Прощание с Россией

– Отбить Шаталова! Всеми средствами - отбить!

– Пытаемся, товарищ адмирал флота. Но... как вам известно, все полки после шаталовской радиограммы ушли на Хебугтен и Банак. Впервые бомбим аэродромы тонными бомбами... Осталась лишь дежурная эскадрилья капитана Бурматова. Она уже в воздухе.

– Прорвется Бурматов?

– Над Луостари барраж - девяносто два "Мессершмидта", эшелонированный по высоте. Мне горько об этом докладывать, но капитану Шаталову может помочь только чудо...

Судьба долгожданного каравана союзников из американских, английских и канадских судов, с которого Москва не спускала глаз, была настолько важнее жизни и смерти одного экипажа, что адмирал флота Головко пробасил безо всяких эмоций: "Добро", и - трык - отключился штаб Кидалинского...

Командующий ВВС Андреев прикурить так и не успел. Он пододвинул микрофон и тяжело, с усилием заговорил прямым текстом, без шифровки (к чему теперь шифровальные коды!):

– Капитан Шаталов, тебя ведут в плен... Твое решение?

В ответ прозвучало неслыханное:

– Поступаю по погодным условиям, товарищ генерал-полковник авиации.

– То-есть как?!

Но Шаталов более не отвечал.

Андреев побагровел и вызвал к себе начальника штаба, а затем прокурора ВВС Северного флота. Прокурор, крупный, лысоватый полковник с большущим блокнотом в руках, явился немедля и, усевшись сбоку от стола и закинув ногу в хромовом сапоге на другую, тут же начал писать. Быстро. Безо всякой диктовки.

Начальник Особого управления доложил о себе (хотя его и не вызывали) и, каменно-невозмутимый, встал в дальнем углу, у дверного косяка.

Начальник штаба ВВС Карпович, зябнувший в своей меховой безрукавке, покосился на "особиста" и произнес, ежась, держась за сердце:

– Я же говорил, нельзя пускать штрафника в свободный полет. Тем более разведывательный... Это... это... риск, граничащий...
– не договорил, с чем именно граничащий. Бормотнул только: "Бутерброд всегда... маслом вниз."

Явившийся вместе с "особистом" начальник политуправления ВВС, маленький, грузный, шумно, с присвистом дышавший полковник Суслов, обтер платком свою круглую, как арбуз, голову с детским пушком на апоплексическом затылке; с отвращением взглянул на многочисленные орденские планки начальника штаба, концы которых торчали из-под меховой безрукавки.

– Всего забрызгал слюной!
– Он еще раз обтер платком лицо и голову. Лично ты, начальник штаба, дал санкцию, лично ты поверил штрафнику, а теперь брызгаешься.

Карпович, видать, осознал - чему быть, тому не миновать. Вызвал по внутренней связи начальников отделов и скомандовал им:

– Поменять все коды, все волны связи с наземной разведкой. Все расписание боевых вылетов... Все!
– И обреченно опустился на стул, бормотнув свое: - Бутерброд... маслом вниз...

Прокурор строчил, не переставая; особиста словно приморозило к косяку бронированной двери.

Генерал Карпович обхватил пепельно-седую голову руками. В голосе его звучало неподдельное страдание:

– Как же так, Иван Як...

– Штрафник завел, - каменно-спокойно объяснил начальник политуправления, глядя на свои загнутые вверх носки флотских ботинок.
– Он завел, штрафник. А медведюха этот, Шаталов, не опохмелился с утра, голова как чугуном налита. Вот и влипли...

Длинное породистое лицо командующего стало огненно-багровым, точно он сидел не в своем "гранитном штабе", а в кабине горящей машины.

Радист снова доложил, что Шаталов не отвечает.

– Кто у него стрелком-радистом?
– Полковник Суслов проскрипел ботинками туда-сюда...
– Сверхсрочник Павел Гром? А, веселый хохол! Этот - верный патриот. В руках у него пушка "ШВАК"... Разрешите, товарищ командующий?

Командующий молчал. Поглядел в сторону приоткрытой двери, прислушиваясь к чему-то. ...Наконец, кивнул.

Начальник политуправления приблизил свои губы к микрофону командующего и начал кричать:

– Стрелок-радист Павел Гром! В твоих руках мощное оружие, гвардии старшина! От имени Родины приказываю не допустить пленения экипажа. Вплоть до крайних мер. Понял, гвардии старшина?! Огонь по измене!

Радист, сидевший сбоку, переключил тумблер, и принялся повторять тусклым голосом:

– Прием!.. Прием!.. Прием!..

– Та-ак, не хочет нас слышать бывший гвардии старшина.
– Начальник политуправления Суслов стукнул одним своим кулачком о другой.
– Кто у Шаталова нижний стрелок?

– Убили нижнего стрелка, - пояснил штабист, стоявший "на подхвате" у полураспахнутой двери кабинета.
– Посадили какого-то "технаря".

Командующий ВВС, выбросив третью спичку, наконец, заметил, что чиркает по коробке не серной головкой, а противоположным концом. Но никто не видел оплошности командующего. Генерал-полковник авиации Андреев, наконец, прикурил, обронив с яростью, относившейся явно не к тому, о чем говорил.

– Уничтожать техсостав, кто дал право?! Половина матчасти разбита, устарела, выработан моторесурс. Вы что, не знаете, сколько машин остается на земле из-за технической неисправности?!.. Нехватает воздушных стрелков? Начальник штаба, немедля послать заявку на стрелков!

– Есть, послать немедля!

Начальник политуправления вытер платком свой детский пушок и крикнул в дверь, чтоб связались со штабом пятой торпедной дивизии: кто пошел с Шаталовым нижним стрелком?

Ответа не было долго. Наконец оперативный дежурный из пятой дивизии сообщил, что нижним стрелком вылетел сержант Свирский.

При слове "сержант" командующий спокойным жестом стряхнул пепел в стеклянную пепельницу, и все поняли, что из-за солдата и разговора не будет. Не то, что копья ломать...

Через секунду оперативный почему-то позвонил снова, сообщил пространнее, похоже, читал документ:

– ...Сержант срочной службы Свирский Г. Ц., младший авиаспециалист.
– И после короткой паузы, - По национальности еврей.

Подробности эти не вызвали на лицах штабных никаких эмоций. Командующий ВВС затянулся сигаретой, медленно, клубами, выпустил сизый дымок.

Только прокурор вдруг дернулся, словно его током ударило:

– Ну точно!
– воскликнул он.
– Этого-то я навидался. Измена Родине с заранее обдуманными намерениями...