноги в белые кожаные сабо и с дрожащими в глазах слезами выскочила из сестринской.

* * *

В офисе «Арбата» было тихо и прохладно. Сентябрьское солнце, не греющее, а именно, пекущее, основательно нажарило сквозь шерстяной костюм Оксанины плечи и спину. Поэтому она облегченно вздохнула, когда, закрыв за собой тяжелую дубовую дверь с позолоченной ручкой, вошла наконец в помещение. За время ее почти двухнедельного отсутствия ничего здесь не изменилось. Так же спокойно, респектабельно, изысканно и безлюдно. В приоткрытую дверь кабинета она увидела, как девочка-референт в неизменной белой блузке и строгой юбке что-то печатает на компьютере. Пощелкивали клавиши, экран подмигивал голубыми искорками. Оксана, стараясь не шуметь, прошла дальше по серому в черную крапинку ковролину, после евроремонта аккуратно заправленному под плинтус. Ей не хотелось отмечать свое присутствие стуком каблуков в этом сонном царстве, и она уже пессимистически предполагала, что сегодня, наверное, уйдет с тем же, с чем и пришла, — то есть без работы! Нет людей, нет деловой суеты, значит, нет и контрактов.