Прощальный дар черно-белого бога

Порабощённая нация генокани, сбивая ноги в кровь, бредёт по бесконечной стеклянной пустыне…

Вспышка!

Тикали часы на стене, из крана лилась вода, пенная губка в руках хозяйки со скрипом скользила по тарелкам. Запредельно далёкий голос тёти Нины рассказывал давнюю историю о покойном муже. Под столом дремал сенбернар Манс.

Вспышка!

Никита медленно откинулся назад, облокотившись о стену. Его сухие потрескавшиеся губы нездорового фиолетового цвета беззвучно шевелились. Руки, лежавшие на столе, слегка подрагивали. Зрачки, налитые кровью, не спеша ползли вверх, словно он хотел посмотреть в потолок, не поднимая головы, – выше и выше.

Сенбернар Манс внезапно поднял голову и тихо заскулил.

– Что, мой хороший? Кушать хочешь? – не поворачивая головы, спросила старушка. – Сейчас я тебе кашки сварю.

Мертвенно-серая кожа Никиты пошла алыми пятнами. Зрачки уже скрылись за верхними веками, оставив на обозрение лишь белки глаз, испещрённые сеточкой лопнувших сосудов. Зубы заскрежетали.

Вспышка!

Тело мелко вибрировало. Судорога свела пальцы. Голова конвульсивно подёргивалась. Страшный, невидящий взгляд пульсирующих белков чуть заметно подрагивал. Это жуткое состояние длилось несколько тягучих секунд, а затем всё прекратилось так же неожиданно, как началось. Зрачки медленно выплыли из-под нижних век, словно проделали невероятный маршрут вокруг своей оси. Как только глаза пришли в своё нормальное состояние, тётя Нина повернулась с Замерову и с улыбкой спросила:

– Может, ещё бутербродик?

Приближается полночь, и на прогулку выходят бесплотные дети…

Вспышка!

4

С трудом продираясь сквозь вязкую дрёму, Никита стоял над раковиной в ванной и ждал, пока из крана стечёт ржавая вода. В голове натужно пульсировала умирающая мысль: «Я не должен засыпать! Не должен!» Тихая волна сна накатывала на берег страха. Журчание воды убаюкивало. Голос тёти Нины из кухни медленно растворялся в обволакивающей тишине, отдалялся… Веки тяжелели, а голова стала лёгкой, почти невесомой.

Вспышка!

Рука метнулась во внутренний карман пиджака, извлекла оттуда две таблетки каффетина, закинула в рот. Зубы разгрызли лекарство. Казалось, что все эти действия происходили автоматически. Никита наклонился над раковиной, сбил головой бутылочку зубного эликсира, присосался к крану и начал жадно пить.

Сон постепенно отступал. Голос тёти Нины из кухни обрёл прежнюю громкость. Стены перестали качаться.

Шестипалая рука тянется к сердцу из тьмы времён…

Вспышка!

Никита посмотрел на своё отражение в зеркале.

– Покойник, – пробормотал он и горько усмехнулся. – Ходящий по земле неупокоенный мертвец.

Бледное лицо, мешки под глазами, искусанные губы цвета черники – следы, оставленные беспрерывным бодрствованием. Четверо суток без сна.

Почувствовав подкатывающую дурноту, Никита принялся ожесточённо умываться холодной водой. Кожа лица не ощущала прикосновения рук, словно была чужой. Закрыв кран, мужчина вытерся махровым полотенцем и вышел из ванной. Стены в коридоре внезапно качнулись. Сердце с разбегу бухнулось в грудную клетку под воздействием стимуляторов и большой дозы кофеина – последствие искусственного отрезвления мысли.

Бордовый стяг на Иерихонском холме…

Вспышка!

«Я не должен спать! – в который раз подумал Никита. – В зал! Подальше от монотонного голоса Нины Викторовны! На диван не садиться – он мягкий, податливый: откинешься на спинку – и сразу поглотит сон. Вот жёсткий табурет совковых времён – то, что надо. Телевизор или музыка. Громко. Что-нибудь, чтобы занять мозг.»

Никита нажал на кнопку пульта, и телевизор ожил. На экране возникло изображение спящих сурков, и вкрадчивый голос Николая Дроздова сообщил, что эти забавные зверушки могут впадать в дрёму, которая длится девять месяцев.

Щёлк! Переключение канала.

– …эффективный препарат против бессонницы. Он обладает повышенным содержанием…

Щёлк!

– …концерт Татьяны Булановой «Спи, мой мальчик маленький»…

Щёлк!

– …таким образом, тибетские монахи, пребывая в состоянии медитации, которое граничит с миром грёз…

Щёлк!

– …проспал девять лет. И сегодня в нашей студии жена попавшего в аварию Михаила – Светлана. Встречайте…

Щёлк!

– …трий Анатольевич Медведев, уснувший прямо на…

– Да вы издеваетесь! – зло воскликнул Никита и выключил телевизор.

Тишина как-то сразу обступила его, вдавливая барабанные перепонки в череп.

«Четыре дня… – подумал Замеров и широко зевнул. – В какой момент сработает предохранительный клапан, и мозг отключит сознание, чтобы не сойти с ума? Когда? Сегодня? Завтра? Уже отключил?»

Никита помассировал виски и попытался сфокусировать взгляд. Стены комнаты размеренно качались, рябили, закручивались в спираль. В голове гулким эхом отдавался каждый звук: звон посуды на кухне, чириканье синичек за окном, шум проезжающего автобуса…

Вспышка!

О чьём доме ты печёшься, не имея своего, крыса степная?..

Вспышка! Не яркая – скорее, похожая на угасающий блик солнца.

Нина Викторовна вдруг заглянула в зал. Она сделала это, как ребёнок, засунув в комнату только голову.

– Включить музыку? – спросила женщина, прикрыла рот рукой и тихо хихикнула.

Музыкальный центр, стоящий на комоде, ожил: загорелся лампочками, и из колонок полилась мелодия – «Вальс цветов» Чайковского. Звук заполнил комнату, как густая патока, проникая в каждую пору, обволакивая разум. Тётя Нина по-прежнему стояла в проёме, держась рукой за косяк и заглядывая в зал, словно не желая входить.

– Я немного стесняюсь, – ответила она, словно прочла его мысли. – Не знаю, как ты отреагируешь, Никита. Но я рискну, если ты попросишь.

– Нет, нет, – прохрипел мужчина, пытаясь подняться.

Тело стало тяжёлым, как будто весило тонну. И он больше не сидел на табурете, а полулежал на диване с подушкой под головой. – Нет, нет! Я не могу…

Никита с трудом разлепил веки. Нина Викторовна впорхнула в зал. Она словно избавилась от старческой сутулости, выпрямилась, стала выше, стройнее и моложе. Её руки взметнулись над головой, и она принялась вальсировать в центре комнаты. Её па были безукоризненными. Взмах рук – разворот – полёт стройного обнажённого тела, мелькнувшего из-под распахнутого халата… Она кружилась по залу в великолепном воздушном вальсе, словно паря над полом. Седые волосы распустились и взметались волнами при каждом изящном повороте.

– Бесподобно! – выдохнула женщина, кружась всё быстрее, и Никита почувствовал затхлый аромат увядших цветов. – Темпо! Грацио!

Музыка становилась всё громче. Темп танца ускорялся. Комната утонула во взмахах голубого халата, который каким-то образом отрастил длинные воздушные фалды. Седые волосы переливались серебром, кружились, обвивали тело. В руках женщины появились два больших переливающихся веера.

«Я сплю… О Господи, я сплю… – подумал Никита и попытался пошевелиться. Безуспешно. А это значит, что скоро должно начаться… – Я не вижу её лица… Она очень быстро кружится!»